Карлосу, с благодарностью

…последнее наставление дона Хуана…
(вместо предисловия)

Наконец-то я умер. Томительное время полубредовых состояний и галлюцинаций, вызванных применением обезболивающих лекарств, плавно перетекло в смерть. Переход, как ни странно, был едва различим. Просто я вдруг ощутил, что тело моё теряет какой-то клей, некую гибкую подвижную связку, которая удерживала вместе его частицы. И то ощущение тяжести и окаменелости, которое ранее присутствовало в области печени, распространилось по всему телу.
Вслед за телом пришла очередь сознания. Оно тоже, казалось, рассыпалось на множество осколков, которые, подобно искрам бенгальского огня, таяли в бездонной тьме. Нахлынуло ощущение укачивающего падения куда-то вниз, и, – всё. Полный мрак. Пустота… И только какой-то едва различимый звук, словно где-то далеко-далеко кто-то нечаянно задел струну виолончели...
Я (я всё ещё как-то был!) ухватился за этот звук и старался вытащить себя из той тьмы, в которую погрузился. Мой разум, моё сознание, а больше всех – моё измученное тело не желали больше никуда вытягиваться. Они хотели только одного, - покоя. Но каким-то неимоверным усилием воли, которая, казалось, действовала даже вопреки моему желанию, я вытащил себя из мрака и оказался в ночи.
Надо мной было небо с едва различимыми звёздами, а где-то за моей спиной висела луна, подсвечивая мягким зеленоватым светом окружающий пейзаж. Я сидел, прислонившись спиной к какой-то стене, а в нескольких шагах от меня стоял человек. Я не видел его лица, но ощущал, что он пристально меня разглядывает. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, а потом мои глаза словно окрепли или просто привыкли к темноте, и я стал отмечать подробности. Человек был немолодой, но крепкий. Круглая голова. Птичий взгляд…
- Дон Хуан?! – крик вырвался из меня в тот же миг, как я узнал его.
- Ага! – отозвался он, подошёл ближе и уселся на какой-то ящик, справа от меня.
Казалось, он был страшно доволен, - словно ребёнок, которому удалась потешная шалость.

- Но это ведь не ты! Этого не может быть! Я ведь тебя просто выдумал! – завопил я.
- Не много ли ты на себя берёшь, Карлос Кастаньеда? – тоном старого, сварливого школьного учителя спросил Дон Хуан, при этом старательно акцентируя смягчённое «н». - Неужто за все эти годы ты так и не понял, что игрок здесь один, – дух. А все остальные, – просто фигуры. Неужели ты всерьёз веришь, что фигура может что-то выдумать? Что-то такое, чего нет на игровом поле?
- Дон Хуан… - я почти простонал его имя, так как вдруг почувствовал, что сознание снова покидает меня, и моей воле - или чему-то там ещё – пришлось приложить максимум усилий, чтобы я вновь не погрузился во тьму.
Да, это был именно он. Это был его голос, который я так часто представлял себе за те годы, что писал о нём. Это были его манеры, к которым за все эти годы я уже успел привыкнуть настолько, насколько и сам не подозревал. Это был его взгляд, который я столько раз видел...
Но это не мог быть Дон Хуан! Я ведь его выдумал! Его не могло существовать на самом деле…
- Дон Хуан… - умилённо протянул я. – Ты самая великолепная галлюцинация из всех, что я видел за свою жизнь…

Дон Хуан вытянулся со своего места по направлению ко мне и больно стукнул меня костяшками пальцев по лбу.
- Ты снова индульгируешь, как сукин сын! – сказал он. – Только теперь ты старый сукин сын… И практический мёртвый!

Дон Хуан расхохотался, а вслед за ним захохотал и я. Мы смеялись, словно два приятеля, встретившиеся после долгой разлуки и одновременно вспомнившие смешную историю из их прошлой жизни. И теперь оба хохочут, не в силах вставить ни единого слова…
Наконец я начал уставать и, справившись с очередным приступом смеха, заявил:
- Всё равно я не поверю, что ты реальный! За последнее время я уже привык к тому, что и галлюцинации могут быть болезненными.
- Ты ещё ткни в меня пальцем и завопи: Хочу видеть! – поддел меня Дон Хуан.
- И что? – не сдавался я. – Сам ведь учил, что реальные объекты должны порождать энергию!
- Похоже, ты был не очень хорошим учеником, - хитро прищурился Дон Хуан. – Иначе, за все эти годы ты бы смог догадаться, что существует ещё одно правило определения реальности.
- И какое же? – с иронией спросил я.
- Маги древности называли его Правило Трёх «П», - важно сообщил Дон Хуан и, казалось, раздулся вдвое на своём ящике.
- Что-то я не припомню у них такого правила, - усмехнулся я.
- Это старое индейское правило, - терпеливо пояснил Дон Хуан. – Оно гласит: Если твоя галлюцинация имеет Последовательность, Преемственность и Продолжительность, то чем, собственно, она отличается от реальности? Чем?

Его взгляд словно подталкивал меня к ответу, но мне трудно было собраться с мыслями. Некоторое время что-то во мне боролось с обессилившим разумом, пытаясь заставить его работать. Но потом я сдался и расслабился. И тогда до меня вдруг дошёл смысл его слов. Но отступать я не собирался, поэтому уверенно ответил:
- Наличием энергии!
- Что есть энергия? – спросил Дон Хуан тоном Прокуратора Иудейского.
- Это то, чего нет в галлюцинациях! – торжественно заявил я.
- А тогда из чего же они… сделаны? – простодушно осведомился Дон Хуан.

При других обстоятельствах я бы непременно пустился в долгие рассуждения, но теперь я был уставший и какой-то опустошённый. К тому же, я вдруг поймал себя на том, что спорю я, в сущности, с собственной галлюцинацией.
- Ты лучше просто скажи, куда ты клонишь, Дон Хуан? – попросил я устало.
- Никуда, - пожал плечами Дон Хуан.
А потом вдруг придвинулся ко мне вместе с ящиком, на котором сидел и, словно опасаясь, что нас кто-то услышит, наклонился и почти прошептал:
- Всё, что могло, уже куда-то склонилось… Всё, что случилось, уже когда-то случалось… Всё, что имело место быть, перешло на другие места… И самого тебя уже похлопала по левому плечу знакомая рука… Так что сейчас ты, – на пороге. И уж поверь мне, - на этом пороге разница между реальностью и галлюцинацией не имеет никакого значения… Единственное, что действительно важно, так это твоё место во всём этом…

Дон Хуан выслушал мою тираду, и челюсть его отвисла, словно он был удивлён услышанным. Какое-то время он молчал, почёсывая затылок, а потом проговорил задумчиво:
- Больше всего меня поражает тот уверенный тон, которым ты заявляешь, будто я тебя чему-то учил… Не хочешь ли ты этим сказать, что учился ты у собственной… выдумки? Мм?
Я невольно усмехнулся, а Дон Хуан продолжил:
- Если это так, то у меня есть для тебя новость. Ты был крайне невнимательным учеником! К тому же, очень часто неточно передавал мои слова, - заключил он и обиженно выпятил нижнюю губу.

Я вопросительно посмотрел на него, и Дон Хуан пояснил, словно отвечая на мой невысказанный вопрос:
- Ну, например… Ты утверждаешь, что я постоянно убеждал тебя в том, что в магии в зачёт идут только действия, а не рассуждения. Так?
Я кивнул головой, соглашаясь.
- Но это не так! – воскликнул Дон Хуан - Я всегда настаивал, что в зачёт идут не просто действия, а поступки! Фактически, все действия мага являются поступками. Маг совершает поступки без всякой гордости, без самовлюблённости и самолюбования. И ещё он совершает их без всякого ожидания награды. Он совершает их просто потому, что… просто потому, что он совершает их! И не имеет никакого значения, где маг совершает поступки: в реальности, во сне, или в галлюцинации.
И именно своими поступками маг постепенно, шаг за шагом протаптывает свою тропинку в тот миф, который он выбрал. А точнее сказать, - в миф, который выбрал мага…

Его слова вызвали у меня приступ отчаянной печали. Все эмоции, все размышления и сомнения, терзавшие меня последние месяцы, вновь накатили огромным, тяжёлым комом. Я опять увидел всю свою прошедшую жизнь. Жизнь, полную борьбы, успехов и поражений. Жизнь, состоявшую из моментов пронзительного вдохновения и периодов полного упадка сил. Я снова принялся переживать о своих ошибках и о времени, растраченном впустую, о тех людях, которые окружали меня, и которым я не успел сделать ничего хорошего. Но больше всего меня беспокоило то, что жизнь эта была, как мне казалось, насквозь пропитана ложью.

Дон Хуан, казалось, точно знал о моих переживаниях. Какое-то время он молча меня разглядывал, а потом сказал:
- Нет смысла грустить о том, что уже прошло! Тем более в этот момент. Ты когда-нибудь видел бабочку, таскающую за собой кокон, из которого она выбралась?
- Ты не понимаешь, Дон Хуан, - печально покачал я головой. – Вот ты говоришь, – миф… Увы, это так. Всё, что я написал, - не более, чем миф, выдумка… Но миллионы людей поверили в это. А десятки тысяч даже отправились искать тебя по всей Мексике…
- Ты снова передёргиваешь мои слова, - пародируя мой печальный тон, сказал Дон Хуан, а потом улыбнулся и продолжил:
- Когда я говорю - миф, я имею в виду нечто совсем иное, нежели сказка или легенда. Да ты ведь сам это прекрасно знаешь! К тому же, я совершенно не согласен с твоим определением, – выдумка. Давай попробуем всё это называть твоей догадкой. Может тогда всё станет на свои места? В конце концов, философы тоже ведь всего лишь пытаются догадаться, как обстоят дела с этим миром.
- Философия – это наука! – криво усмехнулся я. Она опирается на факты, на исследования…
- Наука? – перебил меня Дон Хуан. – Хорошо, давай считать, что ты занимался исследованиями выдумки! Просто этой науке ещё не выдумали названия.

Дон Хуан рассмеялся, видимо, довольный своей шуткой. Но я не разделял его веселья.
- Наука пытается внести ясность, - возразил я. – А я вносил только путаницу…
- А кто-то когда-то писал о врагах человека знания. Мне помнится, речь там и о твоей любимой ясности шла? – поддел меня Дон Хуан, а потом вдруг поднялся с ящика, на котором сидел, обошёл моё тело и опустился на землю рядом со мной.
Он обнял меня за плечи с каким-то непривычным для него чувством. Он никогда так меня не обнимал! И вдруг я поймал себя на том, что отношусь к своей галлюцинации, как к реальности, невольно оценивая возникающие у меня ощущения. Ведь на самом деле Дон Хуан вообще никогда меня не обнимал!

Внезапно я увидел нас, сидящих рядом, словно со стороны. Это вызвало у меня ещё один приступ печали. Я был страшно старым! Дон Хуан теперь выглядел гораздо моложе меня, и больше подходил на роль ученика. Но вместе с тем, где-то внутри я по-прежнему оставался неопытным, ершистым юнцом, готовым бесконечно спорить с этим странным старым индейцем, со своей выдумкой…

- Дон Хуан, я готов отдать всё, что угодно за то, чтобы ты был реальным! – искренне сказал я и, перехватив его быстрый взгляд, поспешно добавил. – И это не ради себя!
- Но беда в том, что на данный момент у тебя ничего не осталось, да? – шутливо спросил Дон Хуан, но тут же сменил тон и, пристально глядя мне в глаза, сказал:
- Карлос, за мою, как ты говоришь, реальность ты уже заплатил. Всей своей жизнью заплатил!
- О чём ты говоришь, Дон Хуан! – горько воскликнул я. – Да я, наоборот, заработал на этом! Заработал миллионы!

Дон Хуан вдруг вздрогнул и как-то испуганно посмотрел по сторонам. Потом он, вытянув шею, какое-то время вглядывался в темноту впереди нас, а после тревожно зашептал мне в самое ухо:
- Если ты будешь продолжать в том же духе, то сейчас за тобой явятся целой толпой голодные чёрные демоны! И с воплями утащат тебя прямиком в ад! Знаешь, я сильно опасаюсь, что они и меня могут с тобой на пару прихватить!
Я невольно улыбнулся. Его актёрское мастерство, как всегда, было выше всяких похвал. В какой-то миг я даже всерьёз поверил, что он чего-то боится.
Дон Хуан тоже улыбнулся и спокойно продолжил:
- Если ты, следуя моим старым рекомендациям, станешь рассматривать себя самого, как одну из тайн этого волшебного мира, а значит, перестанешь оценивать самого себя, то легко обнаружишь, что твоя жизнь действительно была платой. Дело ведь не в миллионах. Разве ты ради них писал? Разве, имея такую кучу денег, ты жил, словно какой-нибудь плейбой? Ты что, покупал себе дома в Майями или на Мальте? Ты завтракал в Барселоне, а ужинать летал в Токио? Чёрт тебя побери, Карлос! Ты ведь мог продать права на экранизацию своих книг и заработал бы ещё больше миллионов! Где был твой разум? Твоя смекалка бизнесмена? Вместо всех этих приятных вещей, ты только и делал, что носился по пустыне, писал свои книги и старался жить в соответствии с тем, о чём догадывался…
- Тогда я, – дважды дурак! – вставил я грустно. – Я потратил свою жизнь на оправдание собственной выдумки! А хуже всего, что я втянул в это кучу людей…
- Мы ведь договорились называть это догадкой! – перебил меня Дон Хуан.
- А какая разница? – устало возразил я. – Как ни назови, всё равно это будет неправдой!

Дон Хуан внезапно, одним прыжком, вскочил на ноги и отошёл от меня на несколько шагов. Он стоял ко мне спиной, вглядываясь в ночь. Мне показалось, что мои последние слова сильно его расстроили, но когда он повернулся ко мне, на его лице сияла улыбка.
- Неправдой! – воскликнул он. – Говоря так, ты, верно, имеешь в виду, что теперь тебе доподлинно известна правда? Сейчас тебе доступны все тайны мира, и ты с полным основанием можешь утверждать, где ложь, а где истина?
Тебя так сильно волнует то, что читатели твоих книг поверили в твою неправду? Ты теперь переживаешь, что соблазнил их и тем самым отвернул от правды? Где? Скажи мне, где они нашли бы эту правду? В религии? В бесчисленных школах оккультизма и всякого рода духовного развития? Или они все могли бы стать гениальными учёными и найти правду в своих опытах, формулах и исследованиях?
Что ты заботишься об этих дырявых горшках? Не волнуйся! Не найдя у тебя правды, они не пропадут! Они отправятся дальше и дальше. Они будут прыгать из учения в учение в поисках столь любимой твоему сердцу правды. Они без конца будут изучать, сравнивать, анализировать, находить общие места и искать подтверждения. И ничего с ними не случится! Уж что-то, а торговаться, - это у них в крови: как бы мне сделать то, чтобы получить это? А где гарантия, что если я буду поступать вот так, то в награду получу вот это?
Правда… Ты что, веришь, что они правду ищут? Они ищут то, что им понравилось бы! Так что не беспокойся, - если кто-то и клюнет на твою неправду, то это будут единицы…

Дон Хуан подошёл к своему ящику и уселся на него.
- Сейчас ты думаешь, что я, – самая упрямая галлюцинация, упорно пытающаяся доказать свою реальность! – усмехнулся он.
И он был прав! Я действительно именно это и подумал. Его слова не то, чтобы утешили, но как-то успокоили меня. Я вдруг начал осознавать, что индульгируя в своей печали, я низвожу это космическое чувство до уровня, на котором пребывают разного рода истерии и обычные угрызения совести. И в этом всём терялось величие момента моего умирания, грозя превратиться в обычную агонию утомлённого маразмом старика.

- Оглянись вокруг! – приказал вдруг Дон Хуан. – Разве ты не видишь, где мы с тобой сидим?

Казалось, Дон Хуан точно знает, что со мной происходит. Он кивнул головой, словно подбадривая меня, и сказал:
- У меня для тебя есть ещё две новости. Первая заключается в том, что в этом мире нет правды! Точнее, она нам недоступна, а стало быть, нечего о ней и беспокоиться. Впрочем, это не такая уж и новость для тебя. Ты сам об этом прекрасно догадался.
А вторая новость состоит в том, что если бы то, что ты написал, было правдой в том смысле, который вкладывают в это слово люди, то было бы совсем худо!
Представь себе это место, заполненное туристами. Через пустыню проложили шоссе, а в чапарале расставлены кабинки био-туалетов. На въезде стоит конторка, в которой продают билеты и твои книги. Здесь же ларёк сувениров и открыток. Один экскурсовод, всего за двадцать долларов, предлагает желающим, на комфортабельном, с кондиционером автобусе, прокатиться к месту захоронения древних магов. Другой продаёт брошюрки, в которых, с научной точки зрения, объясняются смысл и конечная цель практики новых видящих. А третий зазывает туристов внутрь образцово-показательной хижины, соблазняя выставленными там экспонатами: трубкой дона Хуана, тыквами-горлянками для консервирования союзников, и тряпками для менструации ла Горды. Вся правда о Доне Хуане всего за каких-нибудь ничтожных пол сотни долларов! И бесконечные практикумы и семинары. И дома магов, понастроенные по всему миру… Интересно, что они цепляли бы на крыши вместо крестов?

Я невольно рассмеялся, - настолько живо Дон Хуан описал всё это. Но он оставался серьёзным:
- Это не смешно! – заявил он. – Это и есть то, что люди подразумевают под правдой. Гарантии. Гарантии, что всё обстоит именно так, чтобы им понравиться. Так всегда было и всегда будет: Учитель, яви нам чудо! И мы последуем за тобой…

Дон Хуан замолчал, а потом усмехнулся:
- Но ты не оставил им ни единого шанса! Ты всех их надул, Карлос! У них нет теперь плацдарма, нет площадки для торговли! Некуда предъявлять претензии за потраченное время и неудавшуюся практику. Ты даже не потрудился оставить им доказательства, хотя бы в виде своих полевых записей.
Дон Хуан, – просто миф! И вот это и есть правда. Самая главная правда. Не оставляющая ни единой лазейки для индульгирования…
Знаешь, ты ведь сделал то, чего, пожалуй, никто до тебя не делал. Ты приоткрыл проход к мифу. А попытаться войти в миф, это гораздо больше, чем искать правду. В мифе нет ни правды, ни лжи…
Только не загордись теперь особенно! – засмеялся Дон Хуан. – Как я тебе уже говорил, на самом деле это всё проделал дух. Так как только он и является настоящим игроком!
- Я действительно уверен, что мне нечем гордиться, Дон Хуан, - горько усмехнулся я. – К тому же, я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать. Ведь если дух такой могущественный игрок, то, что ему стоило устроить нашу встречу на самом деле?
- Дааа… - протянул дон Хуан, внимательно меня разглядывая. – Похоже, ты не лукавишь, - ты действительно ничего не понял. Дело ведь не в тебе. И не во мне. И не в нашей встрече. Не придавай столько значимости своей, да и моей персоне!
Духу было угодно приоткрыть дверь в миф. И он сделал это тем способом, который посчитал наилучшим.
Почему именно так? Почему именно ты стал проводником этого?
Нам не понять. Мы можем только бесконечно терзаться догадками. Но нужно ли? Почему бы тебе просто не выразить благодарность духу за то, что твоя жизнь случилась именно такой, как была? Зачем заботиться о своих читателях? В конце концов, жизнь, – это одноактная пьеса для одного актёра, – человека. И для одного зрителя, – духа. И что человек ни мнил бы о себе, сколько других зрителей не созывал бы на своё представление и какие бы ни прилагал усилия, чтобы повысить плату за входные билеты, в финале он останется с глазу на глаз с единственным зрителем. И чем быстрее человек поймёт, что именно этот зритель, а не он сам является истинным режиссёром, - тем…
Дон Хуан сделал драматическую паузу, а потом закончил:
- Тем меньше ему будет хотеться искать правду!

Видимо, выражение моего лица было непередаваемым, так как Дон Хуан хохотал несколько минут, не в силах остановиться.
Потом он успокоился. Какое-то время мы сидели в полной тишине, и я просто кожей ощущал, как сквозь нас это время протекает...

Где-то вдалеке затявкали лисы. Дон Хуан пошевелился и сказал тихо и спокойно:
- Ты говоришь о правде, словно о какой-то окончательной истине, неопровержимой аксиоме бытия. И говоришь о ней так, словно она где-то снаружи. Но вся правда, – здесь…
Дон Хуан вытянул руку и раскрытой ладонью аккуратно коснулся моей груди.
- И она вовсе не истина, не аксиома, не некое Правило, данное раз и навсегда. Она просто, - правда. Не застывший кусок неких убеждений, а путь, поток. Поток живой и изменчивый, но движущийся всегда в одном направлении…
В конце концов, магия, как и сама Жизнь, – это бесконечная импровизация. Здесь нет протоптанных троп, нет верстовых столбов и путеводителей. Здесь всё находится в постоянном движении и беспрестанно меняет свои очертания. Здесь всё, как в фильме о Зоне того русского режиссёра, о котором ты мне рассказывал. А тот черный приблудный пёс, который оказался ненужный Писателю, так как у него дома с десяток таких собак, тот пёс является символом мифа, невыразимым намёком на что-то такое простое, обыденное и не привлекающее внимания, и в то же время так бесконечно удалённое от нас…

Вопросов у меня не оставалось. Но повисшая в воздухе тишина пугала меня. Очень хотелось спросить хотя бы что-то, так как мне казалось, что теперь, когда не осталось больше о чём говорить, Дон Хуан исчезнет, развеется моя галлюцинация...
- Дон Хуан, что такое миф? – хрипло и как-то жалостливо спросил я, чем вызвал у него очередной приступ смеха.

Мне не оставалось ничего иного, как присоединится к нему. И смеялся я совершенно искренне, так как понимал, что вопрос мой не имеет ответа, который можно выразить с помощью слов...

Наконец Дон Хуан успокоился. Он поднялся с ящика и потянулся всем телом так, что, как обычно, хрустнули суставы.
- Мне пора, - сказал он. – Похоже, все слова, которые ещё оставалось сказать, уже сказаны.
- Куда ты уходишь, Дон Хуан? – растерянно спросил я.
- То есть, как? – Дон Хуан казался искренне удивлённым. – Конечно же, туда, откуда пришёл!

Он улыбнулся, сделал в воздухе «пока», и повернулся ко мне спиной. Откуда-то стали подниматься клубы синеватого тумана, которые плыли в нашу сторону, грозя поглотить его фигуру.
- Погоди! – воскликнул я. На меня вдруг накатило чувство отчаянного одиночества, с которым у меня, казалось, уже не осталось сил справляться. – А как же я? Куда пойду я?

Дон Хуан обернулся и посмотрел на меня. Взгляд его был дружеским, но в то же время отстранённым.
- Чтобы ты не задавал дурацких вопросов, я бы предложил тебе перечитать собственные книги. Но у тебя уже не осталось времени для этого, - сказал он. – А вот если бы здесь был Хенаро, он сказал бы, что если ты будешь продолжать пребывать в том же настроении, то отправишься кормить нашу птичку!
Дон Хуан широко улыбнулся и добавил:
- Знаешь, на самом деле последней умирает не надежда. Последней умирает возможность…

...

…. Я пару раз моргнул ресницами, чтобы разогнать вдруг выступившие слёзы. Это не были слёзы печали или отчаяния. В тот миг у меня, казалось, не было вообще никаких чувств. Это были только слёзы уставших глаз.

Дона Хуана не стало. Синеватый туман проплыл мимо, и передо мной вновь открылся вылепленный лунным светом пейзаж сонорской пустыни.

Я совершенно не понял последней фразы Дона Хуана. И лишь одно знал твёрдо, - надежды у меня не оставалось. Да, по большому счёту, её ведь никогда и не было. На что мне было надеяться? Особенно теперь. Я криво усмехнулся, - надежды мертвеца…
Опустив взгляд на своё тело, я разглядел, что одето оно было не в больничную рубаху, ставшую для меня уже привычной, а в мои старые полевые джинсы и штормовку. Почему-то это меня обрадовало, хотя я и ощущал, что тело моё всё равно ведь не имело сил не то что куда-то идти, а даже просто поднять себя на ноги.
Вглядываясь в окружающее пространство, я пытался найти ответ на вопрос: Где я?
Он не касался конкретного места. О месте сомнений не возникало, - я сидел у хижины Дона Хуана. И, несмотря на всю нереальность этой ситуации, такой ответ меня, как ни странно, полностью удовлетворял.
Я размышлял о другом.
Где я?
Это, – смерть?
Я уже умер?
Или это только агония перед приходом настоящего конца?
Или галлюцинация, вызванная чрезмерной дозой обезболивающих лекарств?

Вдруг вспомнились утверждения Дона Хуана о том, что маг всегда находится здесь и сейчас. Я усмехнулся. Потому что теперь я не мог понять ни что такое здесь, ни что такое сейчас. Моё состояние, казалось, было вне этих понятий. И в то же время не было уже ничего, кроме, - здесь и сейчас…
Я усмехнулся ещё раз. Потому что поймал себя на том, что продолжаю воспринимать Дона Хуана как реальность, и относиться к собственным выдумкам, как к его утверждениям.

И тут что-то произошло. Словами это объяснить невозможно. Это было так, словно из одного слоя луковицы-реальности я проскользнул в другой, потом в третий, четвёртый, пятый…
Потом кончился счёт и кончились слои.
И я оказался Где-То.
И, одновременно, я оставался сидящим у хижины Дона Хуана.
Я? Я не знал, кто такой, - Я.
У меня не было ничего.
Не было надежды.
Не было и возможности.
Оставались только не мои воспоминания.
В них я и погрузился…

...

Глава первая

… двигатель внутреннего сгорания…

Было около пяти вечера, но сонорское солнце всё ещё нещадно палило. Я сидел на самом солнцепёке и наблюдал, как дон Хуан возится с двигателем моей машины. Очень хотелось спрятаться в тень, но мне было неудобно оставлять дона Хуана одного. В конце концов, он ведь сейчас решал мою проблему.
Пару дней назад, по пути к дому дона Хуана, в моём автомобиле, вдруг, отказал вентилятор, обдувающий радиатор двигателя. Вентилятор начал издавать такие зловещие звуки, что я немедленно остановил машину и сунулся под капот.
Что виновником звуков был именно вентилятор, я не сомневался. Мне уже несколько дней не нравились посторонние шумы, которые возникали в тот момент, когда он включался. Досадуя на свою беспечность, я внимательно осмотрел вентилятор и обнаружил трещину в пластмассовой раме, на которой он был укреплён.
С помощью изоляционной ленты и, подобранного на обочине куска деревяшки, я, насколько смог тщательно, скрепил раму и запустил двигатель. И тут же загасил, - звук был ужасный. У меня возникло подозрение, что что-то стряслось и с самим вентилятором.
Немного поразмыслив, я открыл щиток предохранителей и, методом проб и ошибок, нашёл и удалил предохранитель вентилятора. Однако вместе с вентилятором отключились и указатели поворотов. Кроме того, замерли на нуле стрелки всех датчиков.
Проклиная идиотизм конструкторов, я вернул предохранитель на место, снова залез под капот и отключил клемму вентилятора. Теперь всё было в относительном порядке. Я смог продолжить движение, - вентилятор не издавал своих угрожающих звуков, а потока встречного воздуха хватало для охлаждения двигателя.
Однако когда я съехал с шоссе на грунтовую дорогу, и пришлось сбавить скорость, стрелка датчика температуры неумолимо начала продвигаться вверх. В какой-то момент я даже подумал о том, что может быть мне стоит остановиться и дождаться ночи и прохлады. Но всё обошлось…

- Что случилось с твоей лошадкой? – спросил дон Хуан, встречая меня на пороге своей хижины.
Я, в очередной раз, восхитился его провидческими способностями, а он, словно угадав ход моих мыслей, сказал:
- У тебя руки перепачканы...

Вздохнув, я рассказал дону Хуану о своих злоключениях с вентилятором. Он осведомился, есть ли у меня в машине какие-нибудь инструменты. Я ответил, что всегда вожу с собой в багажнике коробку с ключами, хотя мне никогда и не приходилось ими пользоваться. Дон Хуан заверил меня, что в таком случае не о чем волноваться и предложил оставить решение этой проблемы на утро следующего дня.
Однако приступили к ремонту мы только сегодня. То есть, спустя два дня.
Правильнее было бы сказать, что приступил к ремонту один дон Хуан. А я оставался простым зрителем. И если бы не палящее солнце, меня эта роль вполне устраивала.
Мне всегда доставляло истинное удовольствие наблюдать за действиями дона Хуана. Во всём, за что он брался, были какая-то особая ловкость, уверенность и изящество. Вот и сейчас, когда он, бережно поместив свою шляпу в тень от автомобиля, скрылся под капотом, движения его были рассчитаны и спокойны. Он прилаживал обратно отремонтированный им вентилятор. Любой другой на его месте осыпал бы проклятиями всё на свете, так как, при отсутствии ямы или подъёмника, дело это было не таким уж простым. Но дон Хуан оставался невозмутим.
Я вдруг подумал, что его знания, его магия позволяют ему быть кем угодно, заниматься любым делом на этой планете. И можно быть уверенным, что выполнит он его безупречно.
И тут меня, словно молния, пронзила следующая мысль. Она была так кристально ясна, что я вскочил на ноги и тут же выкрикнул дону Хуану:
- Дон Хуан! Ты ведь сам можешь писать книги! Книги о своей магии!

Выкрикнув это, я моментально осекся, испугавшись, что дон Хуан, от неожиданности моего возгласа, может резко выпрямиться и разбить голову о поднятую крышку капота.
Но он даже не вздрогнул. Спокойно закончив что-то там прикручивать ключом, он выбрался из-под капота и огляделся по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь ещё слышал мои слова. Потом он аккуратно примостил ключи на бампере автомобиля и, вытирая ветошью руки, подошёл ко мне.
Дон Хуан заглянул мне прямо в глаза с каким-то, как мне показалось, сочувствием.
- Пойдём в дом, - сказал он тихо и направился к хижине.

Недоумевая, я пошёл за ним следом. В комнате Дон Хуан усадил меня на циновку, осторожно снял с моей головы шляпу и мягко прислонил мой затылок к стене. Я совсем растерялся.
Дон Хуан снова посмотрел мне в глаза тем же сочувствующим взглядом.
- Что? – не выдержал я.
- Ты спятил, - тихо проговорил он и, повалившись на спину от хохота, прокричал: - Или в твоей голове тоже вентилятор сломался!

Я был раздосадован и даже немного зол на него. За те несколько мгновений, что прошли с момента, когда я озвучил свою мысль, я успел приготовиться к чему угодно, но только не к очередной и, как мне казалось в данном случае – плоской, его клоунаде.
Я ожидал, что в хижине он скажет мне что-то важное, не предназначенное для посторонних ушей, - ведь не зря же он так беспокойно оглянулся по сторонам! У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, он сообщит мне, что, в действительности, он и так уже делает кое-какие заметки. Но что всё закончится очередным розыгрышем…

Дон Хуан перестал смеяться и уселся на полу. Взгляд его был озорным.
- Карлос ведь не шутил, да? – спросил он.
- Не вижу здесь ничего смешного! – досадливо обронил я.
- Ну, не сердись! – взгляд дона Хуана сделался слегка виноватым. – Я просто действительно не могу представить себя в качестве твоего соавтора.
- Я не имел в виду соавторство, - холодно ответил я. – Я хотел сказать, что ты сам можешь писать книги. Не вместе со мной, а сам. И что в этом такого смешного?
- Ну, не сердись, - снова попросил Дон Хуан.

Он поднялся на ноги, отошёл к стене, у которой, на табурете, стояло ведро с питьевой водой, зачерпнул в кружку и выпил. Набрав воды и для меня, он вернулся.
- А чем плохи твои книги? – спросил он примирительно, протягивая мне кружку.
- Дело не в них, - ответил я и медленно, чтобы дать себе паузу для концентрации мысли, выпил воду.
- Мои книги, они ведь только что-то типа дневникового отчёта, всего лишь описание вокруг да около. Сплошные догадки и предположения... Можно сказать, что они не более чем потуги сбитого с толку неофита, пытающегося объяснить, с чем он столкнулся, - продолжил я, ободрённый тем, что дон Хуан явно сменил тон на более доброжелательный или даже сочувственный. – В них нет того объёма, последовательности и цельности, которые могли быть, если бы ты сам написал книгу.
- О чём? – бесхитростно спросил дон Хуан.
- Да о своей магии! О том, чему ты учишь меня! О традиции… - я щёлкнул в воздухе пальцами, так как мне не хватало слов. – Только, в отличие от моих книг, это была бы не размазня, а сжатое, концентрированное изложение принципов твоего описания мира…

Заметив, как сморщился дон Хуан на последнюю фразу, я поспешил поправиться:
- Ну, пусть не принципов. Не знаю, как точно назвать. То есть, ты мог бы дать квинтэссенцию всего того, чему учишь меня. И изложить всё это точно, последовательно и основательно…
- То есть, написать учебник? – перебил меня дон Хуан.

Я поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате. Слово «учебник» было явно провокационным. Я ведь прекрасно знал отношение дона Хуана к учебникам и учителям. Нужно было попытаться объяснить ему, что именно я имею в виду, но проблема была в том, что я и сам для себя ещё окончательно не уяснил, не вербализировал то ощущение, которое возникло у меня возле машины.
- Сейчас... - сказал я, жестом прося его дать мне время собраться с мыслями.

Дон Хуан сидел молча, спокойно глядя, как я меряю комнату шагами. Наконец, мне показалось, что я напал на мысль, и я вернулся на своё место.
- Я не говорю про учебник, - заявил я и провёл ладонью в воздухе, словно желая окончательно развеять эту мысль. – Я говорю о книге. Возможно, это было бы даже чём-то похоже на те книги, что пишу я сам. То есть, ты мог бы рассказать о своём пути, о том, как ты пришёл к магии, каким образом ты сам столкнулся с традицией новых видящих. Только, в отличие от моих книг, твоя была бы более полной и конкретной. Поскольку для тебя всё это уже пройденный этап и пережитый опыт. Ты ведь уже знаешь что означало и чем являлось каждое событие в твоей жизни… Ну, дон Хуан, ты же понимаешь, о чём я говорю!
- Кажется, да, - согласился он. – Понимаю...

Он опрокинулся на спину, и какое-то время лежал, глядя в потолок. Казалось, он обдумывает мои слова. Я поднял с полу кружку и влил в себя ту каплю воды, что в ней оставалась. Наконец дон Хуан сел и посмотрел на меня.
- Но зачем? – спросил он.
- Что, - зачем? – не сразу сообразил я.
- Зачем мне писать такую книгу?
- То есть как? – удивился я. – Разве тебе не важно, чтобы твоё знание продолжало жить? Чтобы люди знали о традиции новых видящих? Чтобы всё это было передано максимально точно, а не в виде дневниковых отчётов человека, который и сам толком не понимает, что с ним происходит и куда он движется? Погоди, дай закончить! – жестом остановил я готовящееся сорваться с его губ возражение. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пусть даже тебе, - тебе лично, - всё это и не так важно. Но что плохого в том, чтобы это стало известно людям?
Знаешь, я ведь уже не тот легкомысленный, неопытный студент, которого ты встретил в Аризоне. За эти годы я многое пересмотрел, много перечитал научных и философских работ. Многое сравнивал и анализировал. И вот что я тебе скажу. Я не нашёл никаких аналогов тому, чему ты меня учишь! То, что знаешь ты, – уникально. Да, есть кое-какие совпадения с уже известными учениями, есть какие-то общие места, есть идеи, которые, так или иначе, были выражены в трудах разных философов, например. Но в целом, такой направленности на абстрактное…

Я замолчал, не зная, что ещё убедительное сказать. Да оно было и ненужно. Я был уверен, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю.
Какое-то время мы молчали, а потом дон Хуан сказал:
- Тогда, в Аризоне, ты был не просто легкомысленным студентом. Ты был важный, самоуверенный, напористый, циничный и нагловатый тип, лишённый практически всех понятий о морали и напрочь лишённый любых духовных ценностей…

Дон Хуан помолчал, а потом продолжил:
- И вот это последнее, - отсутствие у тебя любых духовных ценностей, - больше всего мне и понравилось. Потому что если бы ещё и они у тебя оказались, то ты был бы законченный треснувший горшок. Тебя невозможно было бы научить ничему стоящему…

Дон Хуан снова замолчал. Я не перебивал, так как знал, что говорит он всё это не с целью меня задеть или обидеть.
- Сейчас ты изменился. Ты стал заботиться о человечестве! - продолжил дон Хуан, и в его голосе появились смешливые нотки. – Но, как и все озабоченные, ты забыл поинтересоваться у этого человечества, - а надо ему это?
- Дон Хуан… - попробовал протестовать я, но он остановил меня жестом и закончил:
- Я шучу. Я понимаю, что ты совсем не претендуешь на роль спасителя или просветителя человечества…

Он вдруг запнулся и, после короткого раздумья, предложил:
- Давай-ка, покончим с ремонтом, а потом прогуляемся и обдумаем твоё предложение.

Дон Хуан поднялся на ноги и направился к выходу. Я тоже встал, намереваясь идти с ним.
- Нет, - остановил он меня и улыбнулся. – Ты лучше побудь пока в хижине. А то вдруг тебе ещё какая идея в голову стукнет. Я скоро управлюсь…

Я оторвал взгляд от неба. Дон Хуан смотрел в сторону своей хижины.
- Моя машина! – уверенно ответил я и ухмыльнулся, - слишком уж очевидно всё было.
- Угу, - как-то грустно согласился дон Хуан. – Хорошо, что ты это сразу определил. Современные люди разучились ощущать настоящее… Вот эта пустыня, это небо, этот холм, они, – настоящие. Моя хижина тоже настоящая. Потому что она находится в гармонии со всем окружающим. Она сама является неотъемлемой частью окружающего пространства. А твой автомобиль… Посмотри, как он здесь чужероден, насколько не нужен! Это порождение вашей науки и техники, гудящий символ ваших знаний, которые, якобы, несут благо человечеству и облегчают его существование. А в действительности, они только разрушают непреходящую гармонию, наполняют окружающее пространство ядом, используют и уничтожают его. И всё это с единственной целью, - чтобы вашим задницам было комфортнее передвигаться по этой изнасилованной планете. Все эти ваши механизмы, ваша наука, ваша практичность и рациональность, - они сделали (тут он употребил грязное ругательство) вас…

Дон Хуан закашлялся, а я отвернулся в сторону. Мне невыносимо было видеть ту грусть, которая охватила его. Казалось, что сейчас дон Хуан превратился в обычного старого индейца, лишённого своей силы, лишённого будущего, лишённого всего.
- Это только иллюзия, - продолжил, откашлявшись, дон Хуан. – Это только иллюзия, что вы способны что-то там прогнозировать, контролировать происходящие процессы и решать какие-то глобальные задачи. В действительности всё пущено на самотёк. Процессы вокруг вас протекают с какой-то зловещей самопроизвольностью. Но при этом вы делаете вид, что всё идёт нормально. Оправдывая свои действия рациональностью, практичностью, экономической необходимостью и ещё бог весть какой ерундой, вы, фактически, пожираете эту планету. Вы истребляете всё, к чему прикасаетесь. Вы уничтожаете то, что вам не принадлежит. Уничтожаете расчётливо и одновременно бездумно. А главное, - безвозвратно…

Слова дона Хуана вогнали меня в грусть. Я ведь и сам всегда ощущал эту чужеродность наших технических достижений тому изначальному, природному пространству, из которого мы все вышли и в котором, в сущности, и была наша родина. Я догадался, что своими словами дон Хуан весьма прозрачно намекнул, почему ему, в сущности, безразлично, - выйдет его знание в наш мир или так и останется достоянием немногих, тех, кому посчастливилось прикоснуться к миру магическому…
После непродолжительного молчания, за время которого я успел довольно глубоко прочувствовать и погрузиться в грусть дона Хуана, он вдруг выдал фразу, от которой меня невольно передёрнуло.
- Карлос! – воскликнул вдруг дон Хуан каким-то высоким, срывающимся на фальцет, страдальческим голосом. – Ну, почему ты не прискакал на лошади?!

Я вздрогнул и недоумённо посмотрел на него. Его глаза сияли весельем.

- Ты, небось, подумал, что я старый, выживший из ума, сентиментальный осёл? – спросил он весело.
- Ничуть! – возразил я горячо. – Всё, что ты сказал, – правда!
- Ерунда! – отрезал Дон Хуан. – Я просто разыграл тебя. В действительности, это моя хижина, - лишняя деталь в этом пейзаже! И именно поэтому мне грустно. Грустно не за себя, а за мой народ, который проводит свои дни в каком-то угаре невежества и суеверий. И эта его погружённость в тёмный мир традиций, привычек и устоявшегося уклада жизни ничем не лучше, а даже намного хуже вашей погружённости в технический прогресс.
Неужели ты до сих пор не понял, что маг не может грустить о прошлом? А та жизнь, которой живут индейцы сегодня, - мутное прошлое. И будущего у моего народа нет! Точнее, пока что оно ему недоступно. Но оно обязательно наступит тогда, когда индейцы получат доступ к тем возможностям, которые есть у вас. Я говорю не только о техническом прогрессе. Техника, – половина дела! Главное, - информация! Возможность обладать той базой данных, теми знаниями, которые сегодня так широко, свободно и в таком объёме распространяются в вашем мире. И если у моего народа будет такой шанс, если он получит доступ к нормальному образованию, будет иметь возможность познавать и усваивать те законы, по которым сегодня строятся отношения в мире, он перестанет гнуть спину за миску супа. Он не будет больше доверчивым, бессловесным стадом, которое кому-то выгодно держать в невежестве и тьме вековых предрассудков.
И твоя машина, - символ грядущих перемен! Сейчас ты приехал один. Но придёт время, и за тобой последуют другие. Придут те, которые осознают, что народы, которые сегодня пребывают на последних ролях в этом мире, тоже имеют право на общечеловеческое поле информации. Имеют право на достижения науки и техники. И кто знает, может быть тогда те мифы и традиции, которыми живёт мой народ и которые сегодня низведены до уровня предрассудков, обогатившись и очистившись посредством современных знаний, станут преимуществом, новым, неожиданным взглядом на мир. Возможно, тогда и возникнет тот магический мост между мирами, который обогатит наше всеобщее знание, наше понимание величественных законов бытия.
Поэтому, глядя на этот пейзаж, я не испытываю никакой ностальгии или грусти. Я знаю, что моя хижина будет когда-нибудь сметена с пути прогресса. Это должно случиться. И я могу только радоваться предстоящим переменам. Не забывай, что я принадлежу к традиции новых видящих! А это люди, которые никогда не прятали голову перед наступающим временем, перед грядущим новым миром. Они воспринимали его, как вызов. И радостно следовали в потоке перемен…

- Готов поспорить, - раздался голос дона Хуана, - что сейчас ты совсем не понимаешь, - что же лишнего в этом пейзаже?
Я посмотрел на него и вымученно улыбнулся:
- Так где же правда, дон Хуан? – спросил я.

В его глазах, на миг, вспыхнул тот огонёк, за которым обычно следовал неудержимый смех. Но на этот раз дон Хуан сдержался и только медленно протянул, словно это слово доставляло ему почти экзальтическое наслаждение:
- Правда…
Он поднялся на ноги, и некоторое время стоял, глядя в сторону своей хижины и моей машины, словно действительно пытался разглядеть там эту самую правду. Потом он снова опустился на траву, рядом со мной.
- Карлос, ты в ужасной ситуации, - сказал он, и голос его, вопреки моим ожиданиям, был вполне серьёзным. – Я могу сказать тебе, что лишнее в этом пейзаже, но ты не поймёшь. Не потому, что ты какой-то особо тупой. А потому, что понять это невозможно.
- А ты попробуй, - предложил я хрипло.
- Я уже попробовал! – заверил меня дон Хуан. – Но ты не узнал…

Слово «узнал» он выделил тем особым тоном, который всегда подсказывал мне, что именно в этом месте кроется некий важный момент.
- Что ты имеешь в виду, говоря, - не узнал? – спросил я.
- Именно то, что и сказал, - ты не узнал. Вещи, которые не поддаются пониманию, узнаются, - ответил дон Хуан.
- Но каким образом? – я всё никак не мог понять, о чём он говорит.
- Похожим образом, как ты узнаёшь своего школьного товарища, с которым не виделся много лет, - улыбнулся он. – Похожим образом, как ты узнаёшь, что на улице идёт дождь или наступила ночь. Но только – похожим! Разница между этими узнаваниями всё-таки есть.

Он замолчал. Молчал и я. Где-то в глубине меня наворачивалось какое-то непонятное чувство, которое, казалось, могло привести меня к пониманию того, о чём говорит дон Хуан. Но как только я пытался ухватить его, оно рассеивалось, оставляя после себя лишь невнятное чувство досады.
- А ты не мог бы просто сказать, что, на твой взгляд, лишнее в этом пейзаже, - попросил я наконец.
- На мой взгляд? – переспросил дон Хуан и пристально посмотрел на меня. – Карлос, я только что привёл тебе два прямо противоположных взгляда. Я мог бы привести их ещё с десяток, но мне казалось, что достаточно будет и двух, чтобы ты узнал…
Он снова выделил это «узнал» и, после небольшой паузы, закончил:
- что в этом пейзаже нет ничего лишнего! Он такой, какой есть. С моей хижиной, с твоей машиной, с солнцем на её стёклах. Чтобы ещё больше тебя озадачить, скажу так: нет никакого пейзажа самого по себе. Есть только наше отношение к нему. Именно оно делает что-то лишним или нужным, полезным или бесполезным. Но в самом пейзаже этого ничего нет…

Во мне словно лопнула какая-то плёнка, и я воскликнул:
- Я понял, дон Хуан! Я узнал…
- Сомневаюсь, - покачал головой дон Хуан.
- Ну, конечно же! – заверил я его. – Мы ведь говорили об этом не один раз! Это всё то же самое описание мира. Описание, которое, как ты сам говорил, всегда оставляет нас на один шаг позади реальности. Я действительно понял!

Дон Хуан поцокал языком, чем сразу же напомнил мне Хосефину, которая имела привычку так делать в тех случаях, когда была не согласна с чьим-либо утверждением и подыскивала слова для возражения. После небольшой паузы дон Хуан сказал:
- Я не сомневаюсь, что ты понял. Но с сегодняшнего дня я хочу ввести в нашу практику кое-что новенькое для тебя.
Произнося слово «практика», он ухмыльнулся. Я спокойно ждал продолжения. Внутри меня была полная ясность, и я полагал, что дон Хуан просто недооценивает степень моего понимания.
- Ты действительно понял, - продолжил он. – Но я ведь говорил про узнавание…
- Но ведь нет никакой разницы! – перебил я его. – Если я понял, значит, я и узнал! Разве не так?
- Твои слова снова подтверждают, что ты только понял. Но до узнавания ещё не добрался, - возразил дон Хуан. И перехватив мой недоумевающий взгляд, пояснил:
- С точки зрения понимания, между ним самим и узнаванием нет никакой разницы. Однако если бы ты узнал, то никогда бы не сказал такой чепухи. Потому что с точки зрения узнавания разница здесь огромная. И иной раз совершенно непроходимая…

Дон Хуан помолчал. Солнце уже упало за горизонт, и нас охватили серо-сине-зеленоватые сумерки. Стёкла моей машины погасли, и теперь она и хижина дона Хуана слились в какое-то причудливое пятно, - словно сфинкс, неумело сложенный из кучи хвороста.
- Сейчас ты просто добавил к своему, уже бывшему у тебя пониманию, ещё одно понимание. Понимаешь? – улыбнулся дон Хуан.

Я отрицательно и как-то нервно мотнул головой. Мне казалось, что дон Хуан просто придирается ко мне. Он вздохнул и продолжил:
- Ты уже раньше понял что-то про описание мира. Сейчас, к этому своему пониманию ты добавил ещё одно, - про отсутствие лишнего в пейзаже. Но это только понимание! Ты не узнал ни раньше, ни сейчас.

Теперь шумно вздохнул я. И решительно возразил:
- Дон Хуан, но ты ведь не можешь знать, что я ощущаю, понимаю или знаю! То есть, я хочу сказать, что ты не можешь этого знать наверняка. Ты не допускаешь мысли, что ты ошибаешься? Мне действительно кажется, что я именно узнал то, о чём ты говорил!
- Когда узнаёшь, тогда перестаёт казаться, - усмехнулся дон Хуан. – И можешь мне поверить, я наверняка знаю, что ты чувствуешь или знаешь теперь. Не забывай, что я и сам через всё это проходил. Только мне, пожалуй, было немного легче. Во-первых, я индеец. А во-вторых, у меня не было такого понятливого наставника.

Дон Хуан весело рассмеялся и похлопал меня по плечу.
- Я говорю правду, Карлос, - заверил он меня. – Возможно, множество твоих проблем возникает именно в силу моего собственного характера и моей предрасположенности. Я ведь и сам, словно пытаюсь усидеть сразу на двух циновках, разрываясь между… Впрочем, об этом пока не будем. Чтобы окончательно тебя не запутать…

Некоторое время мы молчали. Я пытался найти какой-нибудь вопрос, но чувствовал себя совершенно растерянным. К моему облегчению, дон Хуан сам продолжил:
- Ты не один раз подозревал меня в том, что я тебя, как ты выражаешься, надуваю. И я честно тебе признавался, что так оно и есть на самом деле. Однако ты почему-то никогда не задавался вопросом, - почему я так поступаю? Тебе, вероятно, казалось, что ты и сам нашёл на него ответ. Ну, произнеси его!
- Что? – не сообразил я.
- Этот ответ, - улыбнулся дон Хуан. – Скажи, почему я так часто тебя надуваю?
- Я всегда полагал, что ты это делаешь с особым расчётом. В практических, так сказать, целях. Ну, как ты сам и говорил, что в магию приходится заманивать хитростью…
- Это и так, и не так, - перебил меня дон Хуан. – С точки зрения понимания, твой ответ вроде как полностью справедлив. Но с другой стороны…

Дон Хуан снова замолчал, а потом чему-то тихо рассмеялся. Закончив смеяться, он продолжил:
- А, в сущности, нет никакой другой стороны. Она есть только одна. Именно та, которая вне понимания. Да, я надувал тебя. Но это вовсе не потому, что я имел какой-то заранее намеченный план, схему каких-то последовательных шагов или трюков, которые имели бы за собой некую ясно обозначенную цель. Это такое вот странное надувательство. Надувательство, у которого нет цели получить результат. Я надувал тебя потому, что меня самого надувает… дух. О! Это такой парень! Ему пальца в зад не вставишь!

Дон Хуан снова рассмеялся и закончил:
- Я всего лишь старался придерживаться требований духа. И само собой получалось, что я надувал тебя. Потому что, как ты теперь знаешь, я и сам являюсь надутым, словно майская жаба…

- И как? – улыбнувшись, спросил дон Хуан.
Я собрался было заявить ему, что такие его познания только лишний раз доказывают, что с помощью своей магии он способен... Но он не дал мне этого сделать, задав сразу следующий свой вопрос:
- Тебе не кажется это странным?
Я приготовился возразить, что всё это вовсе не странно, а лишь доказывает возможности его магии... Но он снова не дал мне что-нибудь сказать.
- Разве не странно, что, зная столько подробностей о принципе работы двигателя внутреннего сгорания, я не умею водить машину?
- А ты действительно не умеешь водить машину? – несколько растерянно спросил я. Мне вдруг пришло в голову, что я ведь никогда не задумывался об этом.
- Нет, не умею, - вздохнул дон Хуан как-то огорчённо. Но не выдержал и рассмеялся. – Чёрт тебя побери, Карлос! Ты лучшая черепаха в этом мире!
И, поймав мой недоумённый взгляд, дон Хуан пояснил:
- Ты обладаешь великолепной способностью прятаться в панцирь своего разума. Мне приходится прилагать какие-то извращённо ненормальные усилия, чтобы заставить тебя высунуть из этого панциря хотя бы нос. Любой тупой индеец уже узнал бы, что я хочу сказать. Но ты настолько озабочен тем, чтобы понять, что... Ладно, оставим в покое вождение автомобиля, - перебил он вдруг сам себя.

Я был совершенно сбит с толку. И ясность моих ментальных построений относительно возможностей его магии в постижении окружающего мира, вдруг поблекла.
- Я ведь знаю, какие оправдания придумает твой разум, - продолжал дон Хуан как ни в чём ни бывало. – Он заявит тебе, что просто для вождения автомобиля нужны другие познания, понятия, другой набор инструкций, верно?

Я машинально кивнул. Я действительно так думал. И искренне не понимал, - в чём тут виноват мой разум? Ведь это на самом деле так. Именно таким образом мы и обучаемся вождению автомобиля, - получая пошаговые инструкции и, посредством практики, приобретая необходимый опыт.
Дон Хуан уловил ход моих мыслей. И спросил:
- И для этого нам достаточно понимания, правда?
Я уверенно подтвердил.
- Ты прав! – похлопал меня по плечу дон Хуан. – А я, – нет. Я начал не с того конца. Нам нужно было говорить не об автомобиле, а о мотоцикле. Помнишь, как Лусио хотел мотоцикл?

Дон Хуан имел в виду тот случай, когда его внук, Лусио, пытался выторговать у меня обещание привезти ему мотоцикл в обмен на то, что он примет участие в митоте. Тогда дон Хуан не допустил этого.
- Представь, что ты всё-таки привёз мотоцикл для Лусио, - продолжал дон Хуан. – Не в обмен за участие в митоте, а так, просто... ну, скажем, ко дню рожденья…
Он улыбнулся и спросил:
- И как бы ты обучил Лусио ездить на мотоцикле?

Тут уже улыбнулся и я. Я догадался, куда клонит старый чёрт. И поэтому, заявил:
- Ну, уж я не стал бы его непременно посвящать в тонкости принципа действия двигателя внутреннего сгорания! Я начал бы с инструкций о том, как заводить мотоцикл и переключать передачи. Ну, и про тормоза, естественно, не забыл бы...
- И? – подбодрил меня дон Хуан.
- И потом, когда я убедился бы, что Лусио всё это точно и правильно усвоил, я позволил бы ему проехаться на мотоцикле, - сказал я.
- И он шлёпнулся бы ровно через десять футов! – засмеялся дон Хуан.
- Почему? – удивился я.
- Но ты ведь не наделил его инструкциями о том, как удерживать равновесие! – заявил дон Хуан и величественно, но одновременно шутливо, весь выпрямился, словно вождь краснокожих из второсортного вестерна, и бросил на меня пронзительный взгляд.
Даже в наступившей темноте я разглядел лукавый огонёк в этом взгляде.
Он поймал меня. Но я не собирался сдаваться.
- Но если Лусио ездил на велосипеде, то ему не нужно объяснять этого. Принципиально равновесие при езде на велосипеде ничем не отличается от равновесия при езде на мотоцикле.
- Но Лусио никогда не ездил на велосипеде! – твёрдо заявил дон Хуан.
Я не знал, правда это или дон Хуан шутит, желая драматизировать гипотетическую ситуацию.
- У тебя есть инструкции для овладения чувством равновесия? – с искренним любопытством поинтересовался дон Хуан.
Я ответил, что у меня их нет. И что вообще не может существовать таких инструкций, поскольку невозможно внятно и последовательно изложить некий теоретический метод, следуя которому мы обрели бы способность держать равновесие.
- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и, сдвинув шляпу, почесал макушку. А потом тоном искреннего недоумения спросил:
- Тогда каким способом люди объясняют это друг другу?

Я понимал, что он попросту дурачится, но всё-таки ответил:
- Способ только один. Ты просто садишься и едешь. И после нескольких падений, ссадин и синяков, узнаёшь, что это такое, – равновесие.
- Ты сам это сказал! – воскликнул вдруг дон Хуан, едва не перепугав меня.
- Что я сказал? – спросил я. Прозвучало это, к моему удивлению, едва не истерически.
- Ты сказал, - узнаёшь, - пояснил дон Хуан. – Ты не сказал, - понимаешь.
- Но это же ерунда, дон Хуан! - возразил я расстроено.
Я действительно был расстроен. Весь этот длинный разговор, по сути, свёлся к какой-то игре слов.
- И в чём ты видишь ерунду? – заинтересованно спросил он.
Я терпеливо объяснил, что слова «узнаёшь» и «понимаешь», в данном случае являются, по сути, синонимами. И что я вполне мог бы сказать: поймёшь, что такое равновесие...

Дон Хуан протянул руку и, не больно, постучал костяшками пальцев по моему лбу. Губами он при этом издал такой звук, словно стучал во что-то объёмное и наглухо закупоренное.
- Броня крепка, да? – участливо спросил он.

Вопреки моему ожиданию, он не рассмеялся и даже не улыбнулся. Какое-то время мы сидели молча. Я ждал, что он что-нибудь объяснит, но он вдруг поднялся на ноги и сказал, что нам пора возвращаться.
- Я всерьёз опасаюсь, что, забравшись настолько глубоко в панцирь своего разума, ты сейчас начнёшь оттуда вытаскивать инструкции для пошагового перемещения по пустыне ночью. В итоге, мне придётся нести тебя к хижине на руках, - серьёзным тоном заявил он.

Я, не двигаясь со своего места, начал протестовать и требовать, чтобы он объяснил, к чему был весь этот сегодняшний разговор. Я пребывал в полной растерянности. И уже вообще не понимал, какое отношение имеет всё, о чём мы говорили на вершине холма к тому, с чего, собственно, начался весь этот длинный разговор. А именно, - к моему открытию, что дон Хуан мог бы и сам писать книги о своей магии.

Дон Хуан, вместо ответа, наклонился и протянул мне приветливо руку. Я принял это его движение за некий примирительный жест и вяло подал ему свою, огорчаясь, что его объяснения вот так и закончатся, - дружеским рукопожатием.
Но дон Хуан крепко схватил мою ладонь и, одним рывком, поднял меня на ноги.
Оказавшись в стоячем положении, я обнаружил, что моё состояние изменилось. И хотя во мне остались непонимание и недоумение, но куда-то улетучились нытьё и жалость, сопровождавшие их.

- Понимаешь, Карлос, - начал дон Хуан серьёзно, но не выдержал и улыбнулся. После небольшой паузы, он продолжил: - Видишь ли, дело совсем не в словах. Впрочем, слова эти только для тебя, – синонимы. Я ведь уже говорил, что с точки зрения понимания, нет никакой разницы между ним и узнаванием. Однако с позиции узнавания, разница эта существенна. И заключается она, уже хотя бы в том, что не существует никаких инструкций относительно того, как узнаётся то или иное. И в то же время это как-то случается...

Лёгкий, прохладный ветер обдувал меня. Тело испытывало озноб, но он не доставлял неудобства. Однако, вдруг, появилось желание двигаться, куда-то идти. А вместе с ним, неожиданно, возникло и какое-то чувство, словно я не то чтобы понимаю, но точно знаю, что имеет в виду дон Хуан. В действительности, всё это было чрезвычайно просто! И только мой разум, строящий какие-то нагромождения логических структур и концепций там, где они не являлись необходимостью, постоянно скрывал от меня эту простоту.

Дон Хуан пристально смотрел на меня, потом удовлетворённо хмыкнул и произнёс:
- Иногда удобнее быть тупым индейцем, чтобы постигнуть простоту...
Он мгновение помолчал, а потом добавил:
- Но, с другой стороны, только битва с собственным разумом помогает эту простоту в полной мере оценить. Так что, все мы, так или иначе, - равны…

Он усмехнулся и двинулся вниз с вершины холма. Тьма моментально поглотила его, и я поспешно, но осторожно, направился следом за ним.
- И выкинь из головы ерунду о том, что магия помогает мне во всём, даже в постижении принципа действия двигателя внутреннего сгорания! – донёсся ко мне из темноты весёлый голос дона Хуана. – Просто я три долгих года вынужден был проработать механиком в гараже одного жирного, ленивого мексиканца...

...

… дорогой Карлитос…

Я поднимался всё выше в горы. День выдался пасмурный, поэтому трудно было ориентироваться во времени по солнцу, но я каким-то образом знал, что скоро начнут сгущаться сумерки. Смутное отчаяние овладевало мною. Мне казалось, что я так и не найду этого монастыря...
Оставалось подняться каких-нибудь пол сотни футов по довольно крутому склону и тогда я смог бы сориентироваться в окружающем пространстве. А пока что я был стиснут в ложбине между двумя, почти вертикальными, скалами. И с этого места мне виделся лишь клочок серого неба над тем склоном, по которому я карабкался.
Я укорял себя за собственный идиотизм. По сути, этот монастырь был мне совершенно не нужен. Где-то глубоко внутри я ведь знал, что не найду в нём того, чего искал. Но, упорно игнорируя своё внутреннее чувство, я всё-таки отправился в горы и забрался уже бог весть на какие высоты. Для чего? Я начинал подозревать, что только для того, чтобы так и не найти никакого монастыря.

Однако как только я взобрался, наконец, на крутой склон, открывшийся вид мгновенно приободрил меня и резко изменил моё настроение.
Впереди была небольшая долина, окружённая голыми пиками гор. Долина, по всей видимости, заканчивалась грандиозным обрывом или каньоном. Оттуда поднимался туман, который, казалось, превращался в облака. На фоне этой дымки, строения монастыря представлялись чем-то нереальным.
Впрочем, эти постройки и сами по себе выглядели довольно сюрреалистично. Всё это было выполнено в том монументально-имперском стиле, который характерен для зданий времён фашистской Германии или сталинской Москвы. Поскольку я, в своё время, хотел стать художником и довольно плотно изучал историю искусств, то неплохо разбирался в архитектурных стилях и эпохах, к которым они относились. И это только подбавило удивления к тому восхищению, которое я пережил, увидев всё это. Ведь здесь, в горах, за тысячи миль от западной цивилизации, такие постройки просто не могли возникнуть!

Я, раскрыв рот, разглядывал монастырь. Он не был обнесён стеной. И в то же время каким-то образом угадывалось, где начинаются и где заканчиваются монастырские владения.
Главное здание находилось примерно посередине долины, чуть левее от центра. Это было монументальное строение, с массивным портиком, на капителях колонн которого лежал округлый архитрав. По высокому фризу пущен барельеф какого-то геометрического орнамента, а венчающий его карниз был выдвинут вперёд даже, как мне показалось, несколько излишне.
Здание было возведено на массивном подиуме, площадь которого превосходила раза в три-четыре площадь основания здания. Это придавало сооружению какую-то особую торжественность.
От подиума, с противоположной стороны от лестницы, начиналось высокое и длинное сооружение, похожее на виадук. Оно уходило куда-то далеко вправо и исчезало за склоном горы. Этот виадук имел такой вид, словно его когда-то подвергли бомбардировке или артиллерийскому обстрелу. Во многих местах зияли выбоины, кое-где виадук был разрушен почти до основания.
Я обратил внимание, что самое разрушенное место пытались реставрировать, - к серым глыбам камня, из которого был сложен виадук, прилепили какое-то подобие сторожевой башни, словно слепленной из глины и затем выкрашенной белой известью. В этот миг я отчаянно пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата.

В монастырских владениях находились ещё несколько зданий, но они не производили такого сильного впечатления, как центральное и виадук, хотя и были построены в том же помпезном демонически-имперском стиле.
Когда мои первые восторги прошли, я вдруг заметил, что совсем недалеко от меня находится нечто, напоминающее разрушенный временем портал или, попросту, - вход на территорию монастыря. Я не обратил на него внимания сразу, потому что он располагался в небольшом углублении, ложбине, проходящей слева от того места, на котором я стоял.
Вокруг этого портала валялись громадные глыбы обработанного камня. На одной из этих глыб сидел человек.
Я направился к человеку. Подходя ближе, я различил, что человек был одет во что-то типа комбинезона серого цвета. За его плечами виднелась такого же цвета накидка, которая крепилась то ли к воротнику блузы, то ли, посредством ремня, прямо к шее человека.
Когда до портала оставалось несколько футов, человек поднялся с камня. Он подобрал с земли что-то напоминающее посох и застыл на месте.

Я вдруг заволновался, пытаясь сообразить, как бы мне поприветствовать человека подобающим образом. Однако волнения мои оказались напрасными. Едва я оказался на расстоянии, позволяющем вступить в разговор, человек сам начал приветствовать меня, - весьма витиевато и многословно. Закончив, человек, не давая мне даже рта раскрыть, предложил подкрепиться после утомительного горного перехода. Он бесцеремонно ухватил меня за рукав и подвёл к одному из камней, который лежал у самого портала.
На камне я разглядел несколько, разного размера, коробок из дерева и глубокое блюдо, накрытое куском простой белой ткани. Человек стянул эту ткань с блюда, словно фокусник, который сейчас покажет кролика, прячущегося под тканью. Но никакого животного там не было. Я заглянул в блюдо и увидел три яблока. Два из них были нормальной величины, а третье, - маленькое, чуть больше грецкого ореха и такое же сморщенное.
Человек предложил мне угощаться и я, не задумываясь, вынул два яблока и тут же зачем-то опустил их в свою сумку. Мне сделалось неловко, и я покосился на человека. Он заверил меня, что всё в порядке и что мне не о чем беспокоиться, если только я, конечно, не собрался продать потом эти яблоки. В этом случае, как весьма строго объяснил мне человек, нужно получить разрешение на продажу у Настоятеля и, при продаже, обязательно указать, что яблоки взяты в этом монастыре.
Я растерянно пробормотал, что у меня и в мыслях не было торговать яблоками. И что я, вероятно, просто слишком долго шёл по горам и устал, - вот потому и, машинально, спрятал яблоки. На обратный путь…
Человека вполне удовлетворили мои объяснения, и он предложил мне всё-таки отведать яблок прямо сейчас. Жестом он указал на оставшееся в блюде яблоко. Я достал его и надкусил. Вкус был изумительный! Это не было обычное свежее яблоко. Не было оно и высохшим, хотя по его виду я мог бы это предположить. Оно было наполнено каким-то особым, освежающим и укрепляющим соком, с восхитительным привкусом и ароматом кардамона.
- Это наши знаменитые мочёные яблоки! – гордо заявил человек, удовлетворённо разглядывая удовольствие, написанное, должно быть, на моём лице.
Я прожевал кусок, который был у меня во рту и собрался спросить человека о том, что такое мочёные яблоки, поскольку я не знал этого термина. Но человек, словно предугадав мой вопрос, объяснил.
- После того, как снят урожай, мы, на определённый срок, погружаем яблоки в специальный рассол или маринад. После чего они и приобретают свои особые свойства.

Я откусил ещё кусок и даже зажмурился от удовольствия. Только теперь, к телесному удовольствию добавилось и глубокое внутреннее удовлетворение от того, что я вкушаю плоды, приготовленные по вековым рецептам, плоды, обладающие особой силой. Уже ради одного этого стоило проделать весь тот путь, который я прошёл в поисках этого монастыря.
Я предвкушал, сколько ещё интересного ждёт меня в монастыре, сколько знаний и тайн должно быть скрыто за его стенами…
С неподдельным благоговением я спросил у человека:
- Наверное, не каждому монаху знаком секрет рассола или маринада? Те монахи, которые готовят его, имеют какое-то особое звание?
- Монахи? – удивлённо переспросил человек и уставился на меня в каком-то изумлении. – Почему монахи? Да кто угодно готовит этот рассол! Любой желающий! Каждый приходящий сюда, если захочет, может забадяжить его! Вот ещё…

Он развёл руками, словно у него не было слов в ответ на ту глупость, что я сморозил. А у меня, вдруг, словно почва ушла из-под ног. Мне сделалось отчаянно тоскливо. Словно рухнула какая-то святая вера, без которой в жизни моей не оставалось ничего существенного, ничего важного, ничего, за что я мог ухватиться, чтобы продолжить своё существование…

Это особое настроение стало возникать у меня где-то на четвёртый год моего знакомства с доном Хуаном. Сначала я не обратил на него особого внимания, относя его на счёт некоего пост эффекта после приёма галлюциногенных растений, которые как раз в то время входили в состав моего «магического рациона».
Но настроение это продолжало периодами возникать и после того, как я отказался от использования Растений Силы. И время, когда я находился под влиянием этого настроения, было совершенно изнуряющим.

Описать то состояние, в которое я погружался в это время, довольно трудно. Это была не просто апатия или упадок сил. И не энергетическое истощение, хотя, в известном смысле, его можно охарактеризовать и так.
Это было состояние некой «онтологической бессмысленности». Иначе говоря, под воздействием этого настроения, я утрачивал понимание хотя бы какого-то смысла жизни, смысла бытия в самом широком понимании этих слов.
Жизнь, не моя собственная жизнь, а жизнь – вообще, представлялась полной нелепостью, бессмыслицей космического масштаба, глупой игрой. И чтобы продолжать играться в эту игру, которую мы гордо именуем – жизнь или бытие, нужно было каким-то образом обмануть самого себя, снова уснуть или поддаться тому всеобщему гипнозу, который заставляет нас выполнять какие-то действия, к чему-то стремиться, чего-то желать и достигать каких-то целей.
Но это было невозможно! Как невозможно было и наложить на себя руки, поскольку и это действие было всего лишь, – действием. А стало быть, - не имело никакого смысла с позиции того состояния, в котором я пребывал…

Я перебрался в другое место под рамадой и попробовал проанализировать (в который раз!) своё состояние, чтобы попытаться отыскать причину этого настроения.
В принципе, размышлять об этой причине было бессмысленно. Мне никогда не удавалось найти какое-нибудь объяснение, которое хотя бы как-то удовлетворяло меня. Самое большее, на что я оказывался способен, так это продолжать связывать это настроение с употреблением Растений Силы, полагая, что оно является только каким-то слишком затянувшимся пост эффектом от их приёма. Но это объяснение практически ничего не объясняло.
На этот раз у меня возникло подозрение, что настроение возникло, как реакция на вчерашний разговор с доном Хуаном. Действительно, перед тем, как уснуть, я ещё долго ворочался, перебирая в уме ту «концепцию» понимания и узнавания, которую изложил мне дон Хуан на вершине холма. С одной стороны мне казалось, что я прекрасно понял, в чём заключался его урок. Но с другой стороны, поскольку даже сам себе я не мог объяснить суть всего этого словами, понимание моё было каким-то неудовлетворительным.
Кроме того, нерешённым оставался вопрос о возможности написания доном Хуаном книги о его учении. Я никак не мог понять, почему он столь отрицательно относится к такой возможности. В конце концов, ведь от этого никому не стало бы хуже!
В общем, отходил ко сну я не в самом лучшем расположении духа. Возможно, это и повлияло, как на сюжет моего сна, так и на то настроение, в котором я проснулся.

Теперь, сидя под рамадой, я вдруг вспомнил, что уже не один раз собирался проконсультироваться с доном Хуаном по поводу этого настроения и моего состояния, в которое я погружался под его давлением. Но каждый раз, приезжая к дону Хуану, я забывал об этом своём намерении. А в тот момент, когда настроение возникало, дона Хуана никогда не оказывалось рядом.
Вот и сейчас. Он куда-то исчез как раз в тот момент, когда был мне крайне необходим. Куда он направился, я не знал. Но, по опыту, знал, что он может вернуться лишь вечером. Или даже ночью. А то и на утро следующего дня…
Я поднялся и ещё раз обошёл хижину. Потом немного прогулялся по окрестностям, в слабой надежде, что, может быть, увижу где-нибудь самого дона Хуана, либо каким-то образом догадаюсь, где он мог быть. Разумеется, ничего из этого не вышло, и я вернулся к хижине.
Поскольку было уже довольно жарко, то я вошёл внутрь хижины и устроился на полу на соломенной циновке, прислонившись спиной к стене. Состояние моё нисколько не улучшилось, а, наоборот, перешло в ту тупую стадию, когда уже даже двигаться не возникает никакого желания...

Я пробурчал, еле шевеля губами, что сегодня мне на завтрак подошёл бы небольшой, самый горький и противный батончик пейота.
Дон Хуан подошёл ко мне и присел на корточки, разглядывая меня. В руках он держал какой-то предмет, на котором мне никак не удавалось сконцентрировать взгляд.
- И где у нас сегодня отказал вентилятор? – попытался пошутить дон Хуан и улыбнулся, однако выражение его глаз, когда он разглядывал меня, оставалось серьёзным.

Я лишь досадливо махнул рукой, - у меня, казалось, не было сил даже разговаривать.
- Ну, как хочешь, - согласился дон Хуан. – Но завтрак я тебе всё-таки принёс.

Он поставил передо мной на пол тот предмет, который держал в руках. Это была глубокая миска, прикрытая сверху куском белой ткани. У меня промелькнуло чувство, похожее на удивление, - своей формой и размером миска напоминала тот сосуд, что я видел во сне.
Дон Хуан, с видом фокусника, снял ткань, расстелил её на полу и выгрузил сверху содержимое миски. Я уже почти ожидал увидеть яблоки, но там был только сыр. Я невольно улыбнулся. И вдруг почувствовал, что сейчас потеряю сознание. Казалось, что на эту улыбку ушли мои последние силы.
Дон Хуан резко поднялся, отошёл к противоположной стене и, со словами: не знаю, как насчёт завтрака, но я уверен, что сегодня ты ещё не умывался! - он вылил на меня всю воду для питья, что была в ведре.

Я моментально пришёл в себя и даже попытался ухватить сыр, чтобы спасти его от намокания.
Дон Хуан рассмеялся, а потом бесцеремонно выволок меня на веранду. Усадив меня на моём месте, он скрылся в хижине и через мгновение вернулся, неся сыр и ткань. Он несколько раз тряхнул этой тканью, постелил её в том месте, куда падали солнечные лучи и уложил сверху сыр. Потом он обернулся ко мне и спросил, сдерживая улыбку:
- Ну, теперь твой мир гармонизирован? Инъекция сыра дала результат?

Загадочным образом состояние моё изменилось. Гнетущее меня за мгновение до этого настроение исчезло без следа. Я легко поднялся на ноги и пару раз прошёлся по веранде, словно не мог поверить, что всё произошло настолько моментально.
- Что это было? – спросил я дона Хуана.
- О чём ты? – то ли не понял, то ли притворился непонимающим дон Хуан.
- У меня с утра было жуткое состояние. Я просто не знал, куда себя деть… - начал я нерешительно, а потом поток слов хлынул из меня, словно прорвало плотину в горах.

Я, насколько мог подробно, описал преследующее меня временами настроение, не забыв изложить и те свои немногочисленные подозрения о причинах, которые могли это настроение вызывать.
Дон Хуан слушал, не перебивая, а когда я закончил, он поднялся на ноги и, потянувшись всем телом, заявил:
- Всё это ерунда собачья. Просто ты индульгируешь сверх всякой меры…
- Не говори так! – завопил я таким требовательным тоном, что сам поразился своей вспышке гнева. А дон Хуан залился смехом.

Я сел и извинился за свой приступ. Дон Хуан, улыбаясь, сказал, что моя вспышка ярости не добавила ему седых волос, а значит не о чем и беспокоиться.
Я вяло заявил, что может быть я и индульгирую, как он говорит, сверх всякой меры, но я ничего не могу с собой поделать. И что если ему хотя бы что-то известно о накатывающем на меня временами состоянии, то он обязан объяснить мне это. Поскольку состояние это наверняка является следствием каких-то практик, которые я проходил под его руководством. Последнюю фразу я произнёс явным обвинительным тоном.
Дон Хуан всё это время внимательно смотрел на меня, а когда я закончил, он, после небольшой паузы, начал говорить.
- Карлос, ты действительно индульгируешь сверх всякой меры. Но, говоря так, я совсем не хочу тебя обвинить или укорить. Ты не одинок в этом. Сталкиваясь с этим состоянием, каждый начинает индульгировать сверх всякой меры. Это неизбежно. Поскольку нет никакой возможности найти разумные обоснования охватывающим в этот миг настроениям. Ни один, даже самый продвинутый психоаналитик, не сможет растолковать их причины. Единственное, на что он способен, так это увязать всё это с какими-нибудь твоими травмами, комплексами или застарелыми страхами. А потом прописать какое-нибудь модное лекарство. Если же твой доктор окажется особо талантливым, то он ещё и обучит тебя, как жить дальше, пережидая в спокойствии периоды, когда на тебя накатывает это…
- Но что, - это?! – нетерпеливо перебил его я. – Что тебе известно об этом состояние? И что же делать мне самому?
- Я, в своё время, рубил дрова. Или латал крышу, - улыбнулся дон Хуан. – Сгодится любое простое физическое действие. Главное, - не застывать так, как это сделал ты.
- И что, это помогает? Так просто? – искренне удивился я.
- Помогает? – дон Хуан покосился на меня, словно я сморозил какую-то глупость. – Нет уж! Здесь ничто не может помочь. Если даже медицина в этом случае бессильна!

Он рассмеялся, но быстро успокоился и начал говорить серьёзным тоном:
- То, что с тобой происходит, указывает, что ты оказался на одном тёмном перекрёстке. Маги называют это место, - Перекрёсток Трёх Дорог. Или, как выражаются некоторые, - Пустой Тройник.

Здесь дон Хуан прервал свои объяснения и велел мне принести блокнот. Я попытался отказаться, - сейчас я был весь во внимании, и мне не хотелось даже двигаться с места. Я заявил, что постараюсь запомнить всё, что он скажет.
- Странный ты парень! – улыбнулся дон Хуан. – То строчишь в свой блокнот даже во сне, то отказываешься это делать именно тогда, когда это совершенно необходимо. Я всё-таки настаиваю, чтобы сейчас ты принёс блокнот и делал свои записи. Поскольку ты наверняка не сможешь запомнить и понять всё, что я собираюсь сказать. А повторять всё это когда-нибудь ещё раз, - я не собираюсь.

Нехотя я поднялся и принёс свой блокнот. Дон Хуан начал своё объяснение:
- Я думаю, некоторые маги назвали это место Пустой Тройник в честь той неописуемой Пустоты, которая накатывает на того, кто оказался в этом месте. Возникающее при этом чувство или ощущение невозможно описать. Ты, возможно, не поверишь, но мой учитель, нагваль Хулиан, сочинил даже что-то вроде поэмы в стихах, настолько его поразило это место. Впрочем, он и сам смеялся над своими попытками описать его, и относил их только на счёт своей артистической натуры…

Дон Хуан улыбнулся. По всей видимости, воспоминание о нагвале Хулиане пробудило в нём какое-то чувство. Но он, мотнув головой, отогнал его и продолжил:
- В этом месте маг вдруг начинает ощущать, что жизнь, по сути своей, является неким глобальным обманом, надувательством. Помнишь, мы вчера говорили о надувательстве духа? Так вот его надувательства кажутся просто благом в сравнении с тем, что ощущает маг, оказавшийся в месте, называемом Пустой Тройник. Здесь его охватывает настолько нечеловеческое переживание реальности, что оно, это переживание, не может воплотиться ни в каком другом ощущении или чувстве, кроме как глобальной пустоты, бесцельности и бессмысленности существования. Маг погружается в крайне изнуряющее состояние, в котором невозможно существовать. Поэтому маг прилагает все усилия, чтобы поскорее убраться с Перекрёстка Трёх Дорог…

Дон Хуан засмеялся и, уловив мой удивлённый взгляд, объяснил, что он, невольно, произнёс именно те слова, которыми, в своё время, его самого приветствовал нагваль Хулиан. Я тоже улыбнулся, но тут у меня внутри возникло настолько страшное подозрение, что я чуть было не выронил свой блокнот.
- Погоди-ка, дон Хуан, - пробормотал я. – Не хочешь ли ты сказать, что то, что я ощущаю в том состояние является переживанием… реальности?
- Это не совсем так, - медленно проговорил дон Хуан. – Наверное, правильнее было бы сказать, что ты переживаешь только прикосновение реальности. Переживание самой реальности тебя наверняка убило бы.
- Но тогда… тогда… - я растерялся, не зная, как выразить бурю чувств, которые охватили меня.
- Тогда, в сравнении с реальностью, даже пожирающий наше осознание Орёл является наивысшим благом? – с улыбкой предложил подсказку дон Хуан.

Он очень точно выразил мои ощущения. В сравнении с той пустотой, которая накатывала на меня в том состоянии, самое страшное зло представлялось чем-то благодатным. И в то же время я не мог бы выразить, чем именно так ужасала меня эта пустота.
- Соберись! – приказал дон Хуан. – И просто продолжай записывать.

Какое-то время он молчал, потирая виски. Этого времени хватило, чтобы я взял себя в руки и приготовился писать.
- Единственное, что может сделать учитель, так это наделить хотя бы каким-то смыслом этот перекрёсток, который, сам по себе, является тоже бессмысленным. Именно это и я сейчас проделываю с тобой.

Я ничего не понял и потребовал объяснений. Мне была непонятна фраза дона Хуана о бессмысленности самого перекрёстка. Но он отказался от объяснений, заявив, что в некоторых моментах я должен буду разбираться сам.
- От перекрёстка, на котором оказался маг, отходят три дороги, - продолжил он. – Каждая из этих дорог позволяет магу вновь обрести осмысленность существования. Первая дорога позволяет магу вернуться в обычный мир, к привычной жизни нормального человеческого существа…
- Но разве такое возможно! – искренне удивился я. Мне казалось, что даже я сам, несмотря на то, что ещё не настолько сильно продвинулся в мире магов, уже никак не смог бы вернуться к обычному мировосприятию, свойственному людям.
- Такое возможно, - подтвердил дон Хуан. – Чтобы избежать прикосновений реальности, годится всё, что угодно. Чем плох этот путь? Разумеется, маг не будет уже совершенно обычным человеком. Что-то всегда будет отделять его от окружающих. В чём-то он будет казаться странным. В чём-то будет умнее и спокойнее окружающих. В каком-то смысле его даже можно будет назвать более мудрым, что ли. Но, несмотря на всё это, он отныне будет вести жизнь обычного человека: читать книги, смотреть фильмы, работать и, в конце концов, - умрёт самой обычной смертью. Говорят, что смерть такого существа всегда спокойная и даже в чём-то приятная…

Дон Хуан замолчал и уставился на меня. Мне нечего было сказать. Второй путь представлялся мне более реальным и возможным, чем первый, - путь возврата к обычной жизни. И я нетерпеливо ждал, когда же он опишет третью дорогу.
- Ну, продолжай же уже! – проворчал я, когда пауза, по моему мнению, слишком уж затянулась.

Дон Хуан, будто нарочно испытывая моё терпение, поднялся на ноги и прошёлся по веранде, словно хотел размять уставшие ноги. Потом он подобрал сыр и тщательно упаковал его в тряпку. После чего скрылся в хижине.
Наконец он вернулся и сел напротив меня. Сыра у него в руках уже не было.
- Третья дорога одаривает мага одной единственной, но зато огромной, всепоглощающей, если так можно выразиться, - идеей, - продолжил он, словно и не было никакой паузы. - Идеей на всю оставшуюся жизнь. Эта идея захватывает мага целиком, всю его сущность без остатка. И вся дальнейшая жизнь такого существа отдаётся во власть этой единственной идеи. В ней он находит глобальный смысл своего существования. Без всяких сомнений. Без исключений…

Дон Хуан умолк и сидел, глядя куда-то мимо меня. Какое-то время я тоже молчал, делая вид, что правлю что-то в своих записях. Но потом не выдержал и спросил:
- И это всё, дон Хуан?
- Всё, - подтвердил он.
- То ли я действительно чего-то не понимаю, то ли ты чего-то не договариваешь, - заявил я недоверчиво. – Какая-то бессмыслица получается со всеми этими смыслами!

Дон Хуан захохотал так, что вынужден был вскочить со своего места и прижать к животу руки. От смеха его буквально складывало пополам. Я не мог разделить его веселья и поэтому только наблюдал за ним, пытаясь сохранять иронично-неудовлетворённое выражение лица.
Наконец дон Хуан успокоился и, вытирая выступившие слёзы, сел.
- Я тебе не один раз говорил, что смеюсь не над тобой, а над собой самим. Над тем собой самим, который переживал когда-то те самые чувства, которые одолевают и тебя теперь, - сказал он. – Только я был простой и прямой, как железнодорожная шпала, индеец. Поэтому, когда мой бенефактор закончил свой рассказ о Перекрёстке Трёх Дорог, я без обиняков обвинил его в том, что он поведал мне кучу ничего не значащей чепухи…

Он замолчал и выжидающе уставился на меня. Похоже, было, что он ждал каких-то моих комментариев. Но я не знал, что сказать.
Наконец я нашёлся и неуверенно начал:
- Ты извини, дон Хуан, но сейчас я как-то лучше понимаю тебя тогдашнего, чем тебя нынешнего.

Это должно было быть шуткой, и поэтому я вымученно улыбнулся. Дон Хуан оставался серьёзным. Я продолжал:
- Сейчас я уже не в том настроении, что было с утра. Но если я хотя бы как-то вспоминаю то состояние опустошённости, а потом накладываю на него твоё объяснение про перекрёсток, то у меня возникает ощущение, что этот Перекрёсток Трёх Дорог, - такое же надувательство, как…
- Точно! – воскликнул, не давая мне закончить, дон Хуан и хлопнул себя по ляжкам. – Здесь ты попал в самое яблочко! Этот перекрёсток является таким же надувательством, как и всё остальное. Может быть, попробуешь сказать, почему это так? – предложил он.

Я отказался. Я заявил, что сейчас нахожусь не в самом лучшем состоянии ума, чтобы строить предположения насчёт того, что является совершенно непонятным и неприемлемым для меня.
- Бозе, бозе! – словно какая-нибудь шепелявая умилённая леди воскликнул дон Хуан, и так же умилённо прихлопнул ладонями, - Карлитосу оно неприемлемо!

Он готов был снова расхохотаться, но сдержался.
- Что ж. Я, конечно, не очень и надеялся, что ты сможешь это объяснить. Но поскольку я сам настоял, чтобы ты принёс свой блокнот, то… Пиши! – приказал он.

Я приготовился писать.
- Когда, оказавшись в месте, называемом Пустым Тройником, маг осознаёт, что у него нет никаких сил, чтобы противостоять открывающейся ему пустоте, он прибегает к единственному средству, которое есть в его распоряжении, - уловке. И тогда маг надувает… самого себя!

Я прижал карандаш к блокноту и уставился на дона Хуана, пытаясь осознать то, что он сказал.
- Пиши, пиши! – кивком головы подбодрил меня дон Хуан и продолжил диктовать:
- В зависимости от количества личной силы, энергии и безупречности, надувательство магом самого себя выводит его на одну из трёх дорог, ведущих прочь от перекрёстка. Описание дорог смотри выше, - закончил дон Хуан совершенно протокольным тоном.

Я поспешно дописал и поднял взгляд на дона Хуана. Глаза его сияли.
- Тебя всё теперь устраивает? – спросил он лукаво.
- Честно говоря, - не очень.

Своим последним восклицанием он словно пробил во мне какую-то плёнку, застилающую мои мысли, и я снова стал способен внятно мыслить.
- Во-первых, мне остаётся неясным один момент, связанный с употреблением тобой слова маг, - заявил я. – Исходя из твоих объяснений, у меня возникло ощущение, что, выбирая одну из трёх дорог, маг, строго говоря, перестаёт быть магом. Но ты продолжаешь употреблять это слово, рассказывая о том, что происходит с человеком на том или ином пути…
- Да, здесь действительно может возникнуть путаница, - согласился дон Хуан. – Но не позволяй словам сбивать тебя с толку! В данном случае, говоря, – маг, я только пытаюсь подчеркнуть, что, выбрав какую-то дорогу, человек всё равно не станет вполне обычным, совершенно нормальным человеком. Даже если он пойдёт по первому пути. Нечто неуловимое, какая-то трещина или раздвоенность навсегда останется с ним. А значит, его осознание не будет ровно таким же, как у окружающих. А человека, обладающего неким другим – неважно каким именно – осознанием по сравнению с обычными людьми я, в данном случае, и называю, - маг. Разумеется, это не то же самое слово, которое я употребляю по отношение, например, к Хенаро. Хотя и звучит настолько одинаково, что не различить.

Дон Хуан улыбнулся и спросил:
- Ну, что там у тебя на второе?
- Во-вторых, - продолжил я. – Меня, как и в случае с описанными когда-то тобою тремя типами личности людей, никак не удовлетворяет твоё утверждение, что дорог, - только три.
- Это не моё утверждение, - возразил дон Хуан. – Так гласит Правило. И с этим согласны те, кому довелось оказаться на том перекрёстке и убраться потом оттуда.
- Но это же ерунда! – уверенно заявил я. – Не может всё разнообразие путей складываться только в единственные три дороги!
- Это ещё почему? – казалось, искренне удивился дон Хуан. – Только потому, что тебе такой вариант неприемлем?

Я уловил насмешку в его тоне, но это уже не могло сбить меня с мысли.
- Ну, хорошо, - сказал я. – Возьмём, к примеру, магов древности. Они бывали на этом перекрёстке?
- Я не могу знать обо всех магах древности, - спокойно ответил дон Хуан, - Но некоторые, безусловно, оказывались там. Думаю, таких было даже большинство…
- Ага! – не дал я ему закончить. – Тогда почему же они не выбирали одну из трёх дорог?
- А с чего ты взял, что они не сделали этого?
- Но ни одно твоё описание тех дорог не подходит для пути магов древности! – решительно заявил я.

Дон Хуан укоризненно покачал головой и сказал:
- Ты утверждаешь это с такой уверенностью, будто сам лично потёрся носами со всеми магами древности. Но поскольку такого эпизода наверняка не было в твоей биографии, я скажу тебе, что, насколько известно мне, практически все эти маги пошли по второму пути.
- Второму пути? – изумился я, пропуская мимо ушей его колкость по поводу моего братания с магами древности. – Но в описании этой дороги нет ничего…
- Тебя, в очередной раз, запутали слова, - перебил меня дон Хуан. – Наверное, отчасти в этом есть и моя вина. Возможно, я был не очень строг в выборе слов для описания этих дорог. Но я надеялся, что ты сможешь почувствовать или ощутить то, о чём я говорил. Суть второго пути, - в одержимости или помутнении разума. А именно это и отличало магов древности, несмотря на все их невероятные достижения. А может быть, именно благодаря своей одержимости они и сделали большинство своих открытий, - кто тут может судить?

Я молчал. Что-то вроде бы начало проясняться в моей голове, но до уровня понимания явно ещё не дорастало.
- Так что второй путь, - он один такой. И вся разница между выбирающими его, лишь в степени их одержимости или безумия, - продолжал дон Хуан. – Чтобы тебе стало яснее, как обстоит дело с этими тремя дорогами, я попробую пофантазировать на твой собственный счёт и предположить, что стало бы с тобой самим, если бы ты отправился по одной из дорог. Можно?

Я посмотрел на него. Мне казалось, что он спрашивает моего позволения в шутку, но взгляд дона Хуана был серьёзным. Я кивнул, соглашаясь.
- На этом пути ты, скорее всего, так и останешься антропологом, - начал дон Хуан. – Ты осознаешь, наконец, что время, проведённое со мной, хотя и нельзя назвать потраченным впустую, но оно явно угрожало твоему здравому уму и благополучию в жизни. Нет, ты не начнёшь меня ненавидеть или презирать. Скорее всего, ты так и не найдёшь объяснения и названия тому странному негативному чувству, которое возникнет у тебя по отношению ко мне и к тому, чему я тебя учил. Однако ты будешь признавать, что полученный опыт был, безусловно, ценным для тебя. И некоторые его моменты ты станешь использовать в своей дальнейшей жизни, что всегда будет выделять тебя из однообразной массы окружающих людей. Ты полностью погрузишься в науку, и будешь неустанно выискивать лишь проверенные факты и доказанные истины. И, так это незаметно для себя самого, особое внимание ты станешь уделять тем фактам и истинам, которые позволят тебе отрицать и опровергать всё то, что ты слышал от меня или свидетелем чему был во время наших блужданий по этой пустыне.
Ты проживёшь долгую, интересную жизнь, наполненную приятными исследованиями, открытиями и событиями. А потом спокойно умрёшь, окружённый родственниками и друзьями. И они похоронят тебя со всеми подобающими слезами, чувствами и почестями в фамильном склепе…

Дон Хуан замолчал и посмотрел на меня. Мне нечего было возразить. Я прекрасно понял, что он описал меня самого, выбравшего первую дорогу у перекрёстка. И хотя мне казалось, что я никогда не смогу стать таким, каким описал меня дон Хуан, но сама возможность выбора магом первого пути уже не представлялась мне столь нереальной, как тогда, когда я слушал его объяснения насчёт трёх дорог.
- Всякое может случиться… - словно бы вздохнул дон Хуан.

И тут внутри меня, будто молния, промелькнула одна мысль.
- Погоди-ка! – требовательно попросил я и с силой захлопнул блокнот. Мне показалось, что теперь я, наконец-то, припру дона Хуана к стене. – Ты говоришь, что об этом перекрёстке гласит Правило, так?

Он кивнул, соглашаясь.
- И ты говоришь, что те, кто были на том перекрёстке и ушли с него, с этим согласны, так?

Он снова кивнул и чему-то улыбнулся.
- Хорошо! – воскликнул я. – Я готов даже допустить, что именно эти ушедшие и записали всё это в Правило. Но тогда получается, что они ушли оттуда каким-то иным путём! Не по одной из трёх дорог, а как-то иначе! В противном случае не могло бы существовать такого объёмного описания перекрёстка, поскольку, как я понимаю, любая из дорог поглощает человека полностью и бесповоротно…

Дон Хуан смотрел на меня и широко улыбался.
- На этот раз ты меня поймал! – сказал он. – Но я только рад, что ты это сделал. Сам я, в своё время, оказался не настолько талантливым. А может быть, я просто был намного мрачнее тебя…

Дон Хуан поднялся на ноги и пару раз обошёл веранду. Я понял, что мой вопрос попал в цель и терпеливо ждал, когда же дон Хуан прояснит этот момент.
Дон Хуан сел на своё место и внимательно посмотрел на меня. Потом улыбнулся.
- Думаю, следует начать с того, что я не говорил о том, что те маги, которые согласны с Правилом, ушли с перекрёстка…

Я запротестовал и стал перебирать сделанные мною записи, чтобы отыскать нужное место. Дон Хуан терпеливо ждал. Я нашёл и перечитал вслух его слова: «Поэтому маг прилагает все усилия, чтобы поскорее убраться с Перекрёстка Трёх Дорог».
- И как? – взглянул я на дона Хуана с видом победителя.
- Как я и сказал, - развёл он руками. – Я не говорил, что маг уходит оттуда.
- Ты опять играешь словами! – обвинил я его. – Ушёл или убрался, - какая разница?
- Для тебя, по всей видимости, - никакой, - ответил он. – Но она есть. Если бы я сказал - ушёл, то это означало бы, что он выбрал какую-то из трёх дорог. Ведь как иначе можно уйти с перекрёстка? Но поскольку я сказал, - убрался, то это указывает только на то, что такого мага больше нет там. Однако это не значит, что он ушёл по одной из дорог, понимаешь?
- Выходит, нет никакой ещё одной дороги? – спросил я. – Нет никакого четвёртого пути?

Дон Хуан, кивком головы, подтвердил.
- Но тогда как именно такие маги убирались с того перекрёстка?
- В каком-то смысле, они всё ещё там, - улыбнулся дон Хуан.

Я, с вздохом отчаяния, развёл руки в стороны и потом хлопнул ладонями себя по бёдрам. Мой жест рассмешил дона Хуана. Успокоившись, он сказал:
- Твоя реакция вполне оправдана. Ведь ты пытаешься понять, отыскать во всём этом какой-то смысл. Однако это невозможно. Во всём этом нет смысла, который постигается пониманием. Поэтому остаётся только надеяться, что когда-нибудь ты узнаешь…

Дон Хуан выдержал паузу, словно давая мне возможность спросить ещё что-нибудь. Но я просто не знал, какой вопрос задать. Он снова меня запутал. Наличие четвёртого выхода с перекрёстка, для меня лично, всё расставляло по местам. Но если его не было, то…
Дон Хуан, не дождавшись моих вопросов, снова заговорил.
- Я сразу предупредил тебя, что перекрёсток этот является бессмыслицей, - сказал он. – Поэтому и любые попытки внятно объяснить, что там и как, – бессмысленны. И в то же время все эти объяснения, не имеющие прямого смысла для нашего понимания, что-то делают с нами. Беда только в том, что невозможно рассказать, что же именно они делают…

Дон Хуан засмеялся и, потянувшись ко мне, шутливо толкнул меня кулаком в бок.
- Карлос, как начинаются письма твоего разума?

Я принуждённо улыбнулся. Меня беспокоил один вопрос. И воспользовавшись этой паузой в объяснениях дона Хуана, я задал его:
- Но скажи, дон Хуан, как именно маги выбирают ту или иную дорогу? Или как они выбирают не идти по одному из трёх путей, а, как ты выразился, убрать себя из перекрёстка?

Он, склонив голову влево, посмотрел на меня. Потом почесал затылок, словно не знал, что сказать. И, наконец, ответил:
- А никто ничего и не выбирает. Можно сказать, что всё случается само. А можно сказать, что решает здесь дух. Если что-то и зависит от мага, так это его личная сила, наличие энергии и безупречность.

Понятнее мне не стало, но я всё старательно записал. Дон Хуан поднялся на ноги и сказал, что пойдёт приготовить нам ужин, а я должен сидеть на веранде и позволить сумеркам успокоить мой разум.
- Позволь ему стать более абстрактным, - сказал дон Хуан. – Уверяю тебя, ему это понравится!

Он засмеялся, а потом, без всякой видимой связи с предыдущим, заявил:
- Нет никакого Правила, понимаешь?

Я удивлённо посмотрел на него.
- Я постоянно пытался дать тебе возможность осознать это. Но твой разум упрямо цепляется за схемы и карты. Никто не записывал в Правило никаких сведений о Перекрёстке Трёх Дорог. И в то же время всё дело обстоит именно так, как я тебе рассказал.

Он прищурился, словно пытался получше сфокусировать взгляд в надвигающихся сумерках, и продолжил:
- Маг, это словно капитан корабля. Или боцман, - он усмехнулся. – А Правило, - ветер. Ветра может и не быть. И тогда корабль ложится в дрейф. Ветер может быть спокойным и ласковым, как утренний бриз. И тогда корабль следует своим курсом радостно и уверенно, подняв все паруса. Ветер может превратиться в ураган. И тогда боцман велит убрать паруса, и корабль напряжённо сражается за свою жизнь…
- Но ветер всё-таки существует! – возразил я. – Ты же утверждаешь, что Правило не существует.
- Я не сказал, что оно не существует, - улыбнулся дон Хуан. – Я сказал, что нет никакого Правила. Это значит, что никто не может объяснить или понять ветер. И уж тем более записать на нём какие-то полезные сведения. Правило это не какая-нибудь Амбарная Книга Магов…

Он рассмеялся и, не говоря больше ни слова, ушёл в хижину, оставив меня одного на веранде.
Я бегло проглядел свои записи, - сумерки ещё не настолько сгустились, чтобы нельзя было читать. Но я не хотел читать. Захлопнув блокнот, я встал со своего места и прошёл в другой конец веранды, где и уселся, прислонившись спиной к стене.
Я понятия не имел, как я могу позволить своему разуму стать более абстрактным, но не беспокоился по этому поводу. Из опыта я уже знал, что дон Хуан никогда не говорит просто так. И в то же время я знал, что если в данный момент у меня нет никаких представлений о том, что мне следует делать, чтобы последовать его совету, то нечего и волноваться, вгоняя себя в бесполезную суетливость. В своё время всё прояснится само…
Я медленно обводил взглядом расстилающийся вокруг пейзаж, который погружался в сумерки. Мне захотелось посмотреть на тот холм, на котором мы вчера беседовали с доном Хуаном, но с места, где я сидел, его не было видно. А подниматься на ноги мне не хотелось.
Я принялся разглядывать веранду, и вдруг подумал, что, несмотря на то, что я столько раз смотрел на неё, я никогда по-настоящему её не воспринимал. Она была только местом. Таким же, как хижина дона Хуана. Таким же, как любое другое место этого мира.
Но в то же время, она ведь была не просто местом. Слишком многое связывало меня с этой верандой. Мне показалось, что я словно вижу все те следы, которые оставил на ней за все эти годы. Это было странное ощущение.
Потом я увидел, как на веранду наплывает время. Всё на ней, и она сама постоянно менялось. Приходили и уходили насекомые, иногда появлялись мелкие грызуны и ящерицы. Менялось количество и состав мусора. Менялись освещённость и влажность. Я явственно ощущал, как время течёт сквозь все поры веранды. Время не несло её на своих волнах. Оно только омывало веранду, изменяя её каждое мгновение. Так что, по сути, никакой определённой веранды не существовало…
Всё это было совершенно бессмысленно. В моём восприятии не было ничего важного, торжественного или значительного. Я просто сидел и просто смотрел на веранду. Пока дон Хуан не позвал меня ужинать…

На ужин у нас были куриные яйца, которые дон Хуан отварил вкрутую, чай, заваренный на травах, сыр, лепёшки и мёд. Лепёшки были ещё тёплыми, но на мой вопрос о том, не приготовил ли их только что сам дон Хуан, он не ответил. Только усмехнулся.
Ели мы молча. А когда закончили, я помог дону Хуану убрать посуду, после чего мы снова сели к столу, и я спросил:
- Теперь, когда ты рассказал мне о Перекрёстке Трёх Дорог, значит ли это, что я смогу в дальнейшем как-то справляться с тем состоянием, которое на меня накатывает? Я имею в виду эту пустоту…

Дон Хуан улыбнулся и покачал головой. Я не понял, что это означало. То ли отрицание, то ли его неудовольствие от моей бестолковости.
- Я понятия не имею, - после небольшой паузы ответил дон Хуан. – Могу только сказать тебе, что сам я ничуть не изменился после того, как услышал от моего бенефактора рассказ о Пустом Тройнике. И когда накатывала эта пустота, я страдал точно так же, как и раньше. И в то же время что-то изменилось во мне. Изменилось совсем не то, и совсем не так, как мне того хотелось бы. Со временем ты сам разберёшься. Или не разберёшься никогда…

Он снова улыбнулся, а потом поднялся на ноги и предложил мне опробовать, как будет работать вентилятор моей машины.
Мы вышли из хижины, и я завёл мотор. Дон Хуан посоветовал, чтобы я дал двигателю поработать некоторое время на холостом ходу, а потом начал ехать медленно, чтобы он поскорее нагрелся.
Мы молча сидели в машине, слушая работу двигателя. Потом я включил фары. Очень быстро в их свете начали виться насекомые, которых становилось всё больше. Однако вскоре количество их, видимо, доросло до какой-то критической массы и больше не увеличивалось. Я вдруг впервые осознал этот факт. И собирался поделиться своим открытием с доном Хуаном, который тоже рассматривал насекомых. Но он опередил меня.
- Ты не знаешь, почему все они так стремятся к свету? – спросил он.
- Понятия не имею, - признался я.
- Я тоже, - кивнул головой дон Хуан и предложил: - Ну, поехали, что ли…

Я сильнее придавил педаль акселератора, и машина резво набрала скорость. Слышно было, как мелкий гравий, вылетая из под колёс, лупит в днище кузова.
- Куда мы едем, дон Хуан? – спросил я через какое-то время.
- Никуда, - ответил он. – Просто прогуливаем твою лошадку.

Он улыбнулся и сказал, что сегодня особый день. Поэтому мы должны были совершить что-то особенное. Этим особенным действием и является наша поездка.
- Ведь мы ещё никогда не ездили с тобой на машине просто так, без всякой цели, правда? – заключил он.

Я согласился, что это действительно так. И мне почему-то сделалось совсем легко на душе.
Вскоре в отдалении показались огни города. И тут же скрылись, поскольку дорога нырнула в лощину. А когда мы поднялись на холм за лощиной, с которого открывался вид на ночной город, дон Хуан попросил, чтобы я остановил машину на обочине, и мы вышли размять ноги.
Мы поднялись на самую вершину холма и сели там, обратив лица в сторону города.
Мне нравилось это зрелище. Свечение огней в далёких окнах и в городских фонарях было каким-то умиротворяющим. Но дон Хуан обратил моё внимание на дорогу, которая простилалась внизу.
- Вот она, - дорога. Она выходит из ночи, из пустоты, и ведёт к свету. К жизни. К игре самых разных смыслов, которые, впрочем, подчинены одному большому смыслу, - рождению, развитию, умиранию…

Он сделал паузу, а потом сказал:
- Посмотри, сколько там смыслов!

Дон Хуан указал рукой в направлении города.
- За каждым пятном света, - свой смысл, свои цели, свои желания и надежды. Вон там кто-то качает колыбель. А там ищут куда-то запропастившийся ключ от входной двери. За тем оконцем Мария ласкает своего Хуана. А за соседним стеклом кто-то просто курит марихуану…

Дон Хуан, проговаривая всё это, менял положение руки, указывающей на город, как будто действительно показывал мне разные окна.
- Вот здесь мясник принюхивается к окороку, вокруг которого целый день вились мухи. А этажом выше его жена расчёсывает на ночь волосы. Смотри, какая изношенная на ней ночная сорочка! Я бы не сказал, что они бедствуют. Скорее это мясник, - скупердяй… О! Видишь! Полицейский разговаривает со шлюхой! Что это она ему передала? А вон там, в доме у самой базарной площади, собрались игроки в карты. Но сегодня будут слабые ставки, - луна на ущербе… Тот малыш орёт и орёт. Мамаша думает, что у него режутся зубы. Но на самом деле ему просто тоскливо. И отчего-то страшно… А вот здесь, вон в том маленьком домишке на самой окраине, видишь? Ну, который над оврагом. Знаешь что там?

Я взглянул на дона Хуана и улыбнулся. Он улыбнулся мне, и я признался, что понятия не имею, что происходит в том домике. Тогда он, наклонившись к моему уху, прошептал, словно открывал главную тайну этого городка:
- Там, за глухими ставнями, спят женщина и вор…

...

После завтрака мы с доном Хуаном занялись домашними делами. Он сказал, что возня с моей машиной ввергла его в хозяйственное настроение, и теперь нам предстоит разобрать инструменты и инвентарь, сваленные в небольшой хозяйственной постройке, располагавшейся в отдалённом конце его двора.
Мы провозились там до полудня. Метод дона Хуана по уборке был чрезвычайно прост. Сначала мы вытащили всё, что находилось в этом сарайчике во двор, не разбираясь, что это за предметы и насколько они необходимы. После чего я вооружился метлой и принялся смахивать пыль со стен и подметать пол, а дон Хуан приступил к сортировке своего имущества. Вещи, которые представлялись ему нужными, он откладывал в одну сторону, а ненужные сваливал кучей в другой стороне.
Я закончил уборку, а дон Хуан всё ещё разбирался с вещами из сарайчика. Поскольку в этом деле я не мог ему помочь, то, чтобы не стоять столбом рядом с ним, пошёл к колодцу и, с большим удовольствием, смыл с себя налипшую пыль.

Когда я вернулся, дон Хуан неподвижно стоял между двумя кучами вещей.
- Я столько раз говорил тебе о необходимости избавляться от всего лишнего… - протянул он, когда я подошёл. – И вот взгляни на меня самого!

Он как-то застенчиво кивнул на кучу хлама. Я не выдержал и рассмеялся. Вид у дона Хуана и впрямь был обескураженный и виноватый.
Дон Хуан присоединился к моему веселью и мы, какое-то время, шутливо перечисляли предметы, которые могут только казаться воину ненужными, но на самом деле являются настоящими предметами силы.
- Погляди на эту этажерку! – предложил дон Хуан, вытаскивая из кучи вещей старую деревянную книжную полку.
Она представляла собой четыре плоскости, скреплённые по бокам ажурными стенками. Снизу были круглые фигурные ножки.
- Как можно обойтись без этого великолепия! – воскликнул дон Хуан, устанавливая этажерку на ножки и отходя на шаг в сторону, чтобы полюбоваться ею. – Куда же воин будет ставить труды по антропологии, философии и психологии? Складывать магнитофонные записи, статьи и письма коллег? Где он будет держать свою парфюмерию? В конце концов, куда он будет класть на ночь свои зубные протезы?

Мы посмеялись, и дон Хуан собрался уже было зашвырнуть этажерку в кучу мусора, но вдруг остановился.
- Что это я? – спросил он сам себя удивлённо. – Действительно ведь нужная вещь!
И он бережно занёс книжную полку обратно в сарайчик.

Мы принялись заносить туда все нужные инструменты и вещи и тщательно раскладывать их по местам. Один инвентарь дона Хуана удивил меня. Сначала я не сообразил, что это такое. Но когда мы взялись за края, чтобы занести его внутрь, я понял, что это был гончарный круг! На массивной раме, внизу, был укреплён толстый металлический диск, который следовало вращать ногами. От этого маховика, вверх, шла труба, передающая движение верхнему диску, который был не таким большим и массивным, как нижний.
- Это твой? – спросил я дона Хуана, когда мы затащили круг и установили его в углу сарайчика.
- Да, - ответил он.
- Странно, как это я не обратил внимания на него, когда мы всё вытаскивали?
- Это потому, что я один его выволок, - улыбнулся дон Хуан. – Он загораживал почти весь проход, и ещё на нём сверху была куча корзин... Да и вообще ты невнимательный!

Я стал оправдываться, что в том хаосе, который представляла собой хозяйственная постройка до нашего вмешательства, трудно было выделить какую-то вещь для индивидуального просмотра и оценки.
- А ещё кто-то говорил мне, что остров тоналя должен быть тщательно вычищен и выметен! – не удержавшись, съязвил я.
- А ведь чертовски удобно, когда есть чего возразить на замечание, а? – весело сказал дон Хуан. – Особенно, когда возражение звучит так авторитетно!

Мы посмеялись, а потом я спросил, для чего дону Хуану понадобился гончарный круг.
- Когда-то я на нём выделывал замечательную посуду, - ответил дон Хуан. – Теперь он вроде как без надобности, но ведь жалко выбросить такую кучу железа!

Он улыбнулся, а я принялся расспрашивать, когда это он занимался гончарным ремеслом, что именно он делал, и не являлось ли это занятие для него способом зарабатывать себе на жизнь.
- В тебе снова проснулся антрополог? – усмехнулся дон Хуан. – Нет, я не зарабатывал этим себе на жизнь. Хотя кое-что и удавалось продать. Но вообще, это было что-то типа, как говорят янки, - хобби. Думаю, я занялся всем этим из-за того впечатления, которое, в своё время, произвели на меня работы нагваля Элиаса.
- Но почему ты оставил это занятие? – спросил я.
- Это всё было не то, - похлопал меня по плечу дон Хуан.

Мы продолжили раскладывать вещи. По поводу некоторых из них дон Хуан делал шутливые замечания. А когда мы закончили, он удовлетворённо оглядел сарайчик и сделал заявление о том, что теперь он экипирован на случай любого непредвиденного сдвига его точки сборки. Я не понял и недоумённо взглянул на него. Он выразительно покрутил пальцем у виска и засмеялся.
Дон Хуан направился умываться, а я взял метлу и принялся подметать веранду.
- Брось, это бесполезно! – заявил дон Хуан, когда вернулся.
- Почему? – удивился я.
- Потому, что нам ещё предстоит подправить рамаду, - объяснил он . – Так что намусорим ещё.
- Я готов! – сказал я.

Меня просто распирала какая-то энергия. Работа не была мне в тягость и доставляла удовольствие. Но дон Хуан возразил, что теперь слишком жарко, чтобы торчать на крыше, и что мы займёмся этим ближе к вечеру. А сейчас я могу отдохнуть, а он отправится по каким-то своим делам. И, заодно, принесёт несколько прутьев для рамады.
Я предложил поехать на машине, чтобы ему не нужно было тащить эти прутья на себе, но дон Хуан возразил, что в этом нет надобности. Я настаивал. Мне просто не хотелось оставаться одному, - я не представлял, чем себя занять. Конечно, я мог бы сесть за свои записи, но в данный момент мне хотелось какой-нибудь физической деятельности.
- Вот дурень! – вздохнул дон Хуан. – Я собрался посетить одну женщину, понимаешь?

Он сделал какой-то двусмысленный жест. Я, в удивлении, раскрыл рот.
- А ты что там будешь делать? – не давая мне опомниться, спросил дон Хуан. – Отгонять от щели соседских детишек?

Я неуверенно улыбнулся. Эта новость привела меня в смятение. Дон Хуан раскатисто захохотал и, махнув мне рукой, ушёл.
Как только он скрылся за хижиной, до меня дошло, что дон Хуан меня попросту разыграл. Я рассмеялся. А потом, чтобы чем-то себя занять, решил всё-таки закончить уборку веранды.
Во время этой работы я размышлял о том, почему не могу допустить даже мысли, что дон Хуан отправился на свидание. В конце концов, он был мужчиной. И, несмотря на свой возраст, полный сил и энергии. Однако, картинка, как дон Хуан занимается любовью с какой-нибудь мексиканской крестьянкой, вызывала у меня только смех. Я и рассмеялся.

Добрался я довольно быстро. Я совсем не устал и, как ни странно, даже не вспотел, хотя двигался в хорошем темпе.
Я устроился на том же месте, где в прошлый раз мы сидели с доном Хуаном. И только тут обратил внимание на перемену освещённости. Пока я шёл, откуда-то с восточной стороны наползли низкие кучевые облака. Они не покрывали всё небо, а висели, надвинувшись фронтом, над хижиной дона Хуана. Облака были плотные и тёмные. Казалось, что из них может хлынуть дождь. Но я знал, что этого не случится.
Я залюбовался игрой освещённости земли и неба. Глядя с того места, где я сидел, небо, начиная от хижины дона Хуана и почти до горизонта, было тёмным. И поверхность земли, освещённая солнцем, выглядела просто нереально. Казалось, что она светилась сама по себе, каким-то внутренним светом.
Мои мысли совершенно успокоились, а потом будто вовсе растворились в окружающем пространстве. И сам я, не то чтобы растворился, но словно влился в это пространство, став одним целым с ним.
Я был деталью пейзажа, не более важной или значимой, чем всё остальное, - небо, облака, высохшая трава и чапараль, хижина дона Хуана и моя машина. Мне показалось, что теперь я не просто понял, а и узнал, о чём именно пытался сказать дон Хуан, когда утверждал, что в этом пейзаже нет ничего лишнего…

Внезапно странный звук привлёк моё внимание. Он доносился откуда-то снизу холма и был странно знакомым. Я непроизвольно выпрямился, пытаясь вспомнить, когда и где мог слышать этот звук раньше. И сразу же вспомнил.
Я вспомнил своё свидание с бабочкой. Бабочкой, несущей, как уверял меня дон Хуан, золотую пыльцу знания на своих крыльях. Та бабочка издавала особый, беспокоящий и таинственный звук, который дон Хуан называл Зовом Бабочки.
Звук, который я слышал сейчас, не был похож на Зов Бабочки. Но он вызывал у меня те же чувства, которые возникали от звуков, издаваемых бабочкой. У меня появилась странная уверенность, что, по сути, это один и тот же звук, и что различаются они только потому, что тот Зов Бабочки я слышал ночью, а сейчас был день.
Наверное, именно потому, что сейчас был день, у меня хватило смелости подняться и двинуться на этот зов.

Я осторожно спускался с холма, останавливаясь и прислушиваясь, чтобы точнее определить место, из которого он доносится. Звук то угасал, становясь тише, то умолкал совсем, то возобновлялся с новой силой. И я останавливался и передвигался, следуя этим переменам его интенсивности.
У подножия холма я понял, что источник звука находится не прямо внизу передо мною, как мне казалось раньше, а располагается правее, с западной стороны холма. Вероятно, конфигурация ландшафта создавала своеобразное эхо, которое и ввело меня в заблуждение.
Я медленно двинулся в обход холма. Не пройдя и тридцати футов, я обнаружил источник. Не источник звука, а источник воды. Хотя я ещё не успел увидеть самой воды, но по зелени травы и кустов, окружающих источник, можно было быть уверенным, что она там есть.
Пройдя ещё несколько шагов, я разглядел и лужицу довольно прозрачной воды. И ещё заметил вытоптанное пятно возле источника. Оно было со стороны холма. Похоже, что отсюда подходили на водопой звери.
Звук донёсся от источника. Я на мгновение заколебался, пытаясь припомнить всё, что рассказывал мне дон Хуан о духах источников и их нравах, но тут какая-то странная решимость и отрешённость овладели мной, и я направился к источнику.

Зов больше не повторялся. Я осторожно подошёл почти к самой воде и остановился, прислушиваясь. Было тихо. Не было слышно даже журчания воды.
Вдруг, с левой стороны, на периферии моего зрения возникло какое-то движение в траве, и я моментально напрягся. Я испугался, что там может быть змея и, повернув голову и вытягивая шею, насколько это позволяла моя анатомия, начал пристально всматриваться.
Нет, это не было похоже на движение змеи в траве. Трава шевелилась только в одном месте и не откуда-то снизу, от корней, а лишь самыми верхушками. Успокоившись, я повернулся влево всем телом и сделал пару шагов в том направлении. У меня почему-то возникла уверенность, что я обнаружу там какого-нибудь неоперившегося птенца.
Когда я придвинулся ближе, моя уверенность в этом окрепла. Я начал различать нечто, напоминающее размерами и цветом птенца, который запутался в траве и, чтобы не провалится до самой земли, осторожно пытается балансировать, хватаясь лапками за упругие травинки.
Однако когда моё зрение полностью сфокусировалось на этом птенце, я понял, что ошибся. Передо мной было огромное насекомое, напоминающее саранчу. Только что-то в нём было не так. Я наклонился, чтобы разглядеть его поближе, но в этот момент насекомое буквально атаковало меня. Оно, с каким-то громким треском, прыгнуло, казалось, целясь мне в лицо. На какой-то миг я увидел его крылья, которые были цвета индиго, и тут же я упал. Упал не от удара насекомого, а потому что автоматически отпрянул от неожиданности и испуга, и потерял равновесие.
Упал я так неловко, что ударился о землю не только ягодицами и спиной, но и затылком. Больно не было. Но то ли от этого удара, то ли от резкой смены моего настроения и атмосферы окружающего, у меня возникло ощущение, что я сейчас потеряю сознание или провалюсь в сон. Я услышал звук автомобильного сигнала, словно кто-то тремя короткими сериями по три гудка требовательно нажал на клаксон. И тут же услышал встревоженный голос моей матери, которая сказала: Карлос, пойди, посмотри, кто там!

Я моментально вскочил на ноги. Меня охватила паника. Мне показалось, что я слышал реальный сигнал своей машины. Тут, словно в подтверждение этому, сигнал прозвучал ещё раз. На этот раз это была одна серия, состоящая из четырёх коротких, ритмичных гудков.

Я припустил по подножию холма в сторону хижины дона Хуана. Я понял, что что-то случилось. А тот факт, что я, то ли в полузабытье, то ли реально слышал встревоженный голос матери, убеждал меня, что случилось что-то трагическое.

Приезжая к дону Хуану я всегда запирал машину на ключ. Не потому, что боялся автомобильных воров, - их здесь просто быть не могло. Я делал это скорее по устоявшейся городской привычке. В принципе, если бы кто-то хотел угнать мою машину, он легко мог снять ключи с того гвоздика на стене в комнате, где я эти ключи оставлял, чтобы не потерять, когда отправлялся с доном Хуаном в походы по пустыне. Ведь хижина дона Хуана закрывалась снаружи на обыкновенную щеколду, которая служила не замком, а, скорее, только указанием визитёрам на то, что в данный момент внутри никого нет.
Разумеется, этими ключами мог воспользоваться и сам дон Хуан, чтобы подать мне этот знак, но он никогда не трогал моих вещей! И я даже не мог себе представить, что могло случиться, что заставило бы его проявить такое нетерпение.
Вдруг у меня возникло ещё одно подозрение, и я, на бегу, сунул руку в карман. Ключи были там! Очевидно, после вчерашней поездки я не повесил их на гвоздь. А поскольку нынешний мой поход на холм не являлся продолжительной прогулкой, то я даже не подумал проверить карманы на наличие лишних вещей.
Я ещё больше разволновался. По всему выходило, что тому, кто подавал мне сигнал, нужно было взломать замок на дверце или выбить стекло, чтобы дотянуться до клаксона. А это уже явно крайний случай!
Я начал подозревать, что это, скорее всего, не дон Хуан подаёт мне знак. И накачал себя до такой степени, что, подбегая к хижине, был уже почти уверен, что что-то трагическое случилось с самим доном Хуаном…
Но он сидел, целёхонький, на веранде и с интересом глядел на меня.
- Дон Хуан! – выкрикнул я, задыхаясь. – Что, бога ради, стряслось?!

Я автоматически подбежал к машине и дёрнул дверцу. Она была заперта. И все стёкла были целы.
И тут со стороны веранды раздалась серия коротких звуков клаксона. Я резко обернулся и увидел дона Хуана, держащего у рта ладони, сложенные наподобие рупора.
- Ты об этом, что ли? – весело спросил он.

Я только взмахнул руками. Потом прошёл на веранду и сел на пороге хижины.
- Ты меня реально испугал почти до полусмерти! – укоризненно, но с облегчением, проговорил я.
- Ну-ну! Не преувеличивай! – покачал головой дон Хуан. – Ведь Хенаро учил тебя, что когда воин реально напуган, то он делает в штаны.

Дон Хуан вытянулся по направлению ко мне и пару раз потянул носом воздух.
- По тебе этого не скажешь, - заключил он. – Впрочем, оно ведь и к лучшему, правда?

Он засмеялся, а потом поднялся на ноги и объяснил, что он обнаружил облака в небе и решил, что благодаря их появлению, мы можем приступить к починке рамады, не дожидаясь вечера.
- Вот я и поторопился вернуться. Заметил тебя торчащим на холме. Потом увидел, что ты спускаешься, чтобы вернуться. А когда ты не появился на пути к дому, я забеспокоился, что ты отправишься куда-нибудь дальше, и посигналил тебе, - закончил свои объяснения дон Хуан. – Я что, правда, тебя напугал? Вот уж не думал, что ты так трепетно относишься к своей машине! Ты примчался так, словно получил телеграмму с известием о том, что у твоего любимого ослика случился сердечный удар, и он нуждается в последнем причастии!
- Да вовсе… - собрался обидеться я, но тут уловил озорной блеск в глазах дона Хуана и понял, что он просто подтрунивает надо мной.

Мы рассмеялись.
- А как же твоя крестьяночка, дон Хуан, - не выдержал и поддел его я.
- Она скончалась, - грустно промолвил он и, приложив к груди шляпу, застыл в скорбной позе. – Это только в сказках передозировка любовью заставляет летать. В реальной жизни она приводит к летальному исходу…

Он надел шляпу и заявил, что мне пора забираться на крышу. А он подаст мне нужные материалы, и будет регулировать процесс починки снизу.
Я принёс лестницу, которая лежала за домом, и взобрался на рамаду в том месте, где она примыкала к крыше хижины. Дон Хуан подавал мне прутья и, поддерживая и направляя их при помощи рогатины, помогал протиснуть эти прутья в нужные места.
Работы было немного, и мы довольно быстро со всем управились. Не успело даже стемнеть. Дон Хуан ушёл куда-то за дом, а я остался сидеть на крыше. На меня снова накатило настроение, похожее на то, которое возникло, когда я сидел на вершине холма и разглядывал тяжёлые тучи.
Теперь они куда-то исчезли, и я даже не успел заметить когда. Вместо них по небу были раскиданы лёгкие перистые облака, края которых становились оранжевыми от света уходящего на запад солнца. Я прислушался, в нелепой надежде ещё раз услышать тот непонятный звук и вдруг… узнал.

На этот раз я действительно узнал. Теперь я наверняка знал это. Как и знал то, что чувство, возникшее на вершине холма, ещё не было узнаванием. Можно было бы назвать его глубоким пониманием, но по-настоящему узнал я только теперь. Беда была только в том, что я не мог объяснить, что же именно я узнал.
Я просто сидел и пребывал в этом. И мир вокруг был тем же самым и в то же время совсем иным…

Я услышал шаги дона Хуан и, всего лишь на мгновение, меня охватило волнение, что его присутствие отвлечёт меня, вспугнёт моё узнавание. Но в ту же секунду я понял, что мне не о чем волноваться.
Я перебрался к лестнице и спустился вниз. Дон Хуан уже сидел на своём месте и будто ждал меня. Я подошёл к нему.
- Дон Хуан, теперь я узнал, - сказал я спокойно.
- Я вижу, - ответил он и улыбнулся.

Потом дон Хуан жестом указал мне на моё место на веранде, и когда я сел, он спросил:
- И как? Теперь ты и понимаешь, не так ли?

Я развёл руками и улыбнулся. Сейчас я осознавал, насколько это неосуществимая задача, пытаться объяснить кому-нибудь при помощи слов разницу между пониманием и узнаванием.
- Только есть одна проблема, дон Хуан. Я не могу объяснить даже себе, что же именно я узнал.
- Так ведь об этом я тебе твержу практически каждый день! – весело сказал он. – Слова всегда оставляют нас на один шаг позади реальности!
- Но ведь хочется! – искренне воскликнул я.
- Я знаю, - согласился дон Хуан. – Что ж, в таком случае, - пробуй!
- Что, прямо сейчас? – удивился я.
- А почему бы и нет? – спросил он. – Мои уши целиком в твоём распоряжении!

Одна из моих попыток представлялась мне особенно удачной и поэтому я не жалел сил, стараясь наиболее красочно описать модель того, что я узнал.
Эта модель выходила какая-то многоярусная. Я пытался объяснить дону Хуану, что там, на крыше, я вдруг увидел, ощутил, узнал насколько многослойный, многоярусный этот мир. Я осознал одновременно весь прошедший день, и увидел «другой слой», который был скрыт за событиями дня.
Если представить, что на этот мир накинута некая сеть, которая являет собой границу повседневного, обычного осознания, то эти события или случаи, или происшествия, - я не знал, как точно их охарактеризовать, - словно «протыкают» эту сеть. Они прокалывают её и проявляют какой-то другой слой этого мира, другую реальность, которая… чёрт её возьми! Она ведь одновременно и та самая реальность!
Я бессильно развёл руками. А дон Хуан не проронил ни слова и только снова подбодрил меня кивком головы.

Я стал рассказывать, что для меня такими «событиями» сегодня явились: гончарный круг, его заявление о женщине, облака над хижиной, насекомое, которое атаковало меня. А после, - его имитация клаксона, голос моей матери, мой испуг…
В этом месте дон Хуан сделал какой-то жест, словно хотел что-то сказать, но сразу же покачал головой, давая понять, что всё в порядке и кивнул, чтобы я продолжал.
- Все эти «события» - неважно насколько они просты или загадочны – протыкали ту ткань, что обозначает границу обыденного осознания, - продолжил я. – Только я не понимал, не осознавал этого. А они протыкали… И словно бы формировали другой слой. Хотя неправильно тут сказать, – формировали. Они будто создавали какое-то своё «поле», другую реальность, которая и не другая вовсе, и в то же время…

Я вздохнул. Слова действительно только всё запутывали. Но мне очень не хотелось потерять хотя бы тот кончик мысли, что ещё оставался у меня. Поэтому я поспешил продолжить.
- Гончарный круг, - создавал её по-своему. – Он что-то сделал со временем. Я не могу выразить что именно. А то насекомое, оно просто вышвырнуло меня за эту сеть. Его напор был словно последней каплей… Хотя нет… Последней каплей, пожалуй, был твой сигнал… Или голос матери… А может всё сразу? Дон Хуан, я, правда, не могу этого объяснить!

Дон Хуан засмеялся и, поднявшись со своего места, принялся расхаживать по веранде. А я сидел и размышлял о том, что пробовать описать или объяснить моё узнавание можно десятком или даже сотней разных способов. Но ни один из них не отразит его даже приближённо. Это повергало меня просто в отчаяние.
И тут я вдруг осознал, что лишился своего узнавания!
Я понял, что просто рассеял его попытками всё объяснить. Не то чтобы оно исчезло совсем. Нет, оно оставило после себя будто некий «след», «осадок», какое-то новое ощущение. Но той полноты, того объёма и цельности, которые охватили меня на крыше, больше не было.
Я растерянно взглянул на дона Хуана. Он стоял прямо передо мной и смотрел на меня.
- Ну, что? Закончилось, наконец? – спросил он спокойно.

Я понял, о чём он говорит.
- Ты что, специально заставил меня объяснять? Почему ты хотел, чтобы оно исчезло?
- Разве я тебя заставлял? – искренне удивился он. Но потом улыбнулся и признался: - Ну, скажем так, - я помог тебе на это решиться.

Он рассмеялся и объяснил, что пережитое мною чувство или ощущение, всё равно исчезло бы, растаяло, отдалилось от меня. И он, зная на собственном опыте, что это неизбежно произойдёт, просто помог мне с пользой потратить отпущенное время.
- Но какая польза от этих бестолковых объяснений?! – искренне возмутился я.

Дон Хуан рассмеялся, а потом сказал, что польза здесь уже хотя бы та, что я, пожалуй, впервые в жизни, назвал объяснения, - бестолковыми. А это большой прорыв!
Я вдруг понял, что он совершенно прав. И тоже рассмеялся. Потом дон Хуан проронил непонятную фразу:
- Сейчас у тебя ещё мало личной силы и энергии, чтобы долго удерживать своё энергетическое тело. Да и в безупречности надо бы подтянуть кое-какие болты…

Я моментально ухватился за его слова, чтобы подробнее расспросить об энергетическом теле, которое до сих пор оставалось для меня предметом или явлением весьма непонятным. Но он отказался обсуждать эту тему.
Он заявил, что сейчас для меня важнее начать самому утрамбовывать ту площадку для разума, которую он обозначил, рассказывая мне о Перекрёстке Трёх Дорог.
Тут я растерялся. Поскольку бывшее у меня узнавание не касалось этого перекрёстка. И я не видел тут никакой связи.
Дон Хуан сказал, что связи проступают не так быстро, как плодятся кролики. И поэтому мне следует набраться терпения и иной раз просто позволять событиям протекать своим чередом.

Он попросил, чтобы я подробно рассказал ему о том, что произошло на вершине холма. Особенно его интересовал голос моей матери. Тут только до меня дошло, что я ведь ещё ничего ему не рассказал о том, что произошло на вершине холма, хотя в своих объяснениях упоминал всё это как что-то, о чём он уже поставлен в известность.
Я подробнейшим образом рассказал ему о том, как увидел насекомое, как оно на меня прыгнуло, и как я услышал слова матери и его сигнал. Я описал все свои переживания, связанные с этими событиями. Когда я рассказывал о чувствах и подозрениях, которые охватили меня во время возвращения к его хижине, дон Хуан улыбался.
После моего рассказа он какое-то время молчал, а потом дал свои комментарии.
- Начнём с того, что это было вовсе не насекомое, - сказал он. – Впрочем, на этот раз мне даже не нужно убеждать тебя. Теперь ты знаешь всё сам.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня. Он был прав. Сейчас я действительно каким-то образом знал это. Хотя, даже под угрозой смерти, не мог бы определить, что же это было. У меня промелькнула безумная мысль, что это сама реальность атаковала меня, и, одновременно, это было насекомое.
Я просто кивнул, соглашаясь с доном Хуаном.
- И это был важный знак, - продолжил он. – Можно сказать, что он является указанием на то, что ты, образно говоря, принят в игру. И теперь только от тебя зависит, насколько умелым и удачливым игроком ты окажешься, чтобы не вылететь из этой игры в первом же раунде.

Дон Хуан улыбнулся.
- Но я уверен, что у тебя всё получится. Поскольку то, что ты подобрался к этому переживанию без моей прямой помощи, свидетельствует в пользу твоих возможностей…
- Ты преувеличиваешь, дон Хуан! – перебил его я. – Всё произошло как раз при твоём прямом участии!

Я возражал совершенно искренне. В своём узнавании я отчётливо увидел те шаги, которые предпринимал он, чтобы столкнуть меня с этим переживанием. По сути, его действия были направлены как раз на то, чтобы помочь мне «проткнуть» ту ткань обыденного восприятия, о которой я говорил, когда пытался объяснить происходящее.
- Это не совсем так, - возразил дон Хуан. – Тебя вводит в заблуждение то, что ты по-прежнему воспринимаешь процесс обучения, как некую игру в одну корзину, направленную на достижение конкретной цели. В действительности же всё обстоит несколько иначе. Это всегда игра в две корзины. При этом корзина у каждого игрока, - только своя.

Я не понял этой его метафоры и попросил объяснить.
- Эта игра представляет собой такой же вызов для меня, как и для тебя, - сказал он. – Твой вызов заключается в том, чтобы воспринять происходящее на более глубоком уровне, чем слова, смыслы и понимание. А мой вызов состоит в том, чтобы, действуя безупречно, предоставить тебе возможность сделать это. Однако каким бы безупречным я ни был, но если ты окажешься неспособным, что называется дотянуться до мяча, то игра не случится. Понимаешь? Нет никакого безотказного метода или универсальной практики, нет какой-то волшебной последовательности шагов, которая обеспечивала бы успех. А, кроме того, многое, если не всё, зависит от главного игрока, - духа.

Дон Хуан посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
- Я ведь тебе уже говорил, что все мы связаны напрямую с намерением. И только опосредованно, - с человеком, который подводит нас к нагуалю. Так что не преувеличивай мою важность.
- Может быть, правильнее было бы назвать духа арбитром, а не игроком, дон Хуан? – спросил я.
- Нет, - решительно возразил он. – Судить, это из области человеческих фантазий. Намерение слишком абстрактно, чтобы допускать такую ерунду.

На каком-то глубинном уровне я без труда понял всё, что он сказал. И только мой оживившийся мыслительный процесс вносил сумятицу в моё состояние.
- Как бы там ни было, но тебе было явлено важное указание, - продолжал дон Хуан. – Голос твоей матери тоже был важным знаком. Но сейчас мы не будем говорить об этом, чтобы не пугать тебя.
- Но ты меня уже пугаешь! – воскликнул я.

Голос моей матери уже сам по себе вызвал у меня какой-то панический испуг, а слова дона Хуана только подлили масла в огонь.
Дон Хуан засмеялся. Я принялся настаивать, чтобы он объяснил мне, что это был за знак, но он наотрез отказался. Он сказал, что поскольку знак этот не несёт сейчас для меня прямой угрозы, то его можно рассматривать, как указание не столько мне, сколько ему. И что мы сможем вернуться к этой теме, если мне будет явлен ещё одно подобного рода указание, которое будет иметь для меня более внятное значение.
Дон Хуан сделал решительный жест, словно ставил точку на этой теме, и заговорил о другом.
- Мне было интересно выслушивать твои объяснения, - сказал он. – Не потому, что я надеялся, что тебе удастся что-либо объяснить. Мне было любопытно сравнивать твои объяснения и тебя самого с другими магами, которые так же были предрасположены к объяснениям.

Я не понял и попросил объяснить это его высказывание.
- Я тебе уже говорил как-то, что ты весьма напоминаешь мне моего бенефактора, нагваля Хулиана, - сказал дон Хуан. – Однако ты близок к нему лишь по темпераменту. По страсти к объяснениям ты похож скорее на меня самого и нагваля Элиаса. Мой бенефактор не особо был склонен к попыткам объяснять магический опыт логически. Если он это и делал, то весьма артистично. Ну, например, писал поэму.

Дон Хуан рассмеялся. Меня всегда почему-то беспокоило, когда он сравнивал меня со своим бенефактором. Но в этот раз я отнёсся равнодушно к такому сравнению.
Закончив смеяться, дон Хуан продолжил.
- Нагваль Элиас объяснял мне всё спокойно, рассудительно и уверено. Без всяких эксцентричных выходок, к которым был склонен мой бенефактор. Именно нагваль Элиас был тем, кто, собственно, выковал мою рассудительность и окончательно укрепил мою внутреннюю предрасположенность всё объяснять. Что же касается тебя, то твоя страсть к объяснениям уже была одной из главных черт твоей натуры, когда мы с тобой встретились. Так что, в этом плане, можно уверенно утверждать, что я не оказал на тебя никакого серьёзного влияния. Дух просто свёл вместе двух ангажированных объяснениями идиотов.

Должно быть, моё лицо в это время и впрямь приняло совершенно идиотское выражение. Дон Хуан согнулся пополам от хохота.
Когда он успокоился, я спросил:
- Но ты хотя бы что-нибудь понял после моих объяснений, дон Хуан?
- Ровным счётом ничего! – улыбнулся он. – Ни твои, ни мои собственные объяснения не могут ничего прояснить в этом тёмном деле. Однако если бы я и не увидел сразу, как только ты слез с крыши, что тебя там коснулось, то теперь, слушая тебя, я бы это узнал. Поскольку это переживание знакомо и мне. Но что именно узнал ты или знаю я, не могут определить ничьи объяснения. Будь это даже самый гениальный объясняльщик…

Тут меня пронзила одна мысль.
- Дон Хуан, это узнавание является безмолвным знанием? – быстро спросил я.

Дон Хуан хлопнул в ладоши и вскочил со своего места.
- Точно! – подтвердил он. – Это и есть то самое безмолвное знание!
- Но тогда зачем тебе понадобилось вводить эту концепцию понимания и узнавания. Почему мы сразу не говорили о безмолвном знании?
- Я ничего не вводил, - возразил он. Меня не интересуют какие-либо концепции. Здесь всё просто. Со временем термин «безмолвное знание» превратился для тебя в какой-то жупел, пустое погоняло, которое – вот тут ты прав! – сделалось для тебя некой концепцией. И ты прикладывал все усилия, чтобы понять эту концепцию. Однако понять это невозможно в принципе! И чтобы выбраться из того тупика, в который ты сам себя благополучно установил, я решил зайти с другой стороны. Я ведь говорил тебе неоднократно, что магия, - сплошная импровизация.

Дон Хуан лукаво покосился на меня и сказал:
- Я ни на что не надеялся. А, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. И на этот раз сработало! Не знаю, что именно: мои слова и действия, вершина того холма, насекомое или голос твоей матери, а может быть всё это вместе, включая и мой гончарный круг, но что-то сработало. И ты оказался в состоянии воспринимать то, к чему я тебя подталкивал практически с момента нашего знакомства.

Дон Хуан решительно отмёл все мои дальнейшие вопросы и сказал, что пойдёт приготовить ужин.
Я остался на веранде. То, что узнавание, по сути, и есть то самое безмолвное знание, которое долгое время заводило меня в полный тупик от желания его понять, взбудоражило меня. Стараясь припомнить все эпизоды моего ученичества, которые были связаны с попытками дона Хуана столкнуть меня напрямую с безмолвным знанием, я начал расхаживать по веранде из угла в угол. А потом подобрал метлу и принялся веранду подметать. Однако осознал я, что делаю это только тогда, когда из хижины вышел дон Хуан и, смеясь, прикрепил к прутьям рамады две зажжённые керосиновые лампы, - было уже темно…

Утром дон Хуан разбудил меня и сообщил, что мы проспали.
- Куда? – не понял я.
- На базар, - сказал он.
- Какой базар? О чём ты говоришь, дон Хуан?

В моей голове царил полнейший хаос. Я никак не мог собрать мысли, и его слова о непонятном базаре представлялись мне каким-то просоночным бредом.
Дон Хуан рассмеялся и объяснил, что собирался рано утром съездить на базар в ближайший городок, чтобы купить несколько вещей, нужных в хозяйстве, а заодно и пополнить запас продуктов.
Теперь всё становилось на свои места. Я поднялся на ноги и спросил:
- И что делать?
- Всё равно поедем, - заявил дон Хуан. – Если и не попадём на базар, то закупим всё в городской лавке. Правда, будет несколько дороже, но…

Он вздохнул, будто его и впрямь заботила эта разница в ценах. Я недоверчиво посмотрел на него. Дон Хуан, перехватив мой взгляд, рассмеялся и поторопил меня:
- Давай, давай! Собирайся скорее!

По пути дон Хуан шутливо рассуждал на хозяйственные темы. Он сетовал на то, что он – самый истинный индейский крестьянин – вынужден закупать в городе не только гвозди и свёрла, что ещё можно было понять, но и продукты питания.
- Вот до чего доводит эта ваша глобализация! – заявил он торжественно, и строго поднял вверх указательный палец правой руки.

Я рассмеялся. А дон Хуан принялся фантазировать, каких успехов он мог бы добиться, если бы взялся за разведение свиней или, по примеру моего деда, леггорнских цыплят. А самым надёжным бизнесом, по его мнению, была бы страусиная ферма. Поскольку от страусов можно получать не только мясо и перья, но и яйца, которые являются великолепным, а главное – огромным диетическим продуктом. Дон Хуан заявил, что мог бы даже экспортировать страусиные яйца в Лос-Анджелес, и дать подзаработать и мне на этом деле.
Разумеется, всё это было чушью. Но дон Хуан веселился от души.
- Ну, как? Пойдёшь ко мне в компаньоны? – спросил он, наклонившись и строго уставившись мне в глаза.
- И где же мы возьмём страусов? – вместо ответа, весело спросил я.
- Самое простое было бы закупить их в Австралии, - ответил дон Хуан. – Но маги никогда не идут по проторенным дорогам…

Он замолчал, и какое-то время сидел задумавшись. Я уже было решил, что с этой темой покончено, но вдруг дон Хуан сказал:
- Есть один способ. Но он потребует от нас строжайшей дисциплины и несгибаемого намерения.

Я покосился на него. Дон Хуан выглядел вполне серьёзным. Мне стало интересно.
- Мы начнём с леггорнских курочек, - заявил он. А когда они подрастут, то мы с тобой, каждый день, включая выходные и праздники, будем осторожно тянуть каждую из них в разные стороны. Я – за голову. А ты – за ноги. И через какой-нибудь десяток поколений, у нас появятся первые маленькие страусята. Что ты по этому поводу думаешь?

Я хотел засмеяться, но дон Хуан, похоже, всерьёз ждал моего ответа. Я растерялся.
- Не знаю, дон Хуан… - пробормотал я. – Ты это серьёзно, что ли?

Он захохотал и несколько раз стукнул кулаком в крышу моей машины. Я тоже рассмеялся. А потом сказал, что его магический способ получения страусов не выглядит слишком действенным.
- Вот ты смеёшься, - каким-то укоризненным тоном произнёс дон Хуан. – А ведь самое главное здесь то, что люди, в отношении магии, пользуются методами, которые как две капли воды схожи с моим методом выращивания страусов. И никто не смеётся!

Мы въехали в тот самый городок, на окна домов которого смотрели ночью. Я уже не раз бывал здесь, но теперь моё отношение к этому городу как-то изменилось. Он не представлялся мне таким унылым и запущенным, как прежде.
Я оставил машину на стоянке у муниципалитета, и мы направились к базарной площади. Базар практически закончился. Лишь несколько торговцев ещё стояло у своих лотков, поджидая возможных покупателей.
Дон Хуан велел мне подождать, а сам быстро обошёл базарную площадь. Вернувшись, он сообщил, что не нашёл ничего нужного, и что нам придётся пройтись по магазинам.
Поскольку спешить уже было некуда, мы шли размеренным шагом, и я, словно впервые, разглядывал дома.
- Я никогда не возражал против того, что ты привозишь мне продукты или какие-нибудь подарки, - сказал вдруг дон Хуан. – Не возражаю я и когда ты оплачиваешь счета за наши с тобой обеды. Однако за те товары, которые мы приобретём сегодня, расплачиваться буду я сам.
- Я не против, - пожал я плечами. – Но мне не тяжело было бы заплатить.
- Я знаю, - кивнул дон Хуан.
- В этом есть какой-то смысл, которого я не понимаю, дон Хуан? – спросил я.
- Нет, - ответил он. – Можешь считать это моей прихотью.

Он улыбнулся, и мы зашли в первую лавку.
Дон Хуан быстро нашёл то, что ему было нужно, а потом начал торговаться с хозяином лавки. Делал он это так напористо, и так беспардонно преувеличивал не качественность приобретаемых им товаров, что я почувствовал себя неловко.
В следующем магазинчике всё повторилось. В какой-то момент я не выдержал и, шепнув дону Хуану, что мне не хватает воздуха, вышел на улицу.
Появившись на пороге магазина, дон Хуан вручил мне довольно увесистый свёрток и, словно бы между прочим, заметил:
- Вот уж не думал, что ты до сих пор испытываешь неловкость по поводу поведения других людей…

Я не нашёлся, что ответить.
Мы зашли в продуктовую лавку. Там дон Хуан уже не торговался, молча расплатился, и мы пошли в сторону муниципалитета.
Когда мы загрузили покупки в багажник машины, я предложил позавтракать в каком-нибудь кафе, поскольку дома мы этого сделать не успели.
- Хорошо, - согласился дон Хуан. И добавил небрежно: - Но платить будешь ты.

Я улыбнулся. Дон Хуан взглянул на меня и тоже улыбнулся. Потом он сказал, что знает одно кафе, где прилично кормят, но при этом цены там весьма умеренные.
Он повёл меня в это кафе. Когда мы вышли на улицу, примыкающую к небольшому парку возле церкви, мой взгляд вдруг привлёк человек, который сидел на скамье у недействующего фонтана. Через мгновение я уже узнал его и потряс дона Хуана за рукав.
- Смотри-ка! Что это здесь делает дон Хенаро? – спросил я удивлённо и весело.

Дон Хуан посмотрел в направлении моей вытянутой руки, а потом предложил:
- Давай спросим его самого!

Мы пересекли улицу, и пошли по пыльной тропинке парка. Дон Хенаро сразу заметил нас. Он поднялся на ноги, а когда мы подошли ближе, он развёл руки в стороны, словно хотел обнять нас, и торжественно объявил:
- Вот они! Вот они, всадники апокалипсиса! Покорители тьмы! Бесстрашные воины света!
- Нет, нет! – откликнулся дон Хуан. – Это всего лишь мы, - твой Хуан и наш друг Карлос.
- А, ну всё равно! – махнул рукой дон Хенаро. – Рад вас видеть!

Мы обменялись приветствиями и сели на скамью.
- Что ты здесь делаешь, дон Хенаро? – сразу же спросил я.
- Я здесь прячусь! – тихо ответил он и быстро огляделся.
- От кого? – изумился я.
- Ни от кого. Просто, – прячусь.

Видимо на моём лице было написано полное недоумение. И дон Хенаро объяснил:
- Сегодня утром я проснулся, и вдруг вспомнил, что уже давненько не прятался. Поэтому решил, что нужно непременно хорошенько спрятаться. А то ведь так и все навыки можно растерять!

Я не понял, шутит он или говорит серьёзно. И взглянул на дона Хуана. Улыбка на его лице мне всё объяснила. Когда я снова обернулся к дону Хенаро, тот уже тоже улыбался.
- И каковы твои успехи в этом деле? – весело спросил я его.
- Отлично! – воскликнул он. – Меня никто не нашёл! Только вы, вот, как-то некстати появились…
- Лично я тебя тоже не нашёл бы, - вставил дон Хуан. – Это Карлос тебя узнал!
- Правда? – спросил меня дон Хенаро. – Это ты меня узнал?

Я кивнул.
- И как ты это сделал? – с интересом спросил дон Хенаро.
- Что сделал? – не сразу понял я.
- Как именно ты меня узнал?
- То есть, что значит, – как? – растерялся я. – А как ты сам нас узнал?
- Я вас не узнавал! - возразил дон Хенаро. – Я подумал, что это всадники апокалипсиса и бесстрашные воины света приближаются ко мне. А потом он, - тут дон Хенаро ткнул пальцем в дона Хуана, - рассказал мне, кто вы такие.

Я от души расхохотался. Способности дона Хенаро к импровизации были выше всяких похвал. Иной раз мне казалось, что окружающее просто специально «подгоняется» какими-то силами под его шутки. Как вот и сейчас. Ведь не мог же он предусмотреть весь этот разговор прямо с того момента, когда увидел и, как он уверял, не узнал нас с доном Хуаном.
Дон Хенаро состроил обиженную гримасу и ворчливо пробормотал, что ему никогда не верят, когда он говорит чистую правду.
- Карлоса теперь так просто не проведёшь! – многозначительно вставил дон Хуан. – Теперь он научился всё узнавать безошибочно. У него даже есть место силы, которое помогает ему в этом. Правда, Карлос?

Дон Хуан посмотрел на меня с выражением самого искреннего простодушия на лице. Я замешкался с ответом, пытаясь сообразить, отвечать ли мне серьёзно или обратить всё в шутку.
- Я имею в виду тот холм, - подсказал дон Хуан.
- Я бы скорее назвал крышу твоей хижины, - неуверенно промямлил я.
- Ни в коем случае! – горячо возразил он. – Там ты только, как говорится, забросил мяч в корзину. Но все основные события происходили именно на холме!
- О чём это вы тут шепчетесь? – нетерпеливо поёрзал на скамье дон Хенаро. – Может быть, и меня примете в свои игры?

Дон Хуан коротко, но ёмко, пересказал ему события последних дней, временами останавливаясь и запрашивая моего подтверждения его словам. Я кивал головой.
- Во всём виноват холм! – безапелляционно заявил дон Хенаро, выслушав рассказ дона Хуана. – Крыша тут наверняка не при чём. Совсем не при чём!

Он вдруг поднялся со скамьи, встал напротив меня и, с чувством пожимая мою руку, сказал, что искренне рад за меня и поздравляет меня с достижением Перекрёстка Трёх Дорог.
Я растерянно пробормотал, – спасибо! Меня сбивал с толку этот чёртов перекрёсток, связь которого с тем, что произошло на крыше, я упорно не мог уловить.
- Простым спасибо тебе не отделаться! – заявил дон Хенаро, усаживаясь обратно на скамью. – Ты теперь обязан как-то отметить своё место силы!

Он на мгновение задумался, а потом сказал:
- Пожалуй, надо построить на том холме пирамиду. Маги древности всегда возводили пирамиды на таких местах!
- Нет! – возразил дон Хуан. – Пирамида это слишком вальяжно и, к тому же, заметно. Начнут съезжаться туристы…
- Ладно, - согласился дон Хенаро. – Пирамиды не надо. Но тогда нужно поставить хотя бы крестик.
- Крестик подойдёт, - поддержал его дон Хуан. – Можно его даже не вкапывать, а просто положить на холме, чтобы он не так бросался в глаза. Только он должен быть достаточно тяжёлым, а не то кто-нибудь непременно утащит его к себе на могилу!
- Решено! – заявил дон Хенаро, словно мы действительно здесь что-то решали.

Он поднялся со скамьи и велел нам идти за ним.
- Куда мы пойдём? – вырвалось у меня.
- Я знаю, где взять нужный крестик, - ответил дон Хенаро.
- Погоди, дон Хенаро! – взмолился я. – Ты это серьёзно? Ведь мы собирались позавтракать!

Я взглянул на дона Хуана. Он пожал плечами, поднялся со своего места и пошёл вслед за доном Хенаро. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Дон Хенаро, вышагивая впереди, рассуждал о том, что во всём можно найти свои выгодные стороны. В данном случае он видел выгодную сторону в том, что пока мы подберём нужный крестик, придёт время обеда. А стало быть, мы сэкономим на завтраке…

Главным действующим лицом был, разумеется, дон Хенаро. Первым делом он поведал хозяину мастерской душераздирающую историю о том, что его брат задолжал национальному банку. И чтобы не залезть в петлю и не обречь на нищету пятерых своих детей, согласился, за очень значительное вознаграждение, стать одним из добровольцев в опасном медицинском эксперименте, который проводится в рамках правительственной программы по борьбе с эпидемиями. Однако существует большая вероятность, что это может плохо кончиться для него. Поэтому жена брата – жуткая стерва! – как доверительно сообщил хозяину дон Хенаро, выпроводила нас, чтобы мы заранее подыскали подходящее по цене надгробие.
Дон Хенаро представил дона Хуана, как младшего брата своего покойного отца, а меня, - как представителя страховой компании, которая, в случае трагического исхода, берёт на себя все расходы, связанные с погребением его бедного брата. На месте хозяина я бы ни на секунду не усомнился в правдивости этой истории. Он, похоже, ничуть и не усомнился.
Мы начали обходить ряды крестов, и я только облегчённо вздохнул о том, что нас не интересуют ещё и надгробные плиты. Стало ясно, что это надолго.

Дон Хенаро с доном Хуаном тщательно осматривали каждый крест, они едва ли не обнюхивали их, споря между собой о том, что же именно следует выбрать. Один крест дон Хенаро попробовал даже укусить, чтобы доказать дону Хуану, что камень, из которого был вырезан крест, мягче, чем тот, из которого был вырезан крестик, приглянувшийся самому дону Хенаро. Тут вмешался хозяин мастерской и клятвенно заверил, что дон Хенаро совершенно прав. Однако это не говорит о значительно худшем качестве камня, - разница в твёрдости была незначительной.
Дон Хуан затеял с ним выяснения по поводу твёрдости разных камней. К счастью, этот спор быстро закончился, так как дон Хенаро обнаружил лежащий крест и подозвал нас к нему, чтобы попробовать его поднять. Он попросил и хозяина мастерской помочь нам.
- Нам ведь нужно знать, какого размера должен быть крестик, чтобы его не смогли так просто утащить с холма! – шепнул он мне на ухо, когда мы выстроились у лежавшего на земле креста.
Забавно, но к тому времени я уже почти забыл, для чего мы вообще ищем этот крест! Похоже, я и сам начал верить в историю о брате дона Хенаро.

Вчетвером мы едва оторвали крест от земли. Возможно не только из-за его веса, но и потому, что пальцы плохо держали полированную поверхность камня.
Дон Хенаро заявил, что нам нужен крест никак не меньшего размера. Это сужало круг поисков. Но мы всё равно проторчали в той чёртовой мастерской не менее часа. По ходу дела дон Хенаро успел рассказать хозяину мастерской насколько стервозной и бессердечной женщиной является жена его брата и какая доля её вины в том, что брата дона Хенаро постигла такая незавидная участь, - быть подопытным в сомнительном эксперименте. Хозяин сочувствующе кивал. А я сам вдруг поймал себя на том, что, невольно, прикидываю, какого цвета должен быть камень, чтобы крест гармонично выглядел на вершине холма.

В конце концов, мнения дона Хенаро и дона Хуана совпали по поводу одного из крестов. Выбор был сделан в его пользу, и дон Хуан поинтересовался, сколько будет стоить выбить на нём надпись. Хозяин мастерской ответил, что это зависит от длины надписи и её глубины. Дон Хенаро, на лету, сочинил какое-то состоящее из трёх частей имя своего брата и годы жизни. Хозяин назвал сумму. Дон Хуан обратился ко мне с вопросом, оплатит ли страховая компания эти дополнительные расходы. Я легкомысленно ляпнул, что страховая компания оплатит всё, что угодно.
Глаза дона Хенаро алчно сверкнули, и он стал прицениваться к более длинной надписи, включающей в себя какое-нибудь прощальное изречение. Тут проявил легкомыслие и хозяин мастерской. Он сказал, что такая надпись будет выбита слишком мелкими буквами, иначе для неё просто не хватит места на выбранном крестике. И поиски креста едва не начались по второму кругу.
Мне пришлось прибегнуть к уловке. Я сказал дону Хенаро, что разумнее было бы остановить свой выбор именно на этом кресте, а остающиеся деньги потратить на приобретение более пышного гроба и на размещение скорбного объявления в местной газете.
К нашему с хозяином облегчению, дон Хенаро принял моё предложение. Он попросил хозяина мастерской не продавать этот крест три-четыре дня, пока мы не привезём для его осмотра и утверждения жену брата. В качестве компенсации возможности потерять за эти дни покупателя этого креста, дон Хенаро вручил хозяину мастерской немного денег. Тот был очень тронут такой заботой о его интересах. Мы тепло распрощались…

- Почему мы не могли забрать этот крест сегодня? – спросил я, когда мы втроём свернули в боковую улицу.
Они хохотали так, что я начал опасаться, что теперь сюда сбежится весь квартал. Краем глаза я заметил несколько любопытствующих лиц, появившихся в окнах.

Дон Хуан хохотал, опираясь обеими руками о стену, словно ему тяжело было устоять на ногах. А дон Хенаро присел на корточки и закрыл лицо ладонями. Я понял, что они и не собирались покупать никакого креста. Но мне почему-то не стало смешно.
- Карлос! – проговорил дон Хуан, когда они успокоились, - Хенаро просто показал тебе, как действует воин, когда он…

Дон Хуан замолчал и движениями бровей словно подталкивал меня закончить его фразу. Я не знал, что сказать.
- Когда он… - снова повторил дон Хуан и опять выжидающе замолчал.
- Когда он не собирается получить никакого результата, - подсказал мне в ухо дон Хенаро.

Я недоумённо взглянул на него, а потом перевёл взгляд на дона Хуана.
- Именно так! – подтвердил он и пошёл по улице.

Когда мы прошли несколько шагов, я спросил:
- Но если мы не собираемся покупать этот крест, тогда зачем дон Хенаро оставил деньги хозяину мастерской?
- Таков Хенаро, - пожал плечами дон Хуан. – Он, в отличие от меня, более склонен сочувствовать окружающим. Ведь мы получили хотя бы удовольствие от этой сделки. А хозяин мастерской лишь напрасно потратил на нас своё время. Так что это ему типа компенсации…

Я посмотрел на дона Хенаро. Он вздохнул и сделал такое виноватое лицо, что я рассмеялся.

Вскоре мы подошли к кафе, перед которым была большая крытая веранда с белыми, обшарпанными столиками на ней. Мы устроились за одним из столов. Я всё никак не мог успокоиться и сказал, что действительно поверил, что мы собираемся купить крест. А россказни дона Хенаро о его брате я принял за уловку, - ведь не объяснять же хозяину мастерской, что нам нужен крест, чтобы установить его на месте силы.
- Похоже, что узнавание не добавило тебе умственных способностей, - улыбнулся дон Хуан. – Впрочем, это ведь и не его забота…

Подошёл официант. Мне почему-то показалось, что это сам хозяин кафе. Мы выбрали обед. Все мы остановились на тортильях с мясом, и только салаты выбрали разные. Я выбрал салат с сыром.
- Пойду-ка я прослежу, чтобы повар не наплевал в тарелку Карлоса! – вскочив с места, сказал дон Хенаро. – Они здесь не очень-то доверяют янки!

Он скрылся в кафе, а я удивлённо посмотрел на дона Хуана. Он сиял.
- Хенаро великолепен! – сказал он, улыбаясь. – Он лучше всех!

Я легко с ним согласился. Дон Хенаро действительно был самым неординарным человеческим существом, из всех, кого я знал. Разумеется, если не принимать в расчёт самого дона Хуана.

В проёме входа появился дон Хенаро. Он вытирал руки бумажной салфеткой, которую потом швырнул в ящик для мусора. Я догадался, что он просто ходил в уборную.
Дон Хенаро сел на своё место и сообщил, что с моей тарелкой всё в полном порядке, и что в салат мне кладут самый настоящий сыр, а не какую-нибудь заплесневелую брынзу.
Потом он, с видом заправского фокусника, взмахнул рукой и добыл откуда-то из-под одежды листок бумаги.
- Смотри, что у них там раздают, - сказал он дону Хуану и протянул ему этот лист.
- Это в туалете, что ли? – ухмыльнулся дон Хуан.
- Нет, этого добра у них целая стопка лежит на стойке бара, - спокойно сказал тот. – Бери - не хочу!

Дон Хуан пробежал глазами по листу, и выражение его лица изменилось. Оно вмиг сделалось серьёзным и сосредоточенным.
- Это знак! – произнёс он твёрдо.
- Это знак? – переспросил дон Хенаро.
- Да, - подтвердил дон Хуан. – И очень важный знак.

Он внимательно посмотрел на меня и сказал, что даже не может себе представить, с чего это в моей жизни пошла такая полоса удачи.
- Берегись! – предупредил он. – Когда в жизни воина наступает подобный период, то он легко может расслабиться и пропустить удар!

Я ничего не понял и попытался заглянуть в листок, который дон Хуан держал в руках. Но он тотчас положил листок на стол, лицевой стороной вниз. Я только успел заметить, что это какая-то рекламная или информационная листовка. Мне показалось, что, среди прочего, там была фотография индейца в праздничном уборе.
Появился официант. Пока он расставлял тарелки, мы молчали.
- О чём ты говоришь, дон Хуан? – спросил я, едва официант отошёл от нашего столика. – Какая ещё полоса удачи? Что за период?
- Можно сказать, что тебе просто повезло, - задумчиво произнёс он. – А можно сказать, что сама сила расставила обстоятельства таким образом.

Он опять замолчал. Я сгорал от нетерпения и посмотрел на дона Хенаро. Тот пожал плечами и кивнул на дона Хуана, словно желая сказать, что сам он тоже не понимает, о чём речь.
- Я тебе однажды рассказывал, что в определённый момент магические линии отделились одна от другой и приняли решение иметь как можно меньше контактов между собой. Или не иметь их вовсе, - наконец-то начал дон Хуан, и я весь обратился во внимание.
- Тебе уже однажды повезло, и ты встретился с представителем нашей родственной, параллельной линии. Я говорю, конечно, о Ла Каталине.

Разумеется, я прекрасно помнил Ла Каталину. Та стычка с нею, которую спровоцировал сам дон Хуан, едва не свела меня с ума. А игра, в которую мы с Ла Каталиной позднее вступили в пустыне в облике каких-то экзотических существ, была для меня одним из самых ярких и фантастических переживаний.
- Это большая удача, - иметь подобный опыт, - продолжил дон Хуан. – Но завтра тебе предстоит нечто, что, возможно, потрясёт тебя до самой твоей основы…
- У тебя есть основа? – заинтересованно спросил меня дон Хенаро.

Дон Хуан строго взглянул на него.
- Я только уточнил, - виновато сказал дон Хенаро и сделал рукой жест, словно застёгивал свои губы на застёжку-молния.
- Несмотря на то, что магические линии разошлись в разных направлениях, одна линия была оставлена как бы общей, доступной для контакта любой другой линии. Иначе говоря, магические линии не могут сообщаться друг с другом. Но любая из этих линий, в любой момент, может иметь любого рода контакты с той особой линией, о которой я сказал.

Дон Хуан снова задумался. Дон Хенаро ждал продолжения его рассказа, казалось, с не меньшим нетерпением, чем я сам.
- Эта особая магическая линия доступна не только остальным магическим линиям, но и любому желающему. И, разумеется, все индейцы яки знают о её существовании. Каждые десять лет избирается нагваль этой линии. В данный момент её возглавляет дон Гуйтимео.
- Дон Тезлкази Гуйтимео, - строго уточнил дон Хенаро.
- Да, дон Тезлкази Гуйтимео, - поправился дон Хуан.

Меня одолевало жуткое любопытство и мне не хотелось перебивать его, но я не смог не уточнить:
- Но ведь ты всегда утверждал, дон Хуан, что нагваля никто не выбирает и никто не может назначить человека нагвалем!
- Это всё так, - согласился дон Хуан. – Но тогда, поскольку ты был ещё не готов, мы не касались в разговорах этой особой линии. А здесь уже несколько иные правила. Эта линия является своего рода имитацией некой общественной организации. Это необходимо, поскольку эта линия имеет дело не только с магами, но и с обычными людьми, которые не готовы к восприятию магического мира. Она оставлена такой, чтобы обеспечивать магам контакт с социумом. Впрочем, завтра ты сам сможешь всё увидеть и во всём разобраться. Поскольку завтра мы отправимся на фиесту, которая знаменует собой определённый период развития…

Я хотел уточнить о периоде развития кого или чего именно он говорит, но дон Хуан сделал мне жест помолчать, и сказал:
- Наши друзья тоже будут там.
- Наши друзья тоже будут там? – эхом переспросил его дон Хенаро.
- Разумеется, - кивнул дон Хуан. – Это только мы могли бы пропустить такое событие, поскольку сидим безвылазно в пустыне и не интересуемся происходящим вокруг.
- Разумеется, наши друзья будут там, - глядя на меня, подтвердил дон Хенаро таким тоном, словно переводил слова дона Хуана с иностранного языка. – Ни Сильвио Мануэль, ни Висенте Медрано ни за что не пропустят такого события!

Только тут до меня дошло, о каких именно друзьях говорит дон Хуан. К моему любопытству добавилось и нетерпение. Я понял, что предстоящее событие действительно является значительным.
- Когда же мы поедем, дон Хуан? – спросил я. – Это далеко?
- Не очень, - ответил он. – Мы поедем на север. И вполне успеем, если отправимся завтра утром.

После этого дон Хуан предложил нам всё-таки пообедать, что мы и сделали в полном молчании.

После обеда мы вышли из кафе и направились к моей машине. Дон Хенаро пошёл проводить нас. Он сказал, что переночует в городе, а завтра на рассвете будет ждать нас у выезда на шоссе. Я хотел уточнить, в котором часу он там будет. Дон Хенаро ответил, что в любом случае он будет в условленном месте раньше нас, так что его ждать нам не придётся.
На щите для местных объявлений, который стоял неподалеку от здания муниципалитета, я заметил такую же листовку, что принёс дон Хенаро и собрался незаметно улизнуть, чтобы взглянуть, что же на ней написано. Однако дон Хуан быстро раскусил моё манёвр и, придержав меня за рукав, спросил, куда это я собрался.
- Прояви терпение! – сказал он. - Завтра сам всё увидишь…

...

Я провёл беспокойную ночь. Предстоящая поездка настолько возбудила мой интерес, что мне никак не удавалось расслабиться. Поэтому, когда утром дон Хуан позвал меня завтракать, я поднялся довольно тяжело. Но, умывшись, и приступив к завтраку, я снова испытал прилив сил, нетерпения и любопытства.
К моему разочарованию, дон Хуан наотрез отказался обсуждать хотя бы какие-то детали предстоящей поездки. И весь путь до развилки у города, где нас должен был ждать дон Хенаро, мы проделали в полном молчании.

Дон Хенаро, как он и обещал, уже ждал нас. Я лишь притормозил ненадолго, чтобы он успел прыгнуть в машину, и мы поехали дальше.
Дон Хенаро был так же сосредоточен и тих, как и дон Хуан. Он лишь изредка указывал мне, какой делать поворот, и по какой дороге ехать. Я спросил его, бывал ли он раньше в том месте, куда мы едем.
- Да, - коротко ответил дон Хенаро.

Через некоторое время он вдруг произнёс:
- Я думаю, ты должен знать ещё кое-что об этой запутанной истории…

Он выдержал паузу, а потом спросил у дона Хуана:
- Как ты думаешь, ему надо это знать?
- Смотря, что именно ты собираешься рассказать, - сухо ответил дон Хуан.
- Я думаю, - проговорил дон Хенаро, обращаясь ко мне, - тебе следует знать, какое значение эта поездка имеет для самого Хуана.
- И какое же? – равнодушно спросил дон Хуан, но мне показалась, что в его тоне проскользнуло скрытое любопытство.

Дон Хенаро видимо воспринял его вопрос, как разрешение продолжать, и стал рассказывать мне об отношениях нагвалей магических линий с нагвалем той особой, открытой линии.
Дон Хенаро объяснил, что каждый из нагвалей магических линий обязан хотя бы один раз встретиться с нагвалем открытой линии. Это такая неписаная обязанность, некий договор, соблюдать который, - долг каждого нагваля любой из закрытых магических линий.
Никто никому ничем не обязан. В конце концов, магия, это ведь не Католическая Церковь. А дон Тезлкази Гуйтимео, - не Папа Римский. Но особая этика и безупречность нагвалей побуждает их исполнить этот свой долг.
Нагвали всех скрытых магических линий уже получали аудиенцию у дона Тезлкази Гуйтимео. И только дон Хуан до сих пор избегал этого.
- Ты ведь знаешь, какой он у нас упрямый, - сказал дон Хенаро. – И я, и Сильвио Мануэль и Висенте и даже все женщины и курьеры уже бывали на подобных фиестах. Только этот старый осёл всё пытается сохранять нашу, якобы, независимость. Ведь для него авторитеты, – ничто. Пустой звук!

Я взглянул на дона Хуана. Он сидел, едва сдерживая улыбку. Но потом не выдержал и расхохотался. К моему удивлению, дон Хенаро остался серьёзным.
- Вот так всегда, - хмуро сказал он мне. – Он всегда отделывается смехом, когда речь заходит о вполне серьёзных вещах.

Дон Хенаро подался вперёд и, просовывая голову между спинками наших сидений, спросил дона Хуана:
- Тебе разве трудно хотя бы раз встретиться с доном Нагвалем?

Я обратил внимание, что он назвал дона Тезлкази Гуйтимео не просто нагвалем, а доном Нагвалем. Вероятно, такое обращение подчёркивало его статус.
- Чего ты хочешь? – повернулся к нему дон Хуан. – Мы ведь едем туда, не так ли?
- Конечно, едем! – иронично воскликнул дон Хенаро. – Только это уже давным-давно следовало проделать!

Он тронул меня за плечо и сказал, что я должен осознать, насколько удача улыбается мне, если ради меня дон Хуан решился, наконец, на такой поступок.
- Ты преувеличиваешь! – возразил дон Хуан. – Я делаю это не ради Карлоса. Точнее, не только ради него. Этот знак был дан, как ему, так и мне. Я не представляю, что этот знак значит для него, но для меня самого это было явное указание, что пора смириться и принять свою судьбу такой, какой она есть.
- Но почему ты раньше не хотел встречаться с доном Тезлкази Гуйтимео, дон Хуан? – спросил я заинтересованно.

Он не ответил. Тогда я повернулся к дону Хенаро и спросил:
- Что происходит во время такой встречи?
- Происходит то, что дон Нагваль как бы подтверждает полномочия нагваля магической линии…

Он запнулся, словно не знал, что сказать ещё. Тогда заговорил дон Хуан.
- Во время такой встречи происходит энергообмен. Очень важный для обеих сторон. Нагвали магических линий передают часть той энергии, которую они накопили во время своей магической практики во втором внимании. А дон Нагваль наделяет их той энергией первого внимания, которую собирает открытая линия. Таким образом, в скрытые магические линии поступает свежая струя трезвости, струя первого внимания, без которой эти магические линии уже давно оказались бы увязшими в безвыходном лабиринте второго внимания.
- Но что плохого в таком обмене? – искренне удивился я. Мне такое положение вещей представлялось довольно разумным и правильным.
- А я разве говорил, что в этом есть что-то плохое? – посмотрел на меня дон Хуан.
- Но тогда почему ты до сих пор избегал встреч с доном Нагвалем?
- Это запутанный вопрос, - медленно проговорил дон Хуан.
Казалось, он был близок к тому, чтобы поведать мне, в чём состояла его запутанность, но потом передумал.
- Мы поговорим об этом позднее, когда ты будешь готов услышать то, что я скажу, - проронил он.

Около пяти часов вечера мы были, по моим прикидкам, где-то не так уж далеко от границы Мексики и Соединённых Штатов. Дон Хенаро велел мне свернуть с шоссе на просёлочную дорогу и после непродолжительной поездки по ней, мы выехали к большому озеру.
Берега озера были скалистыми, покрытыми выгоревшей на солнце травой, местами рос довольно зелёный кустарник. Здесь я уже понял, куда нам ехать. Начались самодельные указатели в виде стрелок, укреплённых на шестах. В одном месте стрелка указывала, что надо свернуть с дороги. Я, обернувшись, взглянул на дона Хенаро. Он кивнул головой. Я свернул и повёл машину по бездорожью.
Впрочем, это нельзя было назвать в полном смысле бездорожьем. Было видно, что сегодня здесь проехала уже не одна машина.

Мы обогнули большой скалистый холм и оказались у импровизированной стоянки машин. Тут было, на первый взгляд, не меньше сотни автомобилей и несколько туристических автобусов.
Я занял свободное место, мы выбрались из машины и направились в сторону озера. В этой местности было ощутимо прохладнее, чем там, откуда мы приехали.

Стоянка находилась на своеобразном плато, от края которого нам открылся величественный вид на озеро. К нему, вниз, вела довольно широкая тропинка, по которой, при желании, легко мог проехать какой-нибудь джип.
Берега озера были пустынными, - никаких построек, по крайней мере, с того места, где мы стояли, видно не было.
Дон Хенаро сказал, что это особое озеро. И что его выбрали для места проведения фиесты не случайно. С высоты полёта орла, это озеро своими очертаниями напоминает фигуру танцующего шамана.
- Ну, Хуан, ты ведь знаешь, ты же летал! – толкнул он в бок дона Хуана, словно желал, чтобы тот подтвердил его слова.

Дон Хуан улыбнулся, но сделал это как-то автоматически. Он был чрезвычайно сосредоточен и сказал, что нам пора спуститься вниз.

Внизу, в небольшой долине на берегу озера, был разбит своеобразный лагерь. Там находился огромный шатёр, напоминающий цирк-шапито, который располагался в левой части долины. Не очень далеко от него и ближе к берегу озера, был ещё похожий шатёр, но меньшего размера. И ещё один такой же шатёр находился почти посередине долины.
У самого берега озера виднелось с десяток индейских вигвамов, а ближе к скалам, окружающим долину, располагались импровизированные торговые ряды.
Обнаружил я и три открытых площадки. Одна из них напоминала летнюю эстраду, - на ней была сцена и ряды сидений перед нею. Две других представляли собой обычные деревянные настилы, а зрители вокруг сидели, кому как вздумается, или просто стояли.
Вход в долину обозначали два высоких и массивных деревянных столба, украшенные резьбой. Между ними было натянуто несколько рядов разноцветных флажков. Впрочем, подобные флажки и гирлянды растений на шестах были разбросаны по всему пространству.
Правее столбов, у самых скал, стояло около полутора десятка небольших грузовичков и фургонов.

Мы спустились вниз и прошли между столбами. Никто нас не встречал и не приветствовал. Похоже, что если у этой фиесты и были организаторы, то они проделывали всё ненавязчиво, предоставляя посетителям самим разбираться, что и где происходит.
Впрочем, за столбами мы обнаружили большой щит, к которому были приклеены несколько листовок, которые, по всей видимости, являлись своеобразными указателями куда направиться и чем заняться гостям. Там была и такая же листовка, которую дон Хенаро вручил дону Хуану в кафе.
Поскольку оба дона остановились у этого щита, изучая написанное, я тоже, наконец, удовлетворил своё любопытство и прочитал то, что было написано в той листовке.

Рядом с этой листовкой я обнаружил обычный лист писчей бумаги с указанием каких-то цен. Это был план встреч с доном Тезлкази Гуйтимео. Там говорилось, что первое знакомство с ним состоится в большом шатре. Вход – 20 долларов. На эту часть мы уже опоздали, поскольку она начиналась в десять часов утра.
Затем следовал тренинг, на котором, как объяснялось в листовке, - дон Нагваль даёт медитации, задачи и цели. И объясняет знаки. В этом пункте указывалось, что дон Тезлкази Гуйтимео сможет принять лишь двадцать пять человек. Тренинг будет длиться в течение шести часов и стоит пятьдесят долларов.
Я подумал, что и тут я оказался вне игры, поскольку даже если тренинг ещё и продолжался, то у меня, скорее всего, уже не было возможности на него попасть.
А вот следующий пункт внушал надежду. Там говорилось, что после тренинга будут даваться индивидуальные консультации, которые стоили по сто долларов с человека. Все цены были указаны в американской валюте.

Дон Хуан заметил, что я изучаю этот прайс лист, и сказал, что мне не нужно об этом беспокоиться, и что он устроит мне аудиенцию у дона Нагваля без всяких денег.
- Эти цены для простачков! – подмигнул мне дон Хенаро.

Я заметил, что мне не жалко заплатить за встречу с таким человеком. Дон Хуан сказал, что прекрасно понимает меня, но что нет нужды становиться в общую очередь, когда у него есть особый подход к дону Тезлкази Гуйтимео.
Тут я вспомнил, что оставил свой блокнот в машине и попросил дона Хуана и дона Хенаро подождать, пока я принесу его. Дон Хуан удержал меня.
- Не спеши! Я ведь предупреждал тебя, что в такие моменты воин может легко расслабиться и пропустить удар. Сейчас нет никакой необходимости в твоём блокноте. Но если ты очень хочешь, то, разумеется, можешь сходить за ним. Однако прежде я должен тебя проинструктировать, как тебе следует себя вести в этом месте.

Дон Хуан отвёл меня в сторону, и мы сели прямо на траву.
- Сейчас мы разойдёмся, – сказал он. – Мы с Хенаро отправимся улаживать свои дела, а ты будешь предоставлен сам себе. Ты можешь делать всё, что угодно: ходить, совать свой нос во всё, что здесь происходит, разговаривать с людьми, в общем, - что твоя душа пожелает. Строжайше тебе запрещается только одно, - узнавать кого бы то ни было!

Дон Хуан требовательно посмотрел на меня. Я не понял его последней фразы и попросил объяснить, что он хочет этим сказать.
- Здесь ты можешь встретить знакомых тебе людей. Как уже сказал Хенаро, здесь находятся и некоторые наши друзья. Если ты увидишь их, ты ни в коем случае не должен подходить к ним и тем более вступать в разговор. Если же ты встретишься с ними неожиданно и прямо нос к носу, то должен просто пройти мимо, словно не знаешь их. Можешь быть уверенным, они сделают то же самое.

Я спросил, какой во всём этом смысл. На что дон Хуан ответил, что в этом есть огромный смысл, но о нём сейчас не стоит говорить. Тогда я сообщил ему, что обнаружил в списке почётных гостей фамилии знакомых мне преподавателей, и спросил, что мне делать в том случае, если я встречу кого-нибудь из них. Дон Хуан на мгновение задумался, а потом сказал, что будет правильнее и лучше, если я и с ними не стану вступать в контакт и вообще постараюсь остаться незамеченным. Он потребовал, чтобы я отнёсся к его словам со всей ответственностью, какими бы странными не казались его рекомендации.
- Мы встретимся с тобой через час-полтора у этих столбов, - сказал в заключение дон Хуан. – Только не торчи тут, словно третий столб. Если нас ещё не будет, то устройся неприметно где-нибудь возле скал. Мы встретимся, и я отведу тебя к дону Нагвалю.

Дон Хуан поднялся на ноги, сделал знак дону Хенаро, который не участвовал в нашем разговоре, а стоял, словно на страже, поодаль и внимательно наблюдал за местностью, и они ушли. Я остался один.

Предупреждение дона Хуана несколько остудило меня и умерило мой пыл. Ведь я готов был броситься в происходящую здесь фиесту, словно в объятия любимой женщины. Я чувствовал, что теперь я наконец-то нашёл или найду то, к чему давно стремился. Я был уверен, что люди, собравшиеся здесь, занимаются как раз той деятельностью, которой мне всегда недоставало, деятельностью, направленной на беспристрастное исследование и изучение глубоких корней шаманизма и магии. В глубине души даже промелькнула надежда, что после встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, и сам дон Хуан в чём-то пересмотрит свой взгляд на мир, и будет уже не так отрицательно настроен к возможности написания им самим книги о магии. Возможно, та струя энергии первого внимания, которую он получит в результате обмена энергией с доном Нагвалем, как раз и явится той последней каплей, что повлияет на его решение.
Я подумал даже о том, что, возможно, дон Хуан упрямо избегал этой встречи именно по причине бессознательного опасения, что такая встреча заставит его заняться своего рода переоценкой ценностей, выведет на какой-то иной рубеж в познании и деятельности.
Ни от Перекрёстка Трёх Дорог, ни от узнавания во мне не осталось и следа…

Вернувшись в долину, я прошёл между столбами и внимательно осмотрел окружающее пространство, пытаясь разглядеть, нет ли в пределах видимости знакомых мне людей. Сделать это было трудно, - гости на фиесте представляли собой довольно пёструю, постоянно перемещающуюся массу людей. В конце концов, я решил затесаться в эту массу и просто не забывать время от времени направлять внимание на осмотр ближайшего пространства, чтобы избежать нежелательных встреч.

Первая группа людей, к которым я подошёл, собралась вокруг четырёх девушек в индейских костюмах, но сами девушки, по виду, были явно американками. Они пели индейскую песню. Пятая девушка танцевала. Я какое-то время глазел на них, а потом отправился дальше.
Как я понимал, здесь собрались люди самых разных интересов. Эти девушки, судя по всему, принадлежали к той категории людей, которые интересуются индейским фольклором. В круг моих интересов он не входил. А если бы и входил, то я предпочёл бы послушать песни, исполняемые самими индейцами.

Я направился к вигвамам на берегу. Это было что-то типа театрализованной индейской деревни. Или, правильнее, поселения индейских ремесленников. Видимо так было задумано, чтобы дать возможность посетителям ознакомиться с индейским бытом, каким он был в прошлом или позапрошлом веке. Здесь ткали и вышивали, изготавливали луки, стрелы и ножи, плели корзины и делали одежду из шкур. Возле одного вигвама двое мужчин резали из дерева маски, а около соседнего вигвама готовили на костре пищу. Здесь хозяевами были в основном индейцы. И только там, где изготавливались ножи, я заметил мастеров европейской наружности.

Я подошёл к кромке обрывистого берега, начинающейся за вигвамами. Отсюда стало видно, что внизу, на небольшом пляже у самой воды, тоже происходит какое-то действо. Я не понял точного его значения. Скорее всего, там разыгрывался некий ритуал.
По колено в воде стояла обнажённая девушка с прекрасными рыжими волосами. А четверо девушек, облачённых в простые белые туники, горстями захватывали воду озера и плескали её на обнажённую. На берегу прыгал мужчина, колотя в бубен и распевая какие-то песни.
Я залюбовался рыжеволосой девушкой. Тело её было совершенно белым. И по этому сочетанию белизны кожи и изысканной рыжеватости волос, я почему-то определил, что она была родом из Англии или Ирландии. В моём сознании чаще всего возникал именно такой образ, если я слышал или читал о европейских ведьмах или колдуньях.
Я мог бы смотреть на эту девушку без конца, но мне нужно было найти то, что я искал, и я отправился дальше. Я предчувствовал, что непременно найду здесь тех людей, интересы которых совпадают с моим собственным.

Войдя в самую гущу людского скопления, я вскоре оказался у одного из шатров, того, что располагался ближе к центру долины. Это был одновременно и своеобразный информационный пункт и лекционный зал. У входа, задёрнутого массивными брезентовыми шторами, стояли две девушки, - опять-таки американки, одетые в индейские костюмы. Едва я остановился, раздумывая, куда мне направиться, они подскочили ко мне и принялись весело объяснять, что в этом шатре в данный момент проходит лекция человека, который является одним из наиболее значительных исследователей тех знаний, которые даёт дон Тезлкази Гуйтимео. А вечером, во время концерта, который состоится на главной площадке, в этом шатре будет происходить встреча и свободный обмен мнениями между другими выдающимися исследователями, которых, как утверждали девушки, на эту фиесту приехало пять человек.
- Все они из разных стран! – торжественно заключили девушки.

Я спросил, а где в данный момент находятся все эти люди, но девушки не могли этого сказать. Понятно было, что сейчас я могу послушать только одного из них. Я выразил желание это сделать и одна из девушек, приглашающим жестом, указала на вход в шатёр. Я достал из кармана бумажник, полагая, что нужно заплатить за входной билет, но девушки улыбнулись и сказали, что вход свободный. Я вошёл.

Внутри всё было обставлено уютно и разумно. Слушатели расположились на свободно проставленных складных стульях, окружив небольшое возвышение, на котором стояла белая доска на треноге. Организаторы, видимо, позаботились даже о каких-то мобильных генераторах электричества, поскольку доска на возвышении была освещена двумя лампами с рефлекторами, а лектор держал в руке микрофон. Громкость микрофона была отрегулирована очень правильно, - голос лектора перекрывал шумы, доносящиеся снаружи, но в то же время не резал слух.
Я присел на свободное сидение, и уже буквально через пару минут моё безраздельное внимание было отдано лектору.

Этот человек говорил поразительные вещи! Он рассказывал о законах бытия, постоянно рисуя фломастером на доске схемы и какие-то математические графики, иллюстрирующие те знания, которые он почерпнул от дона Тезлкази Гуйтимео.
Больше всего меня поразило и восхитило, с какой простотой и лёгкостью, на доступном и понятном всем языке лектор рассказывал о нагуале и тонале, об их уровнях, о том, для чего нужны сталкинг и сновидение. Он рассказывал об Абстрактном и про установление связи с ним, о Духе и изучении Намерения, об Абстрактных Ядрах, которых, в отличие от меня, он знал больше шести…

Я был буквально ошарашен всем услышанным. Но одновременно с радостью и возбуждением, я испытывал и некоторую горечь. Ведь я столько лет провёл с доном Хуаном, безуспешно пытаясь понять его знание, а оказывается всё давно уже известно, исследовано, объяснено, разложено по уровням, распределено по вертикалям и горизонталям. Судя по всему, эта открытая линия, которую возглавлял дон Тезлкази Гуйтимео, обладала более обширными и внятными знаниями, чем линия дона Хуана. Мне нестерпимо захотелось побыстрее встретиться с самим доном Нагвалем.

К моему огорчению, лекция скоро закончилась. Посетители стали расходиться, некоторые подошли к лектору с вопросами. Я не стал этого делать. Этот человек настолько доходчиво всё объяснил, что к нему у меня вопросов не возникало. Мне нужно было непременно увидеться с доном Тезлкази Гуйтимео!

После полумрака шатра, солнечный свет на мгновение ослепил меня, и я брёл между людьми почти наугад. Но потом спохватился, что так ведь недолго наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Я остановился и опустил глаза вниз, давая им время привыкнуть к свету. А потом огляделся. И вдруг поймал себя на странной раздвоенности. Я послушно выполнял предписание дона Хуана, однако сейчас я уже не так слепо верил ему самому!
Действительно, эта лекция что-то поколебало во мне. Не то чтобы я сердился на дона Хуана, который на протяжении всех этих лет так и не смог настолько доходчиво описать мне все эти уровни тоналя и нагуаля, объяснить законы бытия, тонкости взаимодействия с Духом и изучения Намерения, - нет! Дон Хуан оставался для меня безупречным воином и магом, который несёт ответственность за все свои решения и поступки. Но в то же время, я начинал осознавать, насколько мои собственные интересы были бы полнее реализованы, если бы я, в своё время, столкнулся с доном Тезлкази Гуйтимео и людьми, которые его окружают.
Я был растерян. У меня вдруг возникло чувство, что я словно предаю дона Хуана. Но я не мог ничего с собой поделать, - мне хотелось найти ещё кого-нибудь из тех исследователей, о которых говорили девушки у шатра, и к числу которых принадлежал тот лектор. Я заранее верил им, поскольку чувствовал, что в них есть та мера разумности и рациональности, которой мне так недоставало у дона Хуана.

Незаметно для себя, я оказался у торговых рядов. Это был небольшой рынок, где продавали всякую всячину, - от продуктов до сувениров. Мне захотелось пройтись вдоль рядов, чтобы поглазеть на товары, но вдруг в одном из торговцев я узнал дона Висенте!
Моментально нырнув в сторону, я расположился у одного из прилавков таким образом, чтобы мог видеть дона Висенте, а он не имел бы возможности меня случайно обнаружить.
Дон Висенте торговал лекарственными растениями. Он нараспев расхваливал свой товар. Я смотрел на него, и меня охватывало какое-то чувство, похожее на печаль или ностальгию. Только совершенно непонятно было, по какому поводу эта ностальгия. Своим присутствием здесь дон Висенте включил в мою раздвоенность какое-то третье состояние, которое не поддавалось описанию. Я ощущал себя так, словно вот-вот потеряю что-то крайне важное и значимое для меня…
Я смотрел на дона Висенте и испытывал просто адские муки, вызванные непонятно чем. Мне вдруг стало необъяснимо его жаль. Мне безумно хотелось подойти к нему, обнять его, поговорить о каких-нибудь пустяках. Но предостережение дона Хуана удерживало меня на месте. У меня возникали неудержимые порывы плюнуть на это предостережение и, слегка померкший после лекции образ дона Хуана, был только на руку такому решению, однако я сдерживал себя. Я не представлял, что именно знал дон Хуан такого, что заставило его дать мне подобные инструкции, но сам я, где-то в глубине души, ощущал, что если я их нарушу, всё обратится в такую пустоту, которую мне не выдержать.

Я решительно направился прочь. Обогнув по дуге торговые ряды, я оказался где-то недалеко от большого шатра. Здесь, образовав кольцо, в центре которого что-то объяснял собравшимся человек средних лет, стояла группа людей. Некоторые записывали в блокноты. Я ощупал в кармане свой блокнот. Это простое действие как-то успокоило меня, и я присоединился к группе слушателей.
Очень быстро я догадался, что это, скорее всего, был ещё один из тех исследователей, о которых упоминали девушки. Его речь воспринимать было труднее, поскольку она была пересыпана научными терминами. Я даже осторожно осмотрелся, опасаясь, что как раз здесь у меня есть шанс столкнуться с моим коллегой из университета.
Говорящий, определённо, внушал доверие. То, что он рассказывал относительно тоналя или нагуаля, не настолько противоречило тому, что было известно мне, насколько противоречили высказывания лектора из шатра.

Мне вообще понравился подход этого человека. Он был лишён каких-либо метафизических спекуляций и базировался на строго научной основе. Когда речь зашла о пейоте, я даже достал блокнот и записал несколько фраз, надеясь когда-нибудь позже привести их дону Хуану, чтобы внести ясность в вопрос о растениях силы. В этом пункте у меня до сих пор не было определённой позиции.
Дон Хуан всегда настаивал, что, например, Мескалито является некой абсолютно реальной сущностью. Этот же человек представил всё в несколько ином свете. Я записал то, что он говорил:
- Употребление психоактивных веществ вызывает своего рода реимпринтирование личности. Можно смело утверждать, что подобное воздействие эти вещества оказывают на любого человека. Но! Строго говоря, психоделики скорее создают условия для реимпринтирования, а настоящего эффекта можно добиться только в том случае, если рядом с человеком находится опытный реимпринтатор, в совершенстве владеющий необходимыми техниками для сдвига точки сборки.
В этом месте я даже согласно кивнул, поскольку слова человека только подтверждали моё подозрение о том, что всё со мной происходящее во время принятия растений силы, в значительной мере является и результатом воздействия на меня самого дона Хуана.
Дальше тот человек сказал:
- В действительности не существует какого-то Дымка или Мескалито. Всё это только некая «архетипическая настройка», только мифы. Мифы, необходимые для общего соглашения участников церемонии относительно присутствия некоего мифического существа и даваемого этим существом урока. На самом же деле всё весьма просто. В пейоте содержится алкалоид - мескалин. А, например, в грибах – буфотенин. И именно алкалоиды, содержащиеся в растениях, вызывают все эти видения. Не какие-то абстрактные мифические сущности, а конкретные алкалоиды!

Дальше он сказал, что его слова не нужно расценивать, как попытку обесценить исследования, посвящённые растениям силы. Он подчеркнул, что хотел бы только внести ясность и трезвость в понимание этого вопроса, чтобы избежать ненужной мистификации.

Я был согласен с ним полностью! Его научный подход покорил меня. Мне он представлялся образцом трезвости и здравомыслия. И в то же время, где-то глубоко внутри, я снова ощущал, что какие-то концы не сходятся. Мой собственный опыт, пусть ещё и не настолько большой и глубокий, как мне хотелось бы, не позволял уложить себя в рамки неких «неисследованных феноменов психики». А именно к таким вот неисследованным феноменам, по сути, сводилась вся магия в изложении этого человека. И меня с новой силой начали раздирать противоречия.
Я уже заготовил несколько вопросов, которые хотел задать ему, когда он закончит говорить, но тут к нам подошёл, по всей видимости, тот самый православный священник, имя которого я прочитал в списке почётных гостей. Он что-то спросил, и человек ответил. Так, слово за слово, между ними возникла своеобразная перебранка. Поскольку оба они были явно интеллигентными людьми, то всё это не выливалось в банальную склоку, а протекало на уровне приличных интеллектуальных дебатов. Но мне стало скучно.
Понимая, что в данный момент я не смогу вставить в их разговор свои вопросы, я решил переждать какое-то время и отошёл в сторону. У меня возникло желание подойти к большому шатру. Я полагал, что именно там находится сам дон Тезлкази Гуйтимео. Но моё внимание привлекли юноши, облачённые в буддистские одеяния.

Мне почему-то всегда импонировал буддизм, и я направился за юношами, полагая, что здесь есть какое-то место, которое отведено для их лекций или медитаций. Мне хотелось услышать, как относятся к дону Нагвалю буддисты, и как они воспринимают магию или шаманизм.
Но юноши, казалось, тоже бродили без всякой цели. Они остановились у очередной небольшой кучки слушателей, и я, воспользовавшись случаем, зашёл сбоку, чтобы разглядеть их лица. До сих пор я видел их лишь со спины.
К моему разочарованию, юноши оказались американцами или европейцами, выбритыми наголо и одетыми в оранжевые тоги.

Я хотел было отойти, но моё внимание привлёк местный оратор. Он, вероятно, тоже был из числа тех особых исследователей, о которых говорили девушки.
Этот человек явно был склонен к эпатажу. Правда, на мой взгляд, весьма примитивному. Он говорил нарочито грубо и требовал от слушателей беспрекословного соглашения с его мнением. Он утверждал, что учение толтеков не является набором психотехнических манипуляций. В этом я легко мог с ним согласиться. Но когда оратор пытался подать собственный взгляд на учение дона Тезлкази Гуйтимео, то сам скатывался в какое-то болото из невероятной смеси психоанализа, терминов из восточных религиозных школ, аналогий с компьютерными играми и фильмами, сдобренную движениями из восточных же боевых искусств. Кроме того, практически каждую минуту этот человек отвлекался на то, чтобы напуститься с критикой на каких-то других исследователей наследия дона Нагваля. Чаще всего я понятия не имел, о ком он говорит. Но несколько раз мне показалось, что он злопыхал по поводу идей лектора из шатра и того человека, которого я слушал недавно. В отношении последнего изливалось особенно много желчи.
То ли в результате таких критических отступлений, то ли в силу несостоятельности идей самого оратора, но мне никак не удавалось понять, что, собственно, он хочет сказать. Очевидно, что в кругу слушателей я был такой не один. Однако когда кто-либо пытался задавать оратору конкретные вопросы, тот напускался на вопрошающего, провоцируя склоку и крича, что знание не даётся даром, и что нет дураков раздавать важные наработки бесплатно. Я так и не понял, хотел этот человек денег или только внимания. А может, – и того и другого.
Мне он напомнил рыбку, которую я когда-то содержал в аквариуме. Эта рыбка была пёстрой и украшена большими плавниками и хвостом. Мы с подругой называли её – Петушок. Она не терпела никаких конкурентов, поэтому невозможно было подселить к ней никакую другую рыбу. Даже такого же вида. Иногда, ради развлечения, подруга подносила к аквариуму своё маленькое зеркальце, и тогда рыбка атаковала своё собственное отражение…

Вдруг на большой эстраде включили микрофон. И какой-то человек, которого я не мог разглядеть со своего места, объявил, что начало концерта откладывается на час. После чего он призвал всех не терять времени зря и принять участие в конструктивном обмене мнениями, местом проведения которого был назван тот шатёр, который я посетил первым и площадка за ним.
Свою речь человек заключил объявлением о том, что ещё остаются два свободных места на индивидуальные консультации у дона Тезлкази Гуйтимео.

Во мне что-то лопнуло. И я почти бежал к столбам у входа в долину. Я хотел поскорее увидеть дона Хуана. Но возле столбов никого не было. И тогда я, игнорируя совет дона Хуана укрыться ближе к скалам, опустился на землю у одного из столбов.

Моё внутреннее состояние приближалось к опасной грани, за которой мог последовать какой-то взрыв. Меня раздирали противоречия. Мой разум, казалось, был полностью удовлетворён тем, что я видел на этой фиесте. Он убеждал меня, что, несмотря на все несостыковки, несовпадение концов и недостаточную проработку концепций, тот подход к магии и знанию, который ощущался здесь, является наиболее правильным и соответствующим моим собственным интересам и стремлениям.
Но моя душа, если такое определение уместно, восставала против всего этого. Я ощущал происходящее здесь, как бездонную яму или трясину, из которой у меня не будет сил выбраться никогда. Мир, каким он представал, если принять сторону провозглашаемых здесь идей и концепций, был унылым и плоским, несмотря на все его вертикали, горизонтали и законы бытия, которые провозглашались основной целью исследований.
Мой разум утверждал, что я последний дурак, если пытаюсь восставать против очевидного. Против упорядоченности и разумности мира. Против его иерархичности и причинно-следственной зависимости. Против осмысленности и подчинённости моего существования неизменным законам, на постижение которых и направляют свои усилия те, кто собрались на этой фиесте.
А моя душа говорила, - Плевать! Она кричала, что если всё обстоит именно так, то лучше лечь на рельсы или стукнуться головой о скалу, чем включиться в эти бега, в это соревнование идей, концепций и объяснений.
Разум высмеивал её протест и утверждал, что идти против потока, - безумие. Что никакая сила не может восстать против объективных законов, присущих этому миру.
Душа не имела разумных доводов, чтобы возражать, но не хотела допускать даже возможности компромисса.
Я осознавал, что индульгирую сверх всякой меры. Но осознание этого никак не облегчало моё состояние. Я опять был на грани того, что дон Хуан назвал Пустой Тройник. И в данный момент это особенно меня ужасало. Поскольку в нынешнем своём состоянии я был, казалось, полностью лишён сил и энергии. И не мог даже представить себе, на что смогу решиться, если попаду сейчас на Перекрёсток Трёх Дорог.
Мне очень хотелось, чтобы поскорее пришли дон Хуан и дон Хенаро. Я надеялся, что их присутствие если и не прояснит мне всё, то, по крайней мере, как-то упорядочит мой внутренний хаос. Даст некую опору моей разрушающейся целостности…

Я не мог определить, кто же из них выглядит более дурацки. Какое-то время мы молчали. Потом дон Хуан, каким-то важным и чужим голосом объявил, что теперь он готов отвести меня к дону Тезлкази Гуйтимео и представить меня ему.
Я вскочил на ноги, словно какая-то пружина подкинула меня. Глядя дону Хуану прямо в глаза, я твёрдо заявил, что в данный момент не имею намерения встречаться с кем бы то ни было.
Я ожидал, что он высмеет моё индульгирование, но он, тем же тоном, сказал:
- Такое твоё решение.

И, пройдя мимо меня, словно я был пустое место, он направился к стоянке машин. Мы с доном Хенаро пошли следом. Дон Хенаро негромко сказал мне:
- Это было неописуемо. Их встреча была удивительной. Теперь дон Хуан, – настоящий нагваль. Он получил подтверждение…

Я никогда ещё не слышал, чтобы дон Хенаро, обращаясь к дону Хуану или упоминая о нём, говорил, – дон. Я был на грани безумия. Мне хотелось лишь одного, - поскорее добраться до своей машины и отвлечь себя хотя бы привычными действиями, связанными с её вождением.
Когда мы подходили к машине, дон Хенаро засеменил вперёд и как-то подобострастно распахнул заднюю дверцу автомобиля. Дон Хуан принял это, как должное. Я не мог на это смотреть…

Большую часть пути мы проделали в гнетущем молчании. Оба дона сидели на заднем сидении, и я, временами поглядывая на них через зеркало заднего обзора, воспринимал их, как какие-то чуждые тени, призраки, непонятно зачем оказавшиеся в моей машине. Сам я находился в полной прострации и вёл машину автоматически. Думаю, я гнал, как сумасшедший.
Я остановился, чтобы долить бензина. Дон Хуан и дон Хенаро не выбрались из машины даже для того, чтобы размять ноги.
Пожилой мексиканец, дежуривший на бензоколонке, представлялся мне единственным живым существом на этой планете. Я готов был обнять его и расплакаться.

Когда я сел в машину, и мы поехали дальше, дон Хуан начал говорить. Это был какой-то нелепый монолог, который он произносил совершенно чуждым мне голосом.
Он говорил о важности взаимопонимания между людьми разных мировоззрений и религиозных убеждений, о необходимости поиска путей сотрудничества между ними и выработки единой линии стратегии поведения и действий, направленных на защиту окружающей среды, на достижение мира во всём мире, на исследования знаний и традиций народов всего мира. Он говорил о тех усилиях, которые каждый воин обязан прикладывать для того, чтобы сдвинуть точку сборки нашей планеты, нашей Матери-Земли в такое положение, которое обеспечит всем равноправие и благоденствие, избавит людей от негативных эмоций и принесёт им любовь и радость…
Он говорил, казалось бы, совершенно верные, правильные слова. И к словам этим невозможно было придраться. Однако за всем этим мне в затылок дышала такая пустота, что я только крепче цеплялся руками за руль. Чтобы не расплакаться…

Я осознал, что больше нет прежнего дона Хуана. Вероятно, та струя энергии первого внимания, которую он получил во время встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, что-то перегрузила в нём или заставила его пересмотреть свою судьбу настолько радикально, что сейчас я просто не узнавал его. Это был другой человек. Он говорил те слова, которые я сотни раз, в разных вариациях слышал от всякого рода искателей истины, или читал в подборках духовной литературы. Слова, за которыми, как я всегда чувствовал, не стояло никакого реального намерения.

Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал говорить. Казалось, что в нём просто кончилась какая-то пластинка или заел некий механизм. А вскоре мы подъехали к тому городку, в котором встретили дона Хенаро, выбирали крестик для холма и обедали в кафе, где дон Хенаро обнаружил ту злосчастную листовку.
Дон Хенаро тронул меня за плечо, давая понять, что хочет выйти. Мы были у той самой развилки на окраине города, на которой я подобрал его утром.

Я остановил машину и обернулся назад. Дон Хенаро открыл дверцу, выбрался наружу, а потом наклонился к неподвижно сидящему дону Хуану и поцеловал его руку. В свете, который зажёгся при открывании дверцы автомобиля, я увидел, что по лицу дона Хенаро бегут слёзы умиления.
Я был настолько ошарашен, что даже не попрощался с ним. Я не мог выдавить из себя ни слова, как будто я физически разучился говорить, - мой язык мне не повиновался.
Дон Хенаро мягко закрыл дверцу машины и пошёл вдоль пустынной ночной улицы. Я смотрел ему вслед. Он шёл какой-то не своей походкой. Он сутулился, а его ноги, казалось, подгибались в коленях при каждом шаге. Потом я заметил, что плечи его подрагивают, и мне показалось, что он рыдает. И в ту же секунду я осознал, что дон Хенаро тоже понял, что мы потеряли дона Хуана! Что он тоже не разделяет и не понимает той ерунды, которую говорил дон Хуан. Но, как безупречный воин и верный соратник дона Хуана, дон Хенаро принял свою судьбу такой, какой она оказалась.

У меня же не было вообще никакого выбора. Я очень медленно повёл машину по улице. Только сейчас до меня стал доходить подлинный размах того, что произошло.
У меня больше не оставалось никакого мира, - ни обычного, ни магического. Я не мог примкнуть к открытой линии дона Тезлкази Гуйтимео, поскольку что-то во мне не принимало всего того, что я там увидел и услышал. И даже полное приятие тех идей и концепций моим разумом не могло перевесить силу моего внутреннего неприятия.
Не мог я вернуться и в мир дона Хуана. Поскольку больше не было самого дона Хуана. Он ушёл на другую сторону. На ту сторону, которую я не мог принять внутренне, хотя – и в этом был какой-то совершенно зловещий парадокс – мой разум ведь постоянно искал и даже требовал именно этой другой стороны.
И я уже даже не знал, а существовал ли вообще тот магический мир, в котором я провёл столько лет в компании дона Хуана и его соратников, или это была только сладкая и таинственная иллюзия, безумная мечта…

Передо мной, подобно ленте кинофильма, пронеслись все эти годы. И тяжесть тоски, и горечь потери скорчили меня. А потом я ощутил сильнейшее давление внизу живота.
Я осознавал, что мне не оставлено никакого выбора. Выбирать было просто не из чего. Я решил, что отвезу дона Хуана к нему домой, попрощаюсь и уеду обратно в Лос-Анджелес. Я не представлял, что я буду делать и как стану жить. Мне хотелось только поскорее оказаться подальше от этих мест.

Давление внизу живота стало нестерпимым, я почувствовал острейший приступ тошноты и сильнее нажал на педаль газа, стараясь поскорее выехать за городскую черту.
До конца городка оставалось проехать примерно половину квартала, но я не смог больше терпеть, остановил машину, распахнул дверцу, но выйти из машины не успел, - меня стошнило.
Спазмы тошноты прокатывались по моему телу, и я только старался удерживать открытой дверцу и вытягиваться подальше, чтобы не забрызгать машину.

- Ты бы ещё насрал посреди улицы! – услышал я у себя над ухом голос дона Хуана.

Перед моими глазами была улица маленького городка, оканчивающаяся ночью. Там, где начиналась ночь, ощущалось какое-то движение, словно там гулял ветер. Мне на мгновение представилось, что эта улица, - только декорация. А когда мы покинем её и въедем в темноту, то там будет зима. И снег…
Вдруг вспомнилось стихотворение русского поэта. Его читала мне когда-то моя знакомая с факультета филологии, которая была без ума от русской литературы. Тогда мне тоже понравился этот стих, и я запомнил его.
Мне почему-то захотелось прочитать его дону Хуану. Я знал, что он не поймёт английского. Но всё равно сделал это.
Night, street, a lamp, a chemist’s window,
a senseless and dim light. No doubt
in a quarter century or so
there’ll be no change. There’s no way out.

You’ll die, and just the same as ever
begin the dance again. A damp
night, frozen ripples on the river,
a chemist’s shop, a street, a lamp.
(«Ночь, улица, фонарь, аптека…», - стихотворение А. Блока. – прим. переводчика)

Только когда закончил, я осознал, что снова могу говорить. Дон Хуан тронул меня за плечо и сказал, что мы должны ехать.
Он устроился на переднем сидении, и мы выехали из города.
Ехали молча. Мне стало значительно легче. Однако я боялся задавать вопросы, поскольку никак не мог понять, кто сейчас дон Хуан. Является ли он прежним доном Хуаном, или он, - новый дон Хуан, который просто переоделся в свою старую одежду? А может быть, в данный момент он представляет собой какую-то смесь обоих?
Всё это было довольно нелепо. И я молчал. Дон Хуан тоже молчал и ни разу не взглянул на меня.
Вдруг он велел остановить машину. Я не сразу понял, где мы остановились. И только когда мы выбрались наружу, я узнал тот холм перед городом, на котором мы сидели, глядя на окна. Поскольку в этот раз мы въезжали на него со стороны города, то я просто не успел сориентироваться в пространстве.

Мы сели на том же самом месте. Только светящихся окон в городе было значительно меньше. После непродолжительного молчания, дон Хуан сказал, что мне придётся потратиться на ещё один крестик. Я не понял о чём это он и повернулся к нему. Даже в темноте было видно, что он улыбается.
- Похоже, этот холм тоже претендует на то, чтобы стать твоим местом силы, - сказал дон Хуан.

С моих плеч словно убрали гранитную плиту. Это был прежний дон Хуан. И вокруг меня был прежний мир, - может быть сладкая и таинственная иллюзия, может быть только фантазия, - мне было безразлично. Это был мой мир.
Я хотел улыбнуться дону Хуану, но не смог. Мышцы моего лица были всё ещё какими-то скованными.

- Что за стих ты читал у машины? – спросил дон Хуан.
Я объяснил. И добавил, что, к сожалению, не знаю испанского перевода.
- Не важно, - сказал он. – Я понял, что ты хотел сказать.

Я возразил, что я и сам не знаю, что я хотел сказать этим стихотворением. Просто для меня в нём было сказано о мире больше, чем во всём том, что я услышал на той фиесте.
- Именно это ты и сказал! – улыбнулся дон Хуан.

- Зачем мы туда на самом деле ездили, дон Хуан? – спросил я после непродолжительного молчания.
Он покачал головой, а потом произнёс:
- Для тебя эта поездка была возможностью увидеть второй путь, уводящий от Перекрёстка Трёх Дорог. Для меня самого… впрочем, сейчас не имеет значения, чем это было для меня.
- Но ты встречался с доном Нагвалем?

Он снова покачал головой и сказал:
- Нет никакого дона Нагваля. Во всяком случае, в том смысле, как воспринял ты.

Я заявил, что я воспринял всё только так, как описали мне они с доном Хенаро. И если всё это было розыгрышем, то я бы назвал этот розыгрыш довольно жестоким, - я едва не свихнулся от событий прошедшего дня.
Дон Хуан тихо рассмеялся, словно он не хотел нарушать тишину ночи.
- Это не было обычным розыгрышем, - сказал он. – И, хотя у всего этого было какое-то подобие сценария, который, кстати, возникал прямо на ходу, но это не было и театральным представлением, рассчитанным на тебя. Мы с Хенаро не просто играли роли. Мы были этими ролями.
- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
- Я хочу сказать, что мы создали для тебя специальную реальность и сами поселились в ней, понимаешь? Мы не играли, мы, - были.
- Ты хочешь сказать, что когда вы вернулись, вы на самом деле были двумя… идиотами? – изумился я. – А потом, в машине, ты совершенно искренне говорил всю эту чепуху? А дон Хенаро на самом деле плакал, когда прощался с тобой?
- Ну, о чём плакал Хенаро, ты лучше спроси у него самого, - усмехнулся дон Хуан. – Я же только могу повторить тебе то, что уже сказал: мы не играли, мы, – были.
- Но хотя бы какой-то контроль или что-то похожее у вас оставалось? – не мог понять я. – Иначе, как ты вернулся к себе настоящему?
- Настоящему? – покосился на меня дон Хуан и опять тихо рассмеялся.

Он улыбнулся и продолжил:
- Но это не тот контроль, который имеешь в виду ты. Когда-нибудь ты сам узнаешь то, о чём я говорю.
- Но к чему был весь этот спектакль? – спросил я.
- Я тебе уже ответил, что это была возможность для тебя увидеть второй путь.
- Но не проще ли было вручить мне ту листовку и сказать, что мне стоит побывать на этой фиесте? Я ведь мог и один туда съездить, чтобы всё увидеть.
- Да, это было бы проще, - согласился дон Хуан. – Но в таком случае ты ничего бы не узнал. Нужно было не просто показать тебе второй путь со стороны. Нужно было явственно указать тебе на этот путь в тебе самом.

Дон Хуан легонько постучал кулаком в мою грудь
- Вот здесь…

Теперь я понял, что он хотел сказать. Размах их предприятия поразил меня. Я вспомнил дона Висенте и Сильвио Мануэля…
- Но неужели не было другого, более простого способа сделать это? – спросил я.
- Я не знаю, - пожал плечами дон Хуан. – Возможно ты сам, если тебе когда-нибудь понадобится проделать нечто подобное для кого-то другого, найдёшь что-то более изысканное. Но мы с Хенаро простые индейцы…

Тут у меня возникло одно сомнение. Я спросил:
- Получается, дон Хуан, что все собравшиеся там люди побывали у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Ничего такого не получается! - возразил он.
- Но чтобы избрать этот второй путь, разве им не нужно было оказаться у перекрёстка?
- Нет, - ответил дон Хуан. – Это всё слова. Они опять загнали тебя в ловушку.
- Но ведь ты сам утверждал, что так гласит Правило!
- Ничего такого я не утверждал.
- Но как же нет, когда, – да! – его упрямство начало меня раздражать, и я стал подниматься, чтобы сходить в машину за своим блокнотом и процитировать ему его собственные слова.
- Сядь! – удержал он меня. – То, что я тогда говорил, касалось тебя, а стало быть, и тех, кто побывал на перекрёстке. Но я ведь не говорил, что они создают эти три дороги, ведущие от него. Я сказал, что они выбирают. А значит, дороги эти уже существуют, вне зависимости от того, был ты на перекрёстке или нет.
- И что? – я не мог понять, к чему он клонит.
- Похоже, ты действительно слегка в уме повредился, - вздохнул дон Хуан. – Это ведь элементарно! Ну, подумай сам, если эти дороги уже существуют, то…

Я не понимал, чего он ждёт от меня. Передо мной быстро промелькнула картинка: фонарь у перекрёстка трёх пыльных, пустых дорог. Она мне не говорила ровным счётом ничего.
- То это значит, что по ним уже снуют туда-сюда толпы народа! – нетерпеливо воскликнул дон Хуан.
- Почему? – спросил я.

Дон Хуан одной рукой ухватил меня за голову и развернул её по направлению к городу, а другую руку вытянул в том же направлении.
- Погляди! Что, все эти люди тоже выбрали свой путь лишь после того, как побывали у перекрёстка?

Только тут до меня дошло, о чём он.
- Так значит, никто из присутствовавших на фиесте не был у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Но я ведь не могу знать за всех! – воскликнул дон Хуан. – Я только объясняю тебе, что выбрать один из путей можно не только на перекрёстке, но и вне него. И делается это как раз для того, чтобы избежать попадания на перекрёсток!

Он пристально посмотрел на меня и сказал:
- Люди прилагают все возможные усилия, выбирают какую угодно дорогу, лишь бы не оказаться у Пустого Тройника. Для человеческих существ нет ничего ужаснее, чем реальность такая, как она есть. И где-то глубоко внутри они ощущают, и не без основания, что оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог, значило бы для них, - поставить под угрозу своё ясное, объяснимое и целенаправленное существование, понимаешь?

Я понимал.
- Когда же какой-либо путь выбирает маг, который оказался у Перекрёстка Трёх Дорог, то его дорога оказывается несколько иной, чем дорога обычного человека. Так случается потому, что маг, в отличие от нормального человека, не просто ощущает или подозревает, - он видел, он был на этом перекрёстке. Поэтому он знает, от чего укрывается. И поэтому я говорил тогда, что, даже выбирая первую дорогу, маг не станет обычным человеком в полном смысле этого слова. И всегда будет отличаться от окружающих его людей. Нет возможности полностью обмануть себя…
- Скажи, дон Хуан, а как насчёт самого дона Тезлкази Гуйтимео? Он был на перекрёстке?
- Понятия не имею, - пожал плечами дон Хуан. – Я не знаком с ним и никогда не видел его.
- Так вы с доном Хенаро не ходили к нему в шатёр? – удивился я.
- Мы-то ходили, - вздохнул дон Хуан. – Но у самого входа вдруг выяснилось, что ни у меня, ни у Хенаро нет лишней сотни долларов.
Чувствовалось, что он едва сдерживает смех.
- Но что бы ты делал, если бы я согласился тогда пойти с тобой к дону Нагвалю? – спросил я.
- Можешь быть уверенным, что я отвёл бы тебя к нему, - улыбнулся дон Хуан.
У меня не возникло сомнений по поводу этого его утверждения.
- А дон Тезлкази Гуйтимео действительно нагваль? – спросил я.

Я спрашивал, поскольку нагвалем его называли все вокруг, а не только дон Хуан и дон Хенаро. Значит, это не могло быть просто частью их спектакля или как бы там ни называть то, что они со мной проделали.
- Я не знаю, - ответил дон Хуан. – Я ведь уже сказал тебе, что я даже ни разу не видел его.
- Ну, а если исходить из того, что ты слышал о нём, ты не мог бы определить это? – не унимался я.
- Перестань молоть ерунду! – посоветовал дон Хуан. – Из того, что мне о нём известно с чужих слов, я могу только предположить, что он, – хороший человек и неплохой целитель. Однако его, так называемая духовная деятельность, меня не впечатляет. Но кто я такой, чтобы делать выводы? Может быть, это просто его контролируемая глупость…

Дон Хуан улыбнулся, но я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. У меня возникло ощущение, что он знает больше, чем сказал мне. Я поделился с ним своими подозрениями.
Он согласился, что моё ощущение верное. И сказал, что не хочет углубляться в эту тему потому, что не собирается идти на поводу моей склонности осуждать других.
- Но я никого не осуждаю! – искренне возразил я. – Я только хочу разобраться!
- Наверное, слово осуждать, - не совсем точное, - сказал он. – Но как бы там ни было, ты можешь спрашивать о ком угодно, но о Тезлкази Гуйтимео мы не будем говорить.
- Он какой-то особенный? – попытался я зайти с другой стороны.
- Нет, - ответил Дон Хуан. – Просто разговор о нём только отвлечёт нас в ненужные подробности, которые ничего тебе не дадут. Оставим это.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. И тогда я вспомнил того человека, который увлёк меня своим научным подходом. У меня снова возникло побуждение сходить за своим блокнотом, чтобы зачитать дону Хуану то, что я записал со слов того человека. Но потом я понял, что сейчас в этом цитировании нет никакой нужды, и просто пересказал своими словами то, что тогда говорилось.
Закончив пересказ, я сказал дону Хуану, что точка зрения того человека на магию была чем-то мне симпатична, хотя я и не мог полностью принять её.
- И чего ты хочешь от меня? – спросил дон Хуан.
- Я хочу, чтобы ты прокомментировал то, что я рассказал. Ведь у тебя гораздо больше непосредственного магического опыта, чем у меня.
- Непосредственного магического опыта… - повторил дон Хуан и, улыбнувшись, передёрнул плечами, словно у него между лопаток протащили сосульку. – Из того, что я услышал, я могу только сделать вывод о том, что этот твой человек научился прикладывать все свои силы на то, чтобы избежать даже возможности оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог. Я думаю, что, установив интуицию на место безмолвного знания, он так и останется удовлетворённым до конца своих дней.
- Но это мне почти ничего не говорит, дон Хуан! – запротестовал я, опасаясь, что это и весь его комментарий. – Не мог бы ты подробнее объяснить, в чём он не прав?
- Не прав? – переспросил дон Хуан. – Так ведь он прав! Он делает лучшее, на что способен. Но если мы говорим о магии, то он занимается тем, от чего я предостерегал когда-то тебя самого.

Я попросил, чтобы он напомнил. Дон Хуан развёл руки в стороны, словно хотел обнять окружающее пространство, и повторил то, что я действительно уже слышал от него, но о чём постоянно умудрялся забывать:
- Сама вечность окружает нас каждое мгновение. И превращать это величие в разумность, заниматься тем, чтобы уменьшать всё до уровня управляемой чепухи, не только глупо, но и крайне вредно…

Он замолчал на миг и потом добавил:
- Тот человек не знает смирения воина. Ему известно лишь смирение нищего. И потому он склоняет голову перед разумом…

Я понял всё, что он сказал. Но одно возражение всё-таки вырвалось у меня.
- Но, дон Хуан, а ты сам, говоря так о том человеке, разве не осуждаешь его? – не без некоторого внутреннего удовлетворения, спросил я.
- Нет, - спокойно возразил он. – Я давно уже научился предоставлять людей самим себе. Поэтому у меня нет по отношению к ним никакого осуждения. Говоря так, как я говорил, я только констатировал факт. И сделал это по твоей просьбе. Можешь быть уверенным, что, например, с Хенаро мы никогда не обсуждаем ничего подобного.

Он улыбнулся. А я снова почувствовал себя в дураках. Как и обычно, дон Хуан выставил всё в таком свете, что все концы указывали на меня.
- А каков же третий путь, дон Хуан? – спросил я, чтобы сменить тему.
- О нём мы пока не можем говорить, - ответил он. – Мы поговорим о нём тогда, когда ты столкнёшься с ним столь же недвусмысленно, как сегодня столкнулся со вторым. Слова вне игры, - заключил он с улыбкой.
- Но когда же я столкнусь с ним, дон Хуан?
- Этого я не знаю. Может быть очень скоро. А может быть и никогда. Всё в руках тех сил, которые правят нашей судьбой…

Его замечание об управляющих нами силах, не показалось мне уместным. Я нахмурился.
Дон Хуан поднялся на ноги. Я воспринял это, как знак, что нам пора ехать, и тоже встал. Дон Хуан потянулся всем телом и предложил мне сделать то же самое. Я потягивался лицом к городу. И просто всем телом почувствовал, как от меня отлетает что-то липкое и тягучее.
Мы направились к машине.
Когда я включил двигатель и зажёг фары, то вдруг вспомнил о доне Хенаро.
- Дон Хуан, а что делает в этом городке дон Хенаро? – спросил я.
- Как это, – что? – удивился дон Хуан. – Ведь Хенаро сразу тебе объяснил, - он там прячется…

...

Я поднялся, умылся и пошёл искать дона Хуана. Он был на кухне в задней части дома. На очаге начинал посвистывать чайник, а дон Хуан что-то раскладывал на деревянной доске, которую он обычно использовал как для резки продуктов, так и в качестве подноса. Он велел мне отправляться на веранду, поскольку ужинать мы будем там.
Я спросил, не нужна ли ему помощь, и он вручил мне свой импровизированный поднос. Я ушёл.
На подносе были тортильи, свёрнутые в трубочки, но без начинки. Рядом лежало тонко нарезанное вяленое мясо. В глубокой тарелке был мелко порезанный лук, смешанный со сметаной. В небольшой чашке лежал кусковой сахар коричневого цвета.

Я поставил поднос на веранду и опустился рядом с ним. Пришёл дон Хуан и поставил на пол большой фарфоровый чайник и чашки. Он снова куда-то ушёл и вернулся с куском белой льняной ткани, которую он расстелил, будто скатерть, на полу веранды. Переместив на скатерть всё, что мы принесли, он жестом пригласил меня к этому импровизированному столу.
Дон Хуан разлил по чашкам чай. Это был чёрный чай, аромат которого в этот момент был мне весьма приятен. Дон Хуан сказал, что лук со сметаной следует пытаться, с помощью ложечки, запихивать в тортильи. А можно попросту обмакивать тортильи в тарелку.
- Сегодня у нас праздник! – заключил он, указывая обеими руками на наш стол. – И сегодня мы можем даже поговорить во время нашего ужина…

Я не понял, почему он назвал наш ужин праздничным. Должно быть из-за наличия скатерти. Впрочем, подбор продуктов тоже не был совершенно обычным. Хотя шикарным наш стол, разумеется, назвать нельзя было, но было своеобразно вкусно.
Я весь ушёл во вкусовые ощущения, которые возникали во время пережёвывания кукурузной тортильи с вяленым мясом и луком в сметане, да ещё запиваемой чёрным чаем с кусковым сахаром, что совсем забыл про замечание дона Хуана о том, что мы можем разговаривать.
- Ей-богу, ты странный парень! – услышал я его голос. – Мне иногда кажется, что ты всё делаешь наперекор.

Тут только я осознал, что сам он ещё ничего не съел и только смотрел, как я увлечённо поглощаю пищу.
Я смущённо извинился, объяснив свою рассеянность тем, что я, видимо, ещё не полностью проснулся, но уже слишком голоден.
- О чём мы будем говорить, дон Хуан? – спросил я.
- Так это ты мне должен сказать! – усмехнулся он.

И увидев, что я отложил свою пищу, он добавил:
- Ешь, ешь, не стесняйся! Я просто дразню тебя.

Он тоже приступил к еде. Я сказал, что это, должно быть, очень странно, но сейчас я действительно не знаю, о чём мне хотелось бы поговорить. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что это на самом деле весьма странно.
- Однако лучше бы ты преодолел эту свою странность, - добавил он. – Поскольку если у тебя остались какие-то вопросы, то лучше задать их сейчас. Другого случая, в этот раз, уже не представится, - завтра тебе предстоит отправиться домой…

Я запротестовал, что у меня есть ещё в запасе около недели, и что мне совсем не хочется уезжать в Лос-Анджелес. Но дон Хуан только покачал головой. Я знал, что мои возражения бесполезны, и мне придётся подчиниться.
Я принялся лихорадочно перебирать в уме прошедшие события, чтобы выловить какие-нибудь вопросы. Но вероятно я действительно ещё не совсем проснулся, - вопросов не возникало. Кроме одного.
Я исподлобья взглянул на дона Хуана, не решаясь задать этот вопрос. Он перехватил мой взгляд и от смеха повалился на спину. Успокоившись, он сказал, что, судя по выражению моего лица, у меня есть какой-то особенно дурацкий вопрос. Я не выдержал и тоже рассмеялся. А потом признался:
- Он на самом деле дурацкий, дон Хуан. Но других пока нет на очереди, как ни странно.
- Ладно, давай свой вопрос, - с обречённым выражением лица предложил он.
- Я всё равно не могу понять, что дон Хенаро делает в том городке! – выпалил я. – Зачем он там прячется?

Я ожидал нового припадка смеха, но дон Хуан, к моему удивление, воспринял мой вопрос спокойно и даже, как мне показалось, серьёзно.
Он отложил в сторону свою еду и пристально посмотрел на меня.
- Что ж, - проговорил он после какого-то раздумья. – Это неплохое начало для беседы…

Я всё ещё ожидал, когда же он рассмеётся. Но он оставался серьёзным.
- Должен тебе признаться, что здесь я знаю не более твоего, - заявил он. – Поэтому мне остаётся только подтвердить то, что сказал сам Хенаро, - он там прячется.
- Но что это значит? – воскликнул я. – Какая цель всего этого?
- Об этом лучше расспросить его самого. Только я сомневаюсь, что он станет объяснять.
- Но ты разве не знаешь?
- Чёрт возьми, конечно, нет! – воскликнул дон Хуан. – Я ведь тебе уже сказал, что я по этому вопросу нахожусь в таком же неведении, как и ты.

Меня охватило смятение. Было непохоже, что дон Хуан шутит или снова разыгрывает меня. Но если он действительно не знал, что в том городке делает дон Хенаро, то это было для меня чем-то необъяснимым. Я почему-то не мог себе представить, что он не в курсе дел дона Хенаро. Поскольку при таком положении вещей всё становилось каким-то зыбким и невнятным.
Я был уверен, что дон Хуан отдаёт себе полный отчёт в том, что происходит в его мире, и чем занимаются члены его команды. Я не мог знать наверняка, но я подозревал, что всё, что произошло за эти пару дней, было каким-то образом устроено не без вмешательства самого дона Хуана. То есть я полагал, что дон Хенаро оказался в том городке не зря и, разумеется, с ведома дона Хуана. А иначе, как вообще всё могло складываться именно так, как оно сложилось?
Дон Хуан молча наблюдал за моими умственными усилиями. Наконец он не выдержал и улыбнулся. А потом спросил:
- Ты, должно быть, полагаешь, что я являюсь кем-то типа дирижёра?
- Именно так! – подтвердил я.
- Но ведь и дирижёр не знает, с кем, в свободное от репетиций время, спит его первая скрипка, не так ли?

Он, прищурившись, лукаво посмотрел на меня.
Я попытался объяснить, как я всё это себе представляю, но он перебил меня.
- Я тебя не дурачу и не разыгрываю! – твёрдо сказал он. – Я на самом деле не знаю, что там делает Хенаро. Твоя ошибка в том, что ты воспринимаешь отряд магов, партию нагваля, как доски в заборе, - все одинаковые и различаются только в силу занимаемой должности.

Я возразил, что это не так. И что я прекрасно понимаю, что все они разные.
- Нет, ты не понимаешь! – заявил дон Хуан. – Ты не понимаешь, - насколько разные. Потому что самому тебе ещё никогда не удавалось достичь своей собственной разности.
- Разности от кого? Или от чего? – удивлённо спросил я.
- Разности вообще, - сказал он.

Я не понял ничего. Дон Хуан скорчил какую-то гримасу, в которой были смесь бессилия и неудовольствия, а потом улыбнулся. Он сказал, что нам следует попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.
- Опиши мне, как ты представляешь себе отряд магов, - попросил он.

После этого я отметил, что из всех воинов больше всего внимания мне уделяет дон Хенаро, и высказал предположение, что это так потому, что он является, как утверждал сам дон Хуан, моим бенефактором. Поэтому я даже представить себе не мог, что дон Хенаро находился в том городке просто так, от нечего делать, случайно. Я заявил, что в моём понимании, он действовал в согласии с каким-то планом, начертанным самим Правилом. А значит, дон Хуан никак не мог не быть в курсе всего, что происходит.

Дон Хуан внимательно выслушал мои объяснения, а потом сказал, что, как он и предполагал, воины магического отряда, в моём представлении, являются чем-то вроде досок забора, раскрашенных, для пущей важности, в различные цвета.
Я упорно не понимал этой его аналогии и потребовал объяснений.
- Всё, что ты рассказал, могло бы обстоять именно так в том случае, если бы воины магического отряда были личностями. Но все они уже прошли некий порог, после которого личность мага становится чем-то абстрактным. И все те замечательные вещи, о которых ты рассказал, - цели, смыслы, практики и упражнения, - не имеют для мага никакой ценности.
- Но тогда, – что? – в изумлении воскликнул я и добавил: - Что является ценностью?

Дон Хуан взглянул на меня с выражением бессилия на лице и, разведя руки в беспомощном жесте, сказал:
- Я не знаю.

Я был ошарашен. А дон Хуан, как ни в чём ни бывало, начал говорить.
- Я на самом деле не имею понятия о том, что Хенаро делает в том городе. Хенаро для меня такое же таинственное существо, как и Висенте. Как Сильвио Мануэль. Как ты. Как…

Он выдержал паузу и, улыбнувшись, закончил:
- И как сам я.

Я молчал, пытаясь привести в порядок свои мысли. Они водили какой-то беспомощный хоровод вокруг того, что сказал дон Хуан. А я пытался выдернуть хотя бы одну из них из этого круга, чтобы начать очередную цепочку вопросов. Но мне это не удавалось.
Дон Хуан пришёл мне на помощь.
- Твоя трудность заключается в том, что ты всё ещё относишься к Правилу, как к карте. А из этого следует твоя убежденность в том, что всё, что мы с тобой проделываем, является частью какого-то большого плана, который реализуется в соответствии с определённым сценарием. И сценарий этот, по твоему убеждению, пишу я сам. Ну, или иногда я делаю это на пару с Хенаро.

Дон Хуан улыбнулся и пристально посмотрел на меня.
- Но тогда что же происходит на самом деле? – обескуражено спросил я.
- К твоему великому сожалению, даже я вряд ли смогу объяснить, что же происходит на самом деле, - усмехнулся дон Хуан. – Попробуй взглянуть на происходящее под другим углом, может быть это тебе поможет.

Я не представлял, что именно он предлагает мне сделать.
- Попробуй допустить, что нет никакого заранее расписанного сценария, - сказал дон Хуан. – И наша встреча с Хенаро в том городке была просто случайной. Разумеется, тут следует уточнить, что случайностью она была лишь для тебя, но не для меня.
- Ага! – оживился я. – Значит, ты всё-таки знал, что Хенаро находится там?
- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и хлопнул себя по ляжкам. – Да ничего я не знал!
- Тогда почему это не было для тебя случайностью?
- Потому что для меня вообще нет больше случайностей! - заявил он.
- Но разве это не говорит о наличии какого-то плана, сценария, если нет случайностей, дон Хуан? – спросил я.

Он потёр виски, как будто мои вопросы вызывали у него головную боль. Какое-то время он молчал. Потом сказал.
- Ты загнал меня в тупик. Я не могу ответить ни да, ни нет. Скажем так. Сила сама располагает вещи тем или иным образом. В данном случае всё случилось так, что мы приехали на базар в тот момент, когда в том городе оказался Хенаро. Я не знаю, для чего он туда приехал. Скорее всего, он на самом деле прячется там, как он и сказал. Но я понятия не имею, что именно он подразумевает под всем этим. Это его жизнь и его поступки…

Дон Хуан сделал паузу, словно в расчёте на то, чтобы я осознал то, что он только что сказал о доне Хенаро. Потом он продолжил:
- После того, как мы встретились, сила расположила всё так, чтобы случился наш поход в мастерскую за крестиком. Тогда я не знал, но впоследствии понял, для чего это было нужно. Все эти поиски креста заточили твоё восприятие.
- Что значит, заточили моё восприятие? – перебил я. – Как именно заточили?
- Как ты затачиваешь свой карандаш! – засмеялся дон Хуан и сказал, что в данный момент не стоит отвлекаться на объяснение этого.

Я был разочарован, но настаивать не посмел.
- После этого случилось так, что мы устроились на обед в том кафе. Мы беззаботно веселились, а потом случилось так, что Хенаро принёс ту листовку. И это был знак. Я знал это, поскольку с момента нашей встречи было ясно, что именно Хенаро будет тем, кто в этот день явит что-то важное для тебя.
- Откуда это было ясно? – спросил я.
- Вспомни, что именно ты был тем, кто увидел в том городке Хенаро. Уверяю тебя, я бы так и прошёл мимо. Ведь у него была какая-то своя задача в том городе. И найти его, раз уж прятался, можно было только в случае крайней значимости. Но ты сделал это. Ты его нашёл. А я бы не смог его найти. Понимаю, тебе трудно в такое поверить, но это так.

Дон Хуан улыбнулся и подмигнул мне. А потом добавил, что, несмотря на то, что он, по отношению к событиям того дня употребляет слово - случились, все они не являются случайностями.
На каком-то уровне я начинал понимать, о чём он говорит. Однако мысли мои по-прежнему вертелись хороводом.
- Когда я осознал этот знак, то сразу же прикоснулся и к тому абстрактному плану силы, который она имела в отношении тебя. А потому я, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. А вскоре и Хенаро осознал этот план и, вдвоём, мы создали для тебя специальную реальность, в которой могло случиться то проявление силы, которое было явлено тебе.
- Ты говоришь про твой рассказ о скрытых магических линиях и об открытой линии? И о вашем с доном Хенаро маскараде? – нахмурился я.
- Это не было маскарадом! – возразил дон Хуан. – Я ведь уже говорил тебе. Мы создали специальную реальность, в которой существуют скрытые магические линии, существует открытая линия, и существует дон Нагваль, который эту линию возглавляет. И мы сами с Хенаро тоже были там.
- Но реально этого всего не существует? – уточнил я.
- Конечно, существует! – возразил дон Хуан. – Ведь я же тебе говорю, что мы создали специальную реальность…
- Это я понял, - перебил его я несколько раздражённо. – Но как обстоят дела в действительности? На самом деле ведь этого всего нет?

Дон Хуан посмотрел на меня, как мне показалось, озабоченно. Он сказал, что если под действительностью я имею в виду то, что происходило на той фиесте, то, в таком случае, дон Тезлкази Гуйтимео, скорее всего, не принимал в своём шатре никаких нагвалей скрытых магических линий.
- Но мы ведь говорили о реальности, а не о действительности, - заключил он.
- Для меня действительность и реальность являются синонимами, - заявил я.
- А для меня… нет!

Дон Хуан хихикнул, словно ребёнок и выжидающе уставился на меня. Во мне росло какое-то раздражение. Я не мог понять, куда он клонит. И требовательным тоном я сказал, что хочу выяснить, что происходило на самом деле.
- Мне кажется, сначала неплохо было бы выяснить, что же оно такое это твоё на самом деле, - беззаботно ответил он.

Я замешкался с ответом, не зная, что сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо.
- Да, ты так и думаешь, - заявил дон Хуан, словно разглядел это во мне. – Я тебя не виню. Тот факт, что действительность не является реальностью, но реальность является действительностью, - самый замысловатый энергетический факт во всей этой магии. И его бесполезно даже пытаться понять или объяснить.

Я нервно заявил, что для меня тут нет никакой замысловатости. И что его утверждения о специальной реальности я не могу рассматривать никак иначе, чем как то, что они просто выдумали её и разыграли со мной спектакль, у которого не было в реальности никакого основания. А были ли они сами полностью в этом спектакле или только играли свои роли, - другой вопрос. Но этот вопрос не имеет отношения к тому, что хотел выяснить я.
Я был раздражён. И едва сдерживал себя.
- Что ж, на сегодняшний момент у тебя нет никакой возможности воспринимать это иначе. Поэтому на том и сойдёмся, - предложил дон Хуан.

Он поднял свою чашку и сделал жест, как будто это был бокал с вином, и он предлагает мне чокнуться.
Моё раздражение тотчас улеглось. Я поднял свою чашку в таком же жесте и виновато улыбнулся. Мы отпили каждый из своей чашки.
- Сейчас, сам не осознавая, что ты делаешь это, ты определил то направление, в котором теперь пойдут твои поиски, - сказал дон Хуан, когда поставил свою чашку. – И если ты когда-нибудь напишешь свою очередную книгу, то речь в ней будет идти о реальности и действительности. Могу тебя заверить заранее, что тебе не удастся даже приблизительно определить природу реальности в своей книге. Но ты ведь всё равно будешь пытаться это сделать, правда?

Дон Хуан улыбнулся мне и сказал, что он пойдёт принести лампу, а я должен подготовить какой-нибудь совсем другой вопрос, поскольку о реальности мы сегодня больше говорить не будем.

Он поднялся на ноги и ушёл в дом. Я остался сидеть, пытаясь найти вопрос, который бы меня беспокоил больше, чем только что услышанное.
Однако такой вопрос было непросто найти. То, что сказал дон Хуан, раздражало и одновременно волновало меня. Но, как уже не раз случалось, я заставил себя прекратить думать в том направлении, по опыту зная, что когда-нибудь позднее мы ещё вернёмся к этому вопросу.
Когда на пороге хижины появился дон Хуан, неся в руках две зажженные лампы, я уже знал, о чём хочу спросить его.
Дон Хуан поставил лампы по обе стороны нашей скатерти, и только тут я обнаружил, что это вовсе не обычные его керосиновые лампы, а два подсвечника изумительной работы, в каждом из которых горела свеча.
Подсвечники были изготовлены из ажурного металла. Я подумал, что это должно быть чугунное литьё. Между массивной ножкой и чашечкой, в которой крепилась свеча, была вставка из камня. И каждый из подсвечников имел отражатель, который был покрыт белой эмалью. Отражатель был сделан в форме вогнутого овала и, по всей видимости, выполнял ещё и функцию защиты пламени свечи от ветра.
- Сегодня у нас праздничный ужин, поэтому полагается сидеть при свечах, - весело сказал дон Хуан, перехватив мой восхищённый взгляд. – А, кроме того, что-то в этих свечах есть такого, что отпугивает насекомых. Ты сам увидишь, - ни одно насекомое не появится здесь, пока будут гореть эти свечи.
- Где ты взял это чудо? – спросил я.

Я говорил совершенно искренне. Вид этих подсвечников вызвал внутри меня то же самое чувство неопределенного давления в груди, которое возникало, когда я любовался произведениями искусства.
- Это одна из работ нагваля Элиаса, - ответил дон Хуан и сделал жест, словно хотел дотронуться до пламени свечи. – Мне они достались в наследство. Как символ невыразимого восхищения нагваля Элиаса перед таким загадочным явлением, как пламя обыкновенной свечи. Думаю, твои физики-химики не одну голову сломали, пытаясь объяснить, что оно такое…

Он засмеялся, а потом сказал:
- Нет, нет! В действительности их купила на блошином рынке в Мехико одна из женщин моей команды. И преподнесла мне ко дню рождения.

Он снова рассмеялся и предложил мне задать свой вопрос. Если я, конечно, таковым обзавёлся, пока сидел в пугающей темноте бесконечного космоса.
Я улыбнулся. И сказал, что это не какой-то один конкретный вопрос. Я просто хотел бы, чтобы он объяснил мне одно противоречие.
Я сказал, что, как мне кажется, понял всё, что произошло со мной на фиесте, и понял его объяснения, касающиеся второго пути. Но тот человек, который захватил меня своим научным подходом, оставался не вполне понятен мне. Точнее, мне было непонятно, что он делает на этом втором пути. Ведь по утверждениям дона Хуана, второй путь ведёт к истощению разума или даже безумию. Однако, слушая того человека, я никак не мог бы назвать его безумцем. Даже наоборот.
- Ты упустил из виду, что моя краткая характеристика второго пути была из двух частей, - усмехнулся дон Хуан. – Если быть строгим в определениях, то я говорил, что второй путь ведёт к одержимости и истощению разума. Человек, о котором ты так беспокоишься, одержим… разумом.

Дон Хуан сделал паузу и посмотрел на меня. В свете свечей глаза его сверкали.
- Любая одержимость является ключиком, которым отпирается выход на эту дорогу, – продолжил он. – Вполне возможно, что со временем этот человек истощит и свой разум. Говоря так, я не хочу сказать, что этот человек станет безумцем, - это ему ни в коем случае не грозит. Я имею в виду, что его разум потеряет последний шанс стать когда-нибудь более абстрактным. Надеюсь, ты уже понимаешь, что, говоря, - абстрактным, я не имею в виду способность понимать математические абстракции.

Он снова посмотрел на меня, потом улыбнулся и закончил.
- Но пока что движущей силой того человека является желание всё объяснить и открыть некие волшебные технологии, при помощи которых он надеется описать формулами невыразимость и таинственность этого мира. Это приносит ему успокоение и, одновременно, возбуждает его. Наделяет его существование в этом мире определённым смыслом. Скажем так. Без этой игры, в которую тот человек играет со своим разумом, у него ничего нет. Поэтому он одержим разумом, и склоняет голову перед ним. А куда ведёт такая одержимость, - тебе уже известно.

Дон Хуан выпрямился и строго посмотрел на меня.
- Берегись! – предупредил он. – На эту дорогу ведёт всякая одержимость. Даже одержимость…

Он замолчал и кивком головы как будто приглашал меня продолжить. Догадавшись, что у меня нет вариантов, он закончил сам:
- Даже одержимость безмолвным знанием!

Он расхохотался, глядя на моё удивлённое лицо. Я на самом деле не ждал такой концовки. И она едва не увела меня в сторону от того, что я намеревался выяснить, поскольку подталкивала начать расспрашивать дона Хуана о том, что он имеет в виду, говоря про одержимость безмолвным знанием.
Однако я сдержал своё любопытство по этому вопросу, а может быть мой интерес к тому учёному оказался сильнее.
- Но, дон Хуан, тот человек говорил очень правильные вещи! - заявил я. – Его слова, которые я пересказал, были только частью всего того, что он говорил. Жаль, что ты не слышал его. Я, вероятно, не очень хорошо передаю смысл его речи. На самом деле он, на мой взгляд, всё понимает правильно.
- Понимает или знает? – перебил меня дон Хуан.
- Что ты имеешь в виду? – не понял я.
- Знание и понимание, - две большие разницы. Мне казалось, что на сегодняшний день у тебя уже не должно было остаться никаких сомнений по этому поводу, - улыбнулся дон Хуан.
- Но я ведь не могу наверняка знать, понимает тот человек или знает, - возразил я.
- Конечно, можешь! – заявил он.
- Дон Хуан, дон Хуан… - в отчаянии взмахнув руками, воскликнул я. Он постоянно, как мне казалось, уходил от моих прямых вопросов, перебрасывая разговор в другие, желательные ему самому, направления.
Он рассмеялся, передразнив мой жест отчаяния. А потом сказал:
- Тебе кажется, что я всё время ухожу от вопросов, не так ли?
Я утвердительно кивнул.
- Это не так, - покачал он головой. – На самом деле это ты задаёшь не те вопросы.
- Тогда какие же вопросы были бы, - те? – спросил я.
- Я не знаю, - снова покачал он головой. – Это ведь должны быть твои вопросы. Но чтобы наш праздничный ужин окончательно не превратился в учёные посиделки в кафе твоего университета, я попробую ответить, несмотря на то, что не получил должного вопроса. Как ты на это смотришь?
И, не дожидаясь моего согласия, он продолжал:
- Как тебе уже должно быть известно, у нашего разума нет конкурентов. Конечно, в некоторых случаях таким конкурентом могут выступать чувства. Но они, - слабый противник. И, в конце концов, в девяносто девяти случаях из ста, разум, рано или поздно, берёт верх.
- А любовь? – возразил я. – Как же любовь, дон Хуан? Ведь говорят же, что любовь, - неразумна.
- Конечно, любовь неразумна, - согласился он. – Но любовь, - тоже чувство. Так что и она, в подавляющем большинстве случаев, склоняет голову перед разумом. К тому же, разум уже смог и её объяснить. Как насчёт всяких химических реакций?
Он улыбнулся и продолжил:
- Такое положение, в сегодняшней модальности времени, возводит влияние и власть разума на уровень почти абсолютный. Единственным реальным конкурентом разуму является дух. Но от этого конкурента разум тоже научился избавляться, применяя первую свою уловку, - игнорирование.

Я ответил, что не обратил особого внимания на его слова об уловке разума, приняв их за некую фигуру речи.
Он рассмеялся, а потом сказал, что это тоже одна из уловок разума, - уводить внимание в сторону от важных моментов, оправдывая это какими-нибудь банальностями.
- Уловка, - сущность магии, - пояснил он. А наш разум, - величайший маг и кудесник. Поэтому он тоже, подобно духу, пользуется уловками.

Для меня это прозвучало полной неожиданностью. И мне хотелось сделать паузу, чтобы поразмышлять над этим утверждением дона Хуана, но он не дал мне такой возможности, продолжив свои объяснения.
- Вне всяких сомнений, наш разум, - величайший маг! Иначе, как бы ему удалось распространить своё влияние на такое количество осознаний? И как бы ему удалось уводить наше внимание от нагуаля так успешно, что мы легко игнорируем даже самые явные проявления духа? Вот ведь вопрос, а?

Дон Хуан снова выжидающе посмотрел на меня. Но, поняв, что ответа от меня не последует, притворно вздохнул и продолжил:
- Однако, игнорирование, - это только одна из уловок разума. И, я бы сказал, - довольно тупая, хотя и далеко не примитивная уловка. Но есть у него и более изысканные уловки. Например, - объяснение…

Сделав очередную паузу, он, вдруг, поднялся на ноги и отошёл к выходу с веранды. Там он остановился, вглядываясь куда-то в западном направлении.
Несколько минут он стоял неподвижно, а потом, так же неожиданно, вернулся на место.
Я ждал, что он продолжит, но он молчал.
- Разве твой разум не пытался объяснить тебе мои действия? – наконец спросил он.

Я ответил, что у меня промелькнули кое-какие подозрения на этот счёт, но я бы не назвал их объяснениями. В действительности я не знал наверняка, почему он так поступил.
Дон Хуан рассмеялся. А потом спросил:
- Значит ли это, что твой разум признал мои действия необъяснимыми?

Я ответил, что это не совсем так. Скорее, его действия были необъяснимы только для меня, поскольку я понятия не имел, почему он отходил к выходу с веранды. Но для него самого в этом всём, разумеется, был какой-то смысл.
- Это тебе подсказал твой разум? – поинтересовался дон Хуан.

Я вынужден был признать, что это именно так.
- А если я скажу, что для меня самого эти действия были совершенно бессмысленны? – спросил он.
- Но так не бывает! – возразил я. – Ты ведь для чего-то сделал это!
- Вот об этом я и говорю, - заключил дон Хуан.
- Да о чём, - этом? – возмутился я. Мне никак не удавалось поймать нить его утверждений.

Дон Хуан вздохнул. А потом взглянул на меня каким-то сияющим взглядом и вдруг завопил:
- Разум! Разум!! Разум!!! Смыслы! Цели! Причины! Следствия! Концепции! Практики! Разум! Разум!!

Он выкрикивал это так самозабвенно, что испугал меня почти до полусмерти. Я вдруг ощутил себя так, будто меня укутали во что-то плотное и сунули под пресс.
Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал. Он уставился на меня неподвижным, тяжёлым взглядом, а потом тихо, но яростно потребовал, чтобы я вспомнил.
Я, медленно приходя в себя, собрался было уже уточнить, что именно я должен вспомнить, как вдруг меня пронзило воспоминание. Я вспомнил, как однажды дон Хуан обучал меня четырём настроениям сталкинга в доме в северной Мексике с помощью Сильвио Мануэля и дона Висенте. И как, в определённый момент, Сильвио Мануэль начал выкрикивать каким-то нечеловеческим голосом слово, - Намерение!
- Именно это я и хотел услышать, - удовлетворённо сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о том, что вспомнил. – Только в тот раз выкрики Сильвио Мануэля позволили твоему уму направиться прямиком на вспоминание пережитого ранее чувства, и понять не только то, почему повышенное осознание является вратами намерения, но и прикоснуться к самому намерению.
А мои вопли едва не загнали тебя в полную безнадёжность…

Он сделал паузу, а потом спросил:
- Разве тебе не интересно, почему так случилось?
- Интересно, - глухо ответил я.

К моему удивлению, голос мой прозвучал неожиданно мрачно и угрюмо, словно это произнёс не я, а кто-то другой.
Дон Хуан едва не стукнулся головой, когда опрокинулся на спину от хохота. А во мне произошло странное разделение. Одна часть меня готова была присоединиться к веселью дона Хуана. А другая, мрачно и напряжённо ждала, когда же он прекратит это и продолжит говорить.
Дон Хуан, казалось, почувствовал моё настроение. Он перестал смеяться и сел, выпрямив спину. Потом он как-то по-детски шмыгнул носом, и, казалось, готов был снова покатиться со смеху, но сдержался.
- То, что выкрикивал я, ты слышишь каждый день, каждый час, каждый миг своей жизни. Это кричит твой разум. Точнее, он уже не кричит. В этом нет нужды. Он просто нашёптывает тебе всё это. И сейчас, в отличие от того раза с Сильвио Мануэлем, тебе нечего вспоминать. Поскольку твоя память давно уже находится в услужении разума, укрепляя линейность твоей непрерывности.
- Это ещё одна уловка разума? – хрипло спросил я.
- Нет, - покачал головой дон Хуан. – Это не уловка. Это следствие той изысканной уловки, которую я назвал, - объяснение.

Он переменил позу и продолжал в какой-то академической манере:
- Как тебе известно, природа нашего разума состоит в том, чтобы всё объяснять, классифицировать и систематизировать, определяя связи между явлениями в понятиях причины и следствия. Он стремится объяснить даже то, что не поддаётся объяснению в принципе.
- Но как же тогда ему это удаётся? – спросил я.
- Легко! – воскликнул дон Хуан, прищёлкнув пальцами в воздухе. – Он, - соглашается…

Он опять сделал паузу, то ли в надежде на мои вопросы, то ли просто давая мне возможность лучше осознать его утверждение. Потом он продолжил:
- Это как раз случай того твоего учёного человека, который, по твоим словам, всё понимает правильно. И тут ты прав. Он совершенно правильно всё… понимает. Но он, - не знает. Он понимает, поскольку его разум согласился, что, например, нагуаль, - невыразим. Его разум выдаст тебе совершенную концепцию относительно того, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. И твой собственный разум, поскольку, с его точки зрения, эта концепция настолько точна и совершенна, что даже нет места, где могла бы нагадить муха, легко согласится с нею. Заметил? Снова, - соглашение! Твой разум, - не знает. Он только понимает, что в концепции всё находится на своих местах. И он, - соглашается…

Я упорно не мог понять, к чему он ведёт. И попросил объяснить это как-нибудь иначе.
Дон Хуан преувеличенно вздохнул. Но потом терпеливо продолжил:
- Когда о невыразимости нагуаля говорю я, или Хенаро, или любой другой маг, которому довелось быть свидетелем нагуаля, то это говорится из знания. Но ни я, ни Хенаро, ни любой другой не понимаем, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. Однако твой учёный, - понимает. И это говорит о том, что он попался на главную уловку разума. Уловку, которую разум применяет к самому себе. Уловку настолько искусную, что даже он сам не осознаёт, что это, - уловка…

Я тут же принялся упрашивать дона Хуана, чтобы он не держал меня в неведении и рассказал об этой уловке. Но он только покачивал головой из стороны в сторону, словно не веря, что я вообще говорю об этом.
- Ты хотя бы представляешь себе, о чём просишь? – спросил он, наконец. – Сейчас мы с тобой пребываем в пространстве разговора. Разговор принадлежит сфере разума. Как, скажи на милость, я смогу рассказать тебе об уловке, которую сам разум не осознаёт, мм? Как?
- Но ты ведь упомянул о ней, - слабо возразил я. – Значит…

Я запнулся. Потому что вдруг осознал, что из того, что дон Хуан упомянул об этой уловке, вовсе не следует никакого, - значит…
Дон Хуан, казалось, прекрасно понимал, что со мной происходит. Он сидел, глядя равнодушно куда-то вдаль мимо меня, но по определённому блеску его глаз, который выдавало пламя свечей, я каким-то образом знал, что ему есть, что ещё сказать.
- Ну, говори же, наконец! – буркнул я.

Дон Хуан лукаво усмехнулся, потом пожал плечами с таким видом, словно нехотя поддаётся моему давлению и, наконец, произнёс:
- Что ж. Я могу попробовать рассказать об этой уловке. Но должен предупредить, что, несмотря на все мои старания, ты вряд ли узнаешь, о чём я говорю. Подобного рода разговоры не ведут к узнаванию. Возможно, ты достигнешь некоторой степени понимания. Но не делай на это понимание слишком большую ставку!

Он удобнее устроился на своём месте, развернул свечи так, чтобы их отражатели затеняли от нас пламя, и продолжил:
- Итак, разум твоего учёного согласился, что нагуаль, - невыразим. Но что он сделал на самом деле? Он объяснил нагуаль! Понимаешь?

Я, с каким-то остервенением, отрицательно мотнул головой. Дон Хуан едва не рассмеялся, но сдержал себя.
- Разум учёного никогда не был свидетелем нагуаля. По той простой причине, что разум вообще не может свидетельствовать о нагуале. Это прерогатива воли. Однако разум, в результате, например, манипулирования какими-то философскими концепциями, вполне может прийти к выводу о существовании нагуаля и даже о его невыразимости, необъяснимости. При этом, заметь, разуму вовсе не обязательно быть свидетелем нагуаля! Ему достаточно интеллектуальных усилий, чтобы добраться до концепции необъяснимости нагуаля. И тогда он, - соглашается. Понимаешь? Он реально не знает. Он только согласен. А что означает такое согласие?

Дон Хуан, похоже, ждал от меня ответа. Но у меня его не было. Поэтому я спросил:
- И что же оно означает?
- Оно означает только то, что разум объяснил самому себе, что нагуаль, - необъясним. Понимаешь? Необъяснимый нагуаль не является для разума реальностью! Он, - всего лишь умозрительная концепция в той картине мира, которую состряпал для нас разум…

Вероятно, на моём лице отражалось полное недоумение. Дон Хуан не выдержал и расхохотался. Впрочем, он быстро успокоился и с невероятным терпением продолжал:
- Разум просто включил в своё описание мира ещё один умозрительный элемент, который называется, - «нагуаль необъяснимый». И ничего более! Разум уложил нагуаль на одну из полочек своего инвентаризационного перечня, и теперь готов, на своём уровне, манипулировать этим умозрительным нагуалем. Несмотря на то, что сам же прицепил к нему бирочку, - невыразимый...

Мне показалось, что я начинаю понимать, что хочет сказать дон Хуан. Но это не было похоже на обычное интеллектуальное понимание. Я «схватывал» слова дона Хуана чем-то ещё. Чем-то, что, либо относилось к сфере разума лишь опосредовано, либо вообще не имело ничего общего с разумом.
- Однако это лишь часть уловки! - заявил дон Хуан. – Дальше всё может развиваться по двум сценариям. В одном случае разум приступает просто к игнорированию нагуаля, поскольку понятно ведь, что от чего-то, что не поддаётся описанию и объяснению, нет никакого толка. В другом случае, разум, вдохновляемый концепцией о невыразимости и неописуемости нагуаля, начинает любоваться своей теорией, расширять и совершенствовать её, выстраивать новые концепции. Он даже создаёт некие свои практики, которые, по его мнению, приблизили бы его к необъяснимому нагуалю. Мне лично первый вариант представляется не таким безнадёжным, как второй.
- Ты, видимо, хотел сказать, что второй вариант не такой безнадёжный? - осторожно поправил его я.
- Нет, - решительно возразил он. – Я сказал именно так, как хотел. Второй вариант намного безнадёжнее первого.
- Но почему? – не понял я.
- В первом случае у человека всё-таки остаётся небольшой шанс, что когда-нибудь нагуаль к нему достучится, несмотря на игнорирование разума. Видишь ли, игнорирование, хотя и крепкий щит, но не совсем надёжный. И при определённом давлении нагуаля этот щит не выдерживает и разлетается на куски.

Дон Хуан поднёс кисти рук к груди и, сжав их в кулаки, затем быстро выпрямил пальцы, словно имитируя некий взрыв.
- А вот во втором случае разум выставляет такие плотные щиты, что пробиться сквозь них нет никакой возможности. Ведь разум уверен, что он уже знает, что такое нагуаль. Он облёк своё понимание необъяснимости нагуаля в удобные концепции, поставил себе плюсик за то, что не игнорирует непостижимость нагуаля, и уверил себя самого, что его понимание и является знанием. Таким образом, разум всегда на коне. Он снова на вершине и правит бал. И щиты его, на этот раз, крепче любой брони.
- О каких именно щитах ты говоришь, дон Хуан? Не мог бы ты привести какие-то примеры?
- Но ты ведь стоял с таким примером нос к носу! – воскликнул дон Хуан. – Тот учёный. Он является наилучшим примером того, о чём я тебе сказал. Его щиты, - безупречны. Я уверен, что если он уже не начал, то в дальнейшем непременно начнёт облекать в научно-психологические концепции и сталкинг, и сновидение, и энергетическое тело. В конце концов, на радость всем почитателям разума, он подведёт научную базу под всю эту необразованную магию и, исходя из этой базы, разработает методологию и практику, ведущие к достижению, ни много, ни мало, - нагуаля. А затем и третьего внимания… Но, надеюсь, ты уже догадываешься, куда на самом деле приведут все эти практики с методологиями.
- Значит, выходит, что наука вообще не нужна? – спросил я.

Дон Хуан обхватил ладонями голову в жесте полного отчаяния. Потом опустил ладони и спросил, глядя прямо мне в глаза:
- Не нужна, - где?
- Что значит, - где? – не понял я.
- Где не нужна наука? – повторил он и пояснил. – Наука хороша в своей сфере. Но беда с ней в том, что, поскольку разум претендует на мировое господство, наука постоянно зарывается в те сферы, где её присутствие не только не нужно, но даже вредно. А то и вообще, - абсурдно. В музыке, например. Или в поэзии. Если же говорить о магии, то, вне всякого сомнения, для науки там просто нет места…

Дон Хуан хохотал так громко и пронзительно, что где-то даже залаяли разбуженные собаки. В какой-то момент я не выдержал и тоже к нему присоединился, хотя и не знал, над чем именно он смеётся.
Когда мы успокоились, дон Хуан удобнее устроился на своём месте и, всё ещё улыбаясь, сказал:
- Ты никогда не перестанешь меня удивлять, правда? Ведь не прошло и суток с того момента, как ты, не желая принять второй путь от Пустого Тройника, едва не заблевал всю улицу. Но посмотри на себя сейчас! Ты защищаешь второй путь так, словно это единственное, что у тебя осталось!
- Но при чём здесь второй путь? – искренне удивился я.
- Так ведь именно о нём мы говорили всё это время! – воскликнул дон Хуан. – Ты захотел узнать, чем является одержимость разумом. И я, как мог, дал тебе это почувствовать.

Я молчал. Я вдруг вспомнил, что всё на самом деле началось с того, что я выразил недоумение относительно одержимости и истощения в применении к разуму. Но в итоге, мы, как мне казалось, забрались так далеко, что потеряли связь с тем, с чего начался этот разговор.
- Концепции магического мира! – фыркнул дон Хуан, повторив мои недавние слова. – В мире магии нет никаких концепций! Но если тебе так уж нравится это слово, то я предложу пару магических «концепций». Что ты скажешь насчёт разбить зеркало саморефлексии и разрушить собственную непрерывность? И каким образом может в этом помочь наука, которая, по сути, занята как раз тем, что полирует до блеска зеркало саморефлексии и прикладывает все усилия для того, чтобы сохранить в нерушимом виде нашу непрерывность? А если, как ты выразился, - наоборот, то, как могут быть полезными для науки столь разрушительные для самой её сути «концепции» магов?

Дон Хуан поднялся на ноги и потянулся. Потом сел обратно и вдруг попросил меня принести мой блокнот. Я удивился. Но возражать не стал. Меня уже порядком утомил наш праздничный ужин, и я даже обрадовался этой паузе.

Когда я вернулся, то обнаружил, что дон Хуан собрал всю посуду на поднос и ждёт меня, сидя у чистой скатерти.
Я сел на своё место.
- Ты, конечно же, не воспринял всерьёз мои слова о том, что сегодняшний ужин, – праздничный, - заговорил дон Хуан таким тоном, словно продолжал прерванный разговор. – Но я на самом деле хотел отметить начало нового этапа в твоём обучении.

Я тут же принялся расспрашивать его о том, что это за этап и чем он будет отличаться от всего предыдущего. Но дон Хуан, смеясь, перебил меня и сказал, что, говоря - отметить этап, он вовсе не собирался начать рассказывать мне в подробностях о том, что меня ждёт в будущем.
- Ничем особенным он отличаться не будет, - успокоил меня дон Хуан. – И в то же время это ещё один этап.

Он вдруг засмеялся и, перехватив мой непонимающий взгляд, объяснил:
- Я подумал о том, насколько мы разные с моим учителем, нагвалем Хулианом. Он был, с одной стороны, гораздо более сдержанный, чем я. Например, ему бы и в голову не пришло устроить для меня праздничный ужин. Ну, разве что подобного рода праздник входил бы в его коварные планы по сведению меня с ума. Как тогда у реки…
Дон Хуан улыбнулся и, после короткой паузы, продолжил:
- А с другой стороны, он приходил в крайнее возбуждение в тех случаях, когда я остаюсь спокойным. Но как бы там ни было, мне захотелось отметить начало твоего нового этапа. И в завершение нашего ужина я хочу, чтобы ты хорошенько усвоил то, что я собираюсь сказать.

Я раскрыл блокнот, приготовившись записывать, и весь обратился во внимание. Дон Хуан вдруг запнулся и недоумённо уставился на меня. Потом расхохотался и, легко стукнув по моей руке, сжимающей карандаш, сказал:
- Не сейчас! Блокнот я попросил принести совсем для другого!

Я тут же, машинально, резко захлопнул блокнот, чем вызвал новый взрыв его смеха.
Отсмеявшись, дон Хуан сел прямо, на мгновение прикрыл ладонями лицо, потом убрал их и сказал:
- На этом этапе ты можешь оказаться пойманным какой-нибудь манией. Например, манией устранения разума…

Он выдержал паузу и улыбнулся.
- Поэтому я хочу напомнить тебе то, что уже говорил когда-то. Настоящие изменения происходят легко, естественно и без изнуряющих потрясений. Разумеется, усилия прилагаются. Но это не совсем те усилия, которые в обычной жизни прилагает человек для достижения каких-то своих целей. Как бы странно это ни звучало, но в магическом мире всё значимое именно случается, а не задумывается и осуществляется. Поэтому, вернувшись домой, живи, так, как ты жил прежде. Сомневайся и задавай вопросы. Рассуждай и оценивай. Ищи объяснений и пытайся описывать всё, что твоей душе угодно…
- Погоди, дон Хуан! – перебил его я. – Но сейчас ты сам себе противоречишь! Ты то утверждаешь, что объяснения ничего не объясняют и разносишь в пух и прах разум, то побуждаешь меня искать эти объяснения? Как тебя понимать?
- В данный момент я просто выбираю меньшее из двух зол, - усмехнулся он. – Я пытаюсь предостеречь тебя от попыток изменить себя искусственным путём. Поэтому и предлагаю продолжать вести обычную жизнь. Тот этап, на который ты сейчас вышел, очень чувствителен к насильственным переменам, совершить которые у тебя может возникнуть соблазн. Но такие перемены, - только иллюзия. То, что является настоящим, само пробьётся, если ты не станешь мешать ему попытками искусственно изменить себя.

Я неуверенно заявил, что я как будто никогда и не был склонен к таким попыткам.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. – И это одна из лучших черт твоего характера. Но сейчас я счёл необходимым всё-таки заговорить об этом. Поскольку я видел, как болезненно ты среагировал на второй путь, явленный тебе. Я не раз говорил, что твои реакции иногда слишком преувеличены. Вот и теперь у тебя вполне может возникнуть желание отвести себя подальше от этого болота. Но, как это ни странно, такое желание способно лишь загнать тебя в ловушку того самого второго пути. Только с другой стороны.
- Но что же мне делать, дон Хуан? – воскликнул я.
- То, что я только что сказал. Оставаться спокойным. Не впадать в крайности и не допускать потрясений, которые могли бы повредить твоему разуму. Всё, что я говорил об абсолютной власти разума, ни в коем случае не должно стать для тебя программой к действию по его устранению или разрушению. Данный этап должен начаться спокойно. Я бы даже сказал, - расслабленно. Поэтому…

Он кивнул на мой блокнот и сказал:
- Пиши!

Я раскрыл блокнот, в надежде, что он даст мне какие-то инструкции относительно моих действий в Лос-Анджелесе. Но дон Хуан, к моему удивлению, надиктовал мне короткий список рыболовной снасти, которую, как он объяснил, я должен был привезти ему в следующий свой приезд.
Я терпеливо записал. А когда он закончил, я поинтересовался, для чего всё это ему понадобилось.
- В следующий раз мы отправимся ловить рыбу.
- Где? – удивлённо воскликнул я и широким жестом обвёл руками окружающее пространство.
- Об этом не беспокойся, - улыбнулся он.
- Мы поедем к океану?
- Не обязательно, - уклонился он от ответа и вдруг попросил:
- Нарисуй мне лошадь!
- Лошадь? – опешил я.
- Да, лошадь. Ты ведь умеешь рисовать?
- Умею, - подтвердил я. – Но какую именно лошадь ты хочешь, чтобы я нарисовал?
- Просто лошадь, - невинным тоном ответил он. – Любую. Но если у тебя есть какая-нибудь конкретная знакомая лошадь, то можешь нарисовать именно её.

Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся по поводу знакомой лошади. У меня такой не было. Несколькими росчерками я нарисовал в блокноте бегущую лошадь и протянул ему рисунок.
- Такая тебя устроит?
Дон Хуан рассмотрел рисунок в свете свечи и сказал, что у меня получилась замечательная лошадь, хотя, в действительности, она ведь и не была прямо, как реальная.
Я уже собрался спросить, что он хотел сказать этим своим замечанием, но он опередил меня.
- А какое у неё имя? – спросил он.
- Мэри! – неожиданно для себя самого выпалил я.
- Ну, это слишком по-американски, - сморщился дон Хуан. – По-нашему это будет Мария, что ли?
- Пусть будет Мария, - согласился я.
- Ну, так и напиши это, - велел дон Хуан и протянул мне блокнот.
- Что написать? – не понял я. – Что это лошадь по имени Мария?
- Да нет, балда! – улыбнулся он. – Просто имя напиши!

Я, большими буквами, вывел имя под изображением лошади. Дон Хуан сказал, что если это не будет слишком болезненно для меня и моего блокнота, то он хотел бы оставить этот рисунок себе. Я рассмеялся, аккуратно вырвал лист из блокнота и протянул ему. Казалось, он был очень доволен…

... Я уезжал на рассвете. Дон Хуан заботливо постучал ногой по всем покрышкам, подёргал все дверцы и проверил, хорошо ли закрыт багажник. После чего подошёл к открытому окну пассажирской дверцы и отрапортовал, что машина к поездке готова.
- А самое главное то, что вертится вентилятор! – заключил он.

Дон Хуан лукаво подмигнул мне, постучал ладонью по крыше машины, прощаясь и, не оглядываясь, пошёл к дому.
Я нажал на педаль газа…

...

Вернувшись в Лос-Анджелес, я пару дней приводил в порядок свои последние записи. На том месте, где дон Хуан заявлял о разнице между действительностью и реальностью, я остановился. Мне хотелось описать этот момент более ясно и добавить какие-нибудь свои комментарии, но, как обнаружилось, у меня их не было. Я никак не мог понять, ухватить этой разницы. Казалось, что мой разум отказывается принимать это утверждение дона Хуана даже в качестве вопроса. Иначе говоря, с точки зрения моего разума, всё это было какой-то зловещей чепухой, которая, если всерьёз погружаться в неё, грозила толкнуть меня на грань безумия.

В своих безуспешных попытках дать хотя бы какие-то комментарии к этому месту в своих записях, я пробовал рассматривать его даже с позиции дихотомии тоналя и нагуаля. Отсюда, по моему мнению, следовало, что действительность относится к тоналю, тогда как реальность, - нечто целиком нагуальное. Понимания такой подход мне не добавил, но разум, казалось, успокоился. А может быть, просто плюнул на всё это.
Как бы там ни было, я осознал, что в данный момент самое большое, на что я способен, так это лишь напридумывать самому себе кучу самых разных мнений и пустых теорий по этому вопросу. Поэтому я оставил свои попытки разобраться с реальностью и полностью погрузился в окружающую меня действительность.

Мне предстояло прочесть несколько лекций в разных местах и провести семинар для аспирантов. И я окунулся во всё это с привычной ответственностью, которая уже выработалась в результате долгих взаимодействий с доном Хуаном. Однако на этот раз в моё обычное состояние добавилось новое чувство. Пожалуй, его можно было бы назвать даже своеобразным видением. Я видел, насколько люди, посещающие мои лекции и семинары, околдованы, погружены в то, что дон Хуан назвал вторым путём, уводящим от Перекрёстка Трёх Дорог.
Мне задавали множество вопросов, но всё, что интересовало тех, кто эти вопросы задавал, так или иначе, касалось только одного, - приобретения, достижения каких-то новых, сверхъестественных способностей. Если же брать чисто интеллектуальный уровень, то здесь всё вертелось в заколдованном круге поиска неких соответствий того, что было прочитано ими в моих книгах, тому, что было почерпнуто из трудов по философии, мистицизму или религии.
В этом не было ничего нового. Такое происходило и раньше на всех моих публичных выступлениях. Новым было моё отношение ко всему этому. Если раньше я всерьёз воспринимал подобные вопросы и возникающую вокруг них полемику, то теперь, после моего посещения памятной фиесты у дона Нагваля, я ужасался размерам и мощи той невидимой стены, которая отделяла всех этих ищущих знаний людей от того, что называл знанием сам дон Хуан.
Порой меня охватывало отчаяние. Я осознавал полное своё бессилие при попытках не то что прямо указать на наличие этой стены, но даже намекнуть им на неё. Возникало ощущение, что мы с этими людьми говорим на разных языках. Вернее, мы использовали одни и те же слова и пользовались одним и тем же языком, но то, что за этими словами стояло, было непроходимо различным для нас.

Несколько раз у меня возникало желание сделать перерыв и поехать к дону Хуану. Все эти обмены мнениями, которые случались на моих лекциях, буквально истощали меня, и я надеялся восстановить силы в Соноре.
Однако я сдерживал себя. Точнее, меня сдерживало что-то внутри. Какое-то новое чувство подсказывало, что сейчас мне следует дождаться знака, чтобы отправиться к дону Хуану.

Это было необычно. До сих пор у меня никогда не возникало подобных побуждений. Я не особо понимал, что кроется за этим словом, - знак. И никогда не ждал никаких знаков по собственной воле. Все мои поиски или ожидания так называемых знаков происходили лишь при непосредственном участии дона Хуана. Именно он побуждал меня соприкасаться с тем, что он называл знаками. И чаще всего я воспринимал всё затем происходящее, как какую-то не совсем понятную мне игру. По своей собственной воле я никогда не искал и не ждал знака, чтобы предпринять что-либо.
Но теперь всё было иначе. И, несмотря на то, что я по-прежнему не понимал ясно, чем именно является знак, какое-то чувство внутри побуждало меня не лететь, сломя голову, в Сонору.
Я каким-то образом знал, что дон Хуан не просто так отправил меня домой раньше срока. Мне представлялось, что в той ситуации, которая теперь сложилась, я должен буду прийти к каким-то выводам, достигнуть некой точки, из которой начнёт развиваться новая ситуация. И лишь тогда я смогу посетить дона Хуана.

Пытаясь как-то способствовать приходу этого момента, я попытался проанализировать то своё состояние, которое сложилось в результате последних событий. И пришёл к некоторым, удивившим меня самого, выводам.
Во-первых, впервые за всё время моего ученичества, я осознал то, что дон Хуан постоянно говорил мне об одиночестве. Раньше одиночество мага представлялось мне некой метафорой, которая меня весьма беспокоила. Я принимал её на интеллектуальном уровне и даже рассуждал об одиночестве на своих лекциях, семинарах и при встречах с друзьями.
Проделывая всё это, я испытывал некоторое удовольствие, особый вид интеллектуального возбуждения, которое меня вдохновляло на дальнейшие разговоры на эту тему. И продолжаться это могло без конца. Но на более глубоком уровне то одиночество, о котором говорил дон Хуан, меня не просто отвращало, но и ужасало. От всего этого веяло каким-то нечеловеческим холодом и пустотой.
И вот теперь, без всяких потрясений, катарсисов или любого другого эмоционального реагирования, я осознал, что одиночество, - судьба мага. И избежать этого нет никакой возможности. Это случается не в силу какой-то злонамеренности со стороны неких высших сил. Причина здесь скорее чисто человеческая. Причиной является та самая стена непонимания, с которой я теперь столкнулся. Я не мог ничего объяснить окружающим меня людям. Не мог не потому, что у меня не было слов, а потому, что слова мои воспринимались слушающими только разумом. А этого было явно недостаточно, чтобы не просто понять, но и осознать то, что я говорил или писал, пытаясь отразить невыразимый смысл учения дона Хуана.
Это было странное и необычное чувство. В этом одиночестве не было тоски, разочарования или отчаяния. В нём не было ничего из инвентарного списка тех эмоций или ощущений, которые ранее возникали у меня при мысли об одиночества. В нём не было даже печали, подобно той, которую я испытал тогда, когда мы с доном Хуаном пытались вытряхнуть из зеркала союзника.

Во-вторых, мне стал понятен смысл слов дона Хуана, о том, что мне следует воздержаться от попыток насильственного изменения себя, и продолжать вести обычный образ жизни по возвращении в Лос-Анджелес. Я осознал, что с его стороны это был своеобразный манёвр, вынудивший меня внутренне собраться, хотя сам я даже не отдавал себе отчёта в том, что проделал это.

В-третьих, поскольку дон Хуан, перед моим отъездом, сам настаивал, что мне следует пытаться объяснить всё, что мне захочется, я, не скованный никаким запретом, смог отпустить все те неосознаваемые мной тормоза, которые порой ограничивали меня. Эти, как я их назвал, - внутренние тормоза, - были следствием моего не вполне осознанного стремления сдерживать поток собственных объяснений в угоду требованиям дона Хуана. Таким образом, я пытался соответствовать той модели поведения мага, которую сам же и вывел, исходя из «поучений» дона Хуана.
В этой модели следовало действовать, а не размышлять и искать объяснений. Но проблема была в том, что на самом деле я таким не был. Я только играл, пытаясь следовать создавшемуся у меня образу. При этом я так никогда и не соответствовал до конца тому, что сам для себя вывел, как некий образец поведения. В результате, я был, как принято говорить, ни ёж, ни кактус.
Поощрение со стороны дона Хуана относительно поиска объяснений, освободило меня. И мой разум, если уместно так выразиться, воспрянул духом. Несмотря на мои безуспешные попытки добиться взаимопонимания в аудитории, я не стал отрицать попытки понять и объяснить, как изначально порочные. Я пришёл к выводу, что мне просто пока ещё не удалось отыскать подходящей модели, по которой можно было бы выстраивать объяснения. Но я был уверен, что такая модель обязательно должна существовать. В конце концов, ведь и сам дон Хуан говорил мне, что маги тоже ищут объяснений. И лучшим тому доказательством, по моему мнению, являлось наличие объяснения магов.
В-четвёртых, я обнаружил, что второй путь, - явление весьма неоднородное. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Ведь и первый путь является неоднородным по степени участия движущихся по нему людей.
Под степенью участия я подразумевал искренность, вовлечённость и преданность данному пути. Я даже начал раздумывать о том, что, возможно, нет такой уж чёткой границы между первой и второй дорогой, уводящими от Пустого Тройника. Во всяком случае, насколько я видел, немало из тех эзотериков, что приходили на мои лекции, были людьми, которые, в силу собственного бессилия, не преодоленных комплексов или страхов, попросту не смогли устроить нормально свою обычную жизнь и по этой причине искали утешения в мистике или религии.
Впрочем, в этот вопрос я не стал сильно погружаться. Я резонно решил, что пока мне всё ещё ничего не известно о третьей дороге от перекрёстка, то, с моей стороны, было бы преждевременным делать какие-то окончательные выводы.

Однако, несмотря на соблазн посчитать все эти явления знаками, что-то внутри не давало мне сделать этого. Я знал, что время отправляться в Сонору ещё не пришло.
По вечерам я работал над своими записями, а днём бесцельно слонялся по городу, иногда обдумывая то, что собирался записать вечером, а иногда просто, без всяких мыслей разглядывая бурлящую вокруг меня жизнь.
Я уже был близок к тому, чтобы расслабиться и так вот запросто взять и поехать к дону Хуану, не дожидаясь никакого знака, как я это обычно и проделывал. Но неожиданно знак появился…

День стоял жаркий. Я бродил по улицам, погружённый в раздумья об абстрактных ядрах. Вдохновлённый своими выводами о необходимости найти некую волшебную модель, следуя которой можно было бы объяснять доступным интеллекту образом те «магические истины», которые раскрывал мне дон Хуан, я решил, что начать мне следует именно с абстрактных ядер магических историй. Поскольку именно они были на тот момент наиболее волнующей мой разум «магической концепцией». Но как я ни старался, мне никак не удавалось зацепить хотя бы какую-то нить, выстроить хотя бы какую-нибудь схему, упорядочивающую эти ядра.
Проходя мимо книжного магазина, который специализировался на продаже книг по философии, эзотерике и магии - в том числе и моих, - я обнаружил, что внутри проходит какая-то лекция. Мне захотелось зайти. Сам не знаю, зачем. Возможно, я надеялся, что местная атмосфера поможет мне сосредоточиться. А может быть, просто хотелось укрыться от жары.

Небольшой лекционный зал был, как ни странно, почти полностью забит людьми. Несколько свободных мест виднелось в первых рядах, но мне не хотелось туда пробираться. Обнаружив свободное место в предпоследнем ряду, я тихо прошёл к нему и сел.
Лекция, как я понял, касалась астрологии. Лектор, невысокий пожилой человек с клинообразной бородкой и волосами до плеч, увлечённо рассказывал о противостоянии Меркурия и Марса, возбуждённо разводил в воздухе руками и иногда что-то записывал фломастером на белой доске.
Я медленно оглядел зал. Публика собралась обычная для подобного рода собраний, - небрежно, а порой даже просто грязно одетые мужчины, и невнятные женщины, стиль одеяния которых, даже в пестроте улиц Лос-Анджелеса, позволял глазу сразу различить в них представительниц духовных исканий.
Единственным, кто почему-то привлёк моё внимание, оказался мой сосед слева. Это был высокий, черноволосый человек лет тридцати. В отличие от остальных, он был одет вполне нормально, - ничего выделяющегося, ничего, указывающего на его принадлежность к сообществу эзотериков и духовидцев. Кроме того, с ним был ребёнок лет трёх-четырёх, Который тоже выглядел вполне нормальным ребёнком, а не скучным маленьким стариком или запичканным духовными сосками идиотиком.

Я улыбнулся. Этому человеку явно никому бы не пришлось доказывать, что ребёнок с ним, – его собственный сын. Они были похожи, как две капли воды. Казалось, что человек держит у себя на коленях свою уменьшенную копию. У меня промелькнула мысль, что если их теперь сфотографировать, то этот снимок весьма подошёл бы в качестве иллюстрации к статье о клонировании. Можно было подумать, что появление на свет этого ребёнка обошлось вообще без вмешательства матери, - во всяком случае, мне ещё никогда не приходилось видеть подобного сходства.
Некоторое время я бросал украдкой взгляды на ребёнка. Мальчик вёл себя на удивление спокойно. Некоторое время он тоже меня разглядывал, буквально приклеившись своими чёрными глазами-бусинками к моему лицу, а потом потерял ко мне интерес и спокойно уснул, расслабленно вытянувшись на коленях у отца.

Незаметно задремал и я. Сначала я просто пытался расслабиться и удержаться на той грани между сном и бодрствованием, когда восприятие происходит некими блоками образов и смыслов. Но, то ли монотонность происходящего, то ли усталость от блуждания по жарким улицам одолели меня, и я, помимо воли, погрузился куда-то глубже в сторону сна.
Передо мной поплыли круглые шары планет. Они были разного размера и, как я понимал, разной плотности и веса. Все они размещались на каком-то подобии прорезиненной сетки и создавали в ней, при движении, разного рода углубления и волны. Всё это постоянно менялось, взаимодействовало и оказывало сложное влияние на центр всей системы, который был подобен мыльному пузырю, чутко реагирующему на малейшие изменения в натяжении прорезиненной сетки. В центре почему-то находилась Земля, а не Солнце…

Очнулся я от какого-то давления на свою левую ногу. Я открыл глаза и тотчас буквально напоролся взглядом на пару чёрных бусинок, пристально меня рассматривающих. Я окончательно проснулся. Ребёнок моего соседа стоял, удобно расположив руки на моём колене и уложив на них свою голову. Обнаружив, что я проснулся, он ничуть не изменил позы и по-прежнему глазел на меня. Я улыбнулся ему и подмигнул. Никакой ответной реакции не последовало.
Я посмотрел в зал. Лекция закончилась. Люди тихо расходились. Несколько человек подошли к лектору, и он что-то объяснял им, водя фломастером по доске. Мой сосед слева закончил упаковывать в походную сумку какие-то салфетки и бутылки и повернулся ко мне.
- Похоже, вам было не очень интересно? – улыбнулся он.
- Вообще-то я ничего не понимаю во всём этом, - признался я. – Просто зашёл случайно. А вы? Вам понравилась лекция?
- А мне просто любопытно, когда же они остановятся, - непонятно ответил человек. А потом, через свободное сидение, разделяющее нас, протянул мне руку и представился:
- Вальдемар Важеха.
- Карлос… Карлос Сантана, - ляпнул я, так как не успел придумать никакой более правдоподобной себе фамилии.
- О! А я уже хотел спросить, не Кастанеда ли? – улыбнулся Вальдемар.

По его улыбке я так и не понял, шутит он или всерьёз меня подозревает, поэтому пробормотал что-то типа «всякое бывает». И чтобы быстрее сменить тему, спросил:
- Что вы имели в виду, говоря о том, что вам интересно, когда они остановятся?
- Мне интересно, когда же они закончат это дробление, - ответил мой новый знакомый и, заметив моё недоумение, пояснил: - Нептун, Уран, Плутон… Вот уже пояс астероидов в ход пошёл. Что дальше? Начнём учитывать влияние космических станций?

Вальдемар рассмеялся.
- Но знаете, что я вам скажу? Пожалуй, влияние какой-нибудь станции «Мир», в действительности, гораздо больше, чем того же Плутона.

Я напряг память, чтобы вспомнить всё, что когда-либо слышал об астрологии, подключил к этому воображение и догадливость и произнёс многозначительно:
- Вероятно, современные астрологи пытаются ввести в свою систему новые научные данные.
- А зачем? – искренне удивился мой собеседник. – Для астрологии вполне достаточно классических семи планет.
Я уже было, решил, что нарвался на какого-то ортодокса от астрологии, но дальнейшие его слова заинтересовали меня.

- Вы думаете, в древности не было известно о существовании Урана или Нептуна? – спросил Вальдемар и сам же ответил: – Да прекрасно знали! Просто для описания мира в системе, называемой астрология, вполне достаточно семи планет. Так нет же! Сегодня нам нужно непременно вставить по управителю каждому знаку, всё усложнить, запутать и окончательно погубить всю стройность и красоту системы. Нам почему-то кажется, что чем сложнее и наукообразнее, тем справедливее и правдоподобнее. И как-то даже в голову не приходит, что наука и астрология, являются описаниями, которые никогда не совпадут. Поскольку описывают они, по сути, разные проявления реальности…

Он улыбнулся и поднялся со своего места. Его сын был уже где-то у выхода из зала. Поднялся и я. Фраза «описание мира», произнесённая незнакомцем, поразительно совпадала с часто употребляемой фразой дона Хуана. К тому же, он обмолвился о разных проявлениях реальности. Всё это подогрело мой интерес к нему, но я никак не мог придумать, о чём бы ещё спросить, чтобы продолжить разговор.
Мы молча пошли из зала. В какой-то момент я заволновался, так как мы потеряли из виду ребёнка, но Вальдемар оставался спокоен.
Мальчик ждал нас сразу у выхода из магазина. Убедившись, что мы вышли, он спокойно пошёл вдоль улицы. Мы расслабленно двинулись следом за ним, и я лихорадочно искал какой-нибудь подходящий вопрос. Наконец, как мне показалось, нашёл.
- А почему, по вашему мнению, древним хватало семи планет? Почему именно семь? – спросил я.
На самом деле я не был уверен, что в древности было известно о существовании остальных планет.

- Ну, я не знаю, - пожал плечами Вальдемар и как-то удивлённо на меня посмотрел. – Потому что так есть. Почему солнце у нас одно? Почему не три луны, например? Так уж устроен наш мир…
- Я не совсем об этом хотел, - поправился я. – Я хотел спросить, почему древним хватало семи планет? Я, конечно, полный профан в этих вопросах, но, по моему разумению, раз уж знаков Зодиака двенадцать, то, как раз удобнее иметь и двенадцать управителей. Тем более что, как вы говорите, в древности знали о существовании и других планет, а не только семи.
- Ну, удобнее, не всегда значит, – правильнее, - усмехнулся Вальдемар. – Да и представления об удобстве у нас с ними, скорее всего, очень разные. Видите ли, древние астрологи воспринимали мир совсем иначе. Я бы сказал, – абстрактнее…
- Ну, уж! – не удержался я.
- Не буду настаивать, что я корректно употребил этот термин, - легко согласился Вальдемар. – Просто я не могу подобрать точного слова. Возможно, правильнее было бы сказать, – объёмнее. Не знаю. Но, по крайней мере, они не старались всё раздробить и усложнить, в надежде найти некую однозначность явлений. Вот, например, для них было совершенно естественно, что Юпитер может управлять Рыбами и Стрельцом. И быть при этом едва ли не радикально разным, но в то же время тем самым Юпитером. А нынешние астрологи стремятся к однозначности, - раз уж Юпитер, то только, - такой. Без всяких недомолвок, без импровизации, прямо и… тупо.

Вальдемар усмехнулся.
- Но, возможно, сегодня просто такая жизнь, что нужны более конкретные ответы? – заметил я. – Ведь и клиенты современных астрологов требуют от них однозначных ответов на свои запросы.

- Разумеется, - согласился мой собеседник. – Вы абсолютно правы насчёт требований клиентов. И правы насчёт самих астрологов. Но тогда давайте подумаем о том, что может быть астрология древних и современная астрология, - не совсем одно и то же искусство?
Важеха как-то лукаво взглянул на меня и моментально отвёл взгляд. Этот человек всё больше нравился мне. В нём не было той напористости, которая присуща обычным искателям всевозможных оккультных или мистических истин. Казалось, что он ничего не утверждал наверняка. И даже его явно пренебрежительное отношение к современным астрологам было какое-то мягкое и без малейшей тени обвинения. Только лёгкая ирония.

- Что вы имели в виду, говоря о том, что астрология древности и современная астрология, - различны? – спросил я, когда мы устроились у столика на веранде кафе.
- Я бы сказал, что они не просто различны, - после небольшого раздумья ответил Важеха. – Строго говоря, нет никакой современной астрологии. Как не может быть и современной алхимии…
- А мне казалось, что те знания, которые человечество обрело в сфере астрономии, как раз могли бы способствовать пониманию астрологии! - невольно вырвалось у меня.

Вальдемар лучисто улыбнулся. А потом сказал, что я озвучил главное заблуждение, которое и раскручивает маховик тех, так называемых, исследований, которые сегодня принято называть астрологией. Но которые, в действительности, являются всего лишь астрономическими спекуляциями на почве оккультизма. И не имеют ничего общего с астрологией по самой своей сути.
Он замолчал, глядя на сына, который возился в клумбе у веранды кафе.

Беседа как-то не клеилась. Важеха явно не принадлежал к классу охотно проповедующих искателей духовных истин, а я просто не мог придумать, о чём бы его спросить, чтобы продолжить разговор.
Пока мы делали заказ подошедшему официанту, мне вдруг вспомнились слова Важехи о том, что нынешние астрологи разрушают стройность и красоту некой прежней системы.
- Вот вы говорите о системе, - начал я, когда официант ушёл. – Но разве система, она, уже сама по себе, не результат анализа? Кто-то ведь вывел эту систему, а значит, проводил какие-то вычисления, что-то сравнивал, ставил опыты… То есть, это были точно такие же исследования, которые проводят современные астрологи, только на уровне существующих тогда знаний о строении нашей солнечной системы. В которой, кстати сказать, центральное место, на тот момент, занимала Земля…

Вальдемар, казалось, какое-то время раздумывал над ответом. Его сыну наскучила клумба, и он отправился на пляж. Вальдемар рассеянно провожал его взглядом.
Официант принёс кофе, тирамису и апельсиновый сок.
- Знаете, - сказал Вальдемар, когда официант удалился. – Мы с вами несколько иначе воспринимаем это слово, – система. Я вот тут думал, как бы вам внятнее объяснить, что именно я подразумеваю, говоря «система», но так ничего и не надумал.

Он улыбнулся.
- Давайте я лучше попробую немного рассказать, как воспринимали астрологию в древности, и, возможно, вам станет яснее, что я подразумеваю под красотой системы. У вас нет случайно какой-нибудь бумаги?

Я достал карандаш и свой блокнот. Открыв блокнот где-то посередине чистых листов, я протянул его Важехе.
Он быстро начертил несколько окружностей разного диаметра, располагавшихся одна в другой и имеющих общий центр, потом ловко разделил их на двенадцать частей. Все части он соединил между собой попарно. При этом получилось пять горизонтальных линий и одна вертикальная. Четыре горизонтальные линии были дугами, и только пятая, центральная, - прямой.
Прямая вертикальная линия разделяла внизу два смежных сектора, образованных нижней горизонтальной дугой, а вверху заканчивалась у последней горизонтальной разделительной линии, не пересекая её.
Закончил Важеха тем, что, поворачивая блокнот под разными углами, нарисовал в секторах какие-то знаки. Я ожидал увидеть обычные астрологические символы, но эти выглядели как-то иначе.

- Это знаки Зодиака? – уточнил я, указывая на них.
- Да, - кивнул Вальдемар. – Ну, только это не общепринятые обозначения.

Он улыбнулся и развернул блокнот так, чтобы мне было удобнее смотреть.
- Это что-то типа астрологической мандалы, - сказал он и снова улыбнулся, как мне показалось, слегка виновато. – Здесь Знаки. А вот здесь проставим планеты.
Рядом с вертикальной линией он начертил знаки планет. Они были обычными.

- Сначала Вальдемар рассказал мне о движении по три и по четыре. То есть о разделении Знаков по стихиям и свойствам. Эта информация не была для меня совершенно новой, так как когда-то я уже и читал и слышал об этом. Но в изложении Важехи всё это выглядело очень живо. Он проводил какие-то аналогии с цветами спектра, указывал на изменения свойств в результате взаимодействия двух движений и тому подобное.

Потом он перешёл к объяснению Жезлов, связанных со знаками Зодиака. Здесь я перебил его, так как мне было непонятно, о каких Жезлах он говорит.

- Ну, можно говорить и, - палки, - улыбнулся Вальдемар. – То есть нечто, имеющее два конца и объединяющее эти концы в целое. Но в палке концы как бы одинаковые, вероятно, поэтому было выбрано название, - Жезлы. Жезл имеет противоположные концы – навершие и рукоятку, которые, собственно, и создают Жезл.

- Давайте начнём с Юпитера, - предложил Вальдемар, - Раз уж я упомянул раньше о нём.

Он выделил зону между двумя горизонтальными дугами, которые располагались посередине верхней части мандалы.
- Это Жезл Юпитера. Он называется, – Благо. А его концы, – Закон и Милосердие. Закон соотносится со Стрельцом, а Милосердие, – Рыбы. Казалось бы, одно противоположно другому: Закон не может опираться на милосердие, он стремится установить разумные Правила и следит, чтобы они не нарушались. Нарушители караются, так как только таким способом Закон может удерживать тот порядок, который, собственно, он и призван поддерживать. С другой стороны, Милосердие не может действовать в полном согласии с Законом. Ну, думаю, тут понятно, - не стоит слишком углубляться.

Вальдемар постучал остриём карандаша по знаку Юпитера и закончил:
- Но и Закон, и Милосердие необходимы в жизни, и являются, если можно так выразиться, благоприятным фактором. Поэтому, несмотря на то, что они не всегда ладят между собой, они являются концами одного Жезла, – Благо. Или Юпитера.
Он замолчал и выжидающе смотрел на меня. Я спросил, а что же остальные Жезлы? Важеха заявил, что с ними всё точно так же. То есть концы жезлов составляют единое целое, несмотря на кажущуюся их противоречивость или противоположность.
- Например, Жезл Венеры. Он называется Гармония. А его концы, – Равновесие и Неумеренность.

Я выразил сомнение в том, как же могут быть едиными такие разные, на мой взгляд, вещи, как равновесие и неумеренность.
- На самом деле, очень даже просто, - усмехнулся Вальдемар, словно ждал от меня подобного возражения. – Давайте возьмём для примера цветы. Представляете себе японскую икебану? Там всё соразмерено, всё находится на своих местах и в полном равновесии. Гармонична она?

Я согласился. Этот пример гармонии не вызывал у меня никаких сомнений.
- А теперь представьте себе охапку полевых цветов, - предложил Важеха. – Всё, казалось бы, как попало. Дикое изобилие, набор случайностей. Представьте огромный букет этих цветов. Полная неумеренность! Но можете вы сказать, что там отсутствует гармония?
Я снова вынужден был согласиться, и даже добавил от себя в пример попугая. Мы немного посмеялись, и Вальдемар рассказал мне о Жезлах Марса и Меркурия.
Потом он обратил моё внимание на единственную вертикальную линию в мандале. Он сказал, что это особый Жезл, что выражено даже графически. Если остальные Жезлы были представлены областями между двумя линиями, то этот сам представлял собой линию. Внизу мандалы эта линия разделяла два Знака, – Рака и Льва. А вверху упиралась в горизонтальную дугу, соединяющую Водолея и Козерога.
- Лев и Рак каждый имеют по отдельному Управителю, - объяснил Вальдемар. - Это Солнце и Луна или Свет и Отражение, - концы Жезла, называемого, - Существование. Однако сам этот Жезл не так прост. Потому что к нему относятся и Водолей с Сатурном.

И он подробно рассказал мне о Водолее и Козероге, их Управителе - Сатурне и о том, почему вертикальная линия, разделяющая Льва и Рака, не разделяет Водолея с Козерогом…

Дверь в хижину была незаперта, но внутри никого не было. Сгрузив на пол в большой комнате ту часть пакетов с продуктами и консервами, которые принёс, я собрался было пойти поискать дона Хуана, но потом решил, что ещё за пару ходок легко всё перенесу и сам. Мне хотелось быстрее разделаться с вещами, чтобы потом спокойно поговорить с доном Хуаном.
Дело в том, что после встречи и беседы с Важехой у меня возникла уверенность, что я, если и не нашёл наконец-то подходящую модель для описания абстрактных ядер магических историй, то, по меньшей мере, выбрался на верный путь. Так называемая «система» Важехи произвела на меня впечатление тем, что она была точна и строга и, одновременно, её скорее можно было бы отнести к некоему искусству, чем к науке.
А, кроме того, для её постижения недостаточно было одного лишь понимания. Должно было возникнуть некое ощущение «схватывания», узнавания того, что выражалось посредством знаков и жезлов. Именно поэтому я расценил встречу с Важехой, как знак, что мне пора отправиться в Сонору. Я был уверен, что выполнил невнятное задание дона Хуана, касающееся поиска объяснений. И хотя я не представлял, как именно схемы Важехи можно будет применить к объяснению и растолкованию абстрактных ядер, мне казалось, что если я поговорю теперь об этом с доном Хуаном, то непременно появится и какое-то решение.

Я осторожно выгрузил из багажника на землю спиннинги, собрал в один пакет разлетевшиеся во время перевозки катушки, фонарик и нож, неуклюже пристроил подмышками пару сапог и вернулся в хижину.
Меня ждало жалкое зрелище. Принесённые мною ранее пакеты были безжалостно растерзаны. Их содержимое разбросано по полу комнаты, а посередине всего этого изобилия сидел, расставив ноги, дон Хенаро и плаксиво хлюпал носом. Увидев меня, он, вместо приветствия, буквально разревелся, словно маленький ребёнок:
- А конфеты? Карлитос, где мои конфеты?! Ты обещал, что привезёшь мне много разных конфет! А сам притащил всю эту совершенно несъедобную гадость!

Я застыл на месте, не зная огорчаться мне или, плюнув на растерзанные пакеты, поддержать клоунаду дона Хенаро.
- Он с утра такой, - донёсся до меня усталый голос дона Хуана.
Только тут я заметил, что он тоже находится в комнате, умостившись на ящике в самом дальнем углу.
- Я думаю, что у него случился солнечный удар или что-то в таком роде. Может, давление… Стар он уже. Видать пришла пора впадать в детство… - уныло заключил дон Хуан.
- Сам ты старый! – огрызнулся в его сторону дон Хенаро и снова принялся требовать от меня конфет.

Ещё не решив, как к этому всему относится, я сгрузил на пол принесённое и, стараясь, чтобы это прозвучало достаточно игриво, сказал:
- Нуу, дон Хенаро! Откуда же я мог знать, что на рыбалке тебе ещё и конфеты могут понадобиться? Я так был занят поиском всех этих рыбацких принадлежностей, что…
- Мы идём на рыбалку! – завопил, не дав мне закончить, дон Хенаро.
Он, казалось прямо из положения сидя на полу, проделал в воздухе какое-то двойное сальто вбок и подскочил к дону Хуану.
- Хуан, это правда? Мы, правда, пойдём ловить рыбу? Прямо завтра? Да, Хуанито? Ты ведь знаешь, как мне нравится ловить рыбу!
Какое-то время он вертелся радостно по комнате, а потом вдруг сник и уселся обратно на пол.
- Я знаю! – заявил он после небольшой паузы. – Вы меня обманите! Большие дядьки всегда обманывают маленьких мальчиков! Я проснусь завтра утром, а вас уже не будет! А потом вы вернётесь и скажете, что я так крепко спал, что вы не захотели меня будить… Чёрт!

Дон Хенаро с таким чувством стукнул кулаком в пол, и в словах его была такая неподдельная горечь, что я засомневался, а не приключился ли с ним действительно какой-нибудь удар и не впал ли он по-настоящему в детство. Я даже принялся вполне серьёзно его утешать:
- Да нет же, дон Хенаро! Смотри, я ведь привёз три спиннинга и три пары сапог!
Я не был совершенно уверен, что третий спиннинг, по расчётам дона Хуана, предназначался дону Хенаро, но не нашёл ничего лучшего, что сказать в утешение.
- И где же эти твои сапоги? – подозрительно и капризно спросил дон Хенаро. – Пока что я вижу только одни!
- Они в машине, - заверил его я. – Сейчас принесу…

Когда я вернулся, Дон Хуан пытался навести в комнате порядок, собирая растерзанные пакеты, а дон Хенаро стоял посреди комнаты и, совершенно счастливый, размахивал спиннингом, на который он уже успел прикрепить самую тяжёлую блесну. Блесна летала по комнате словно живая, прыгала по полу, ударяла по стенам и, каким-то чудом, совершенно не задевала хлопотавшего со свёртками дона Хуана.
Я остановился в дверях и восхищённо наблюдал за ловкими движениями дона Хенаро.
Наконец дон Хенаро закончил своё представление, отбросил спиннинг на пол и подскочил ко мне. Он бодро помог мне сгрузить вещи на пол и тут же натянул себе на ноги сапоги. Пройдясь по комнате, он снова подошёл ко мне и усадил меня на пол, а сам устроился напротив:
- Карлитос, я тебе верю! – с чувством заявил он. - Ты не такой, как этот…
Дон Хенаро кивнул в сторону дона Хуана.
- Ты не станешь обижать маленького мальчика, правда?
Он с надеждой заглянул мне в глаза, а я отвёл взгляд. Глаза дона Хенаро так сияли и были такими детскими, что у меня почему-то сжалось сердце.

- Карлитос! – осторожно потрепал меня за рукав дон Хенаро. – Посмотри мне в глаза… Ты ведь, правда, не обманешь меня?
Я заставил себя посмотреть ему в глаза. Мне это стоило неимоверных усилий. Смотреть в глаза дона Хенаро было всё равно, что смотреть в чистые глаза ребёнка. Только дети ведь никогда не требуют от нас такого…
Дон Хенаро несколько раз влажно моргнул и уставился на меня, совершенно не мигая. Теперь уже у меня просто не было сил отвести свой взгляд. На меня накатило глубокое чувство какой-то печали, отчаяния, сострадания и ещё чего-то то ли незнакомого, то ли хорошо забытого.
- Что ты со мной делаешь, дон Хенаро? – простонал я, готовясь разрыдаться.
- Он пытается ответить на твой вопрос, балда! – раздался голос дона Хуана у меня над ухом.
Он стоял рядом и, склонившись, внимательно наблюдал за нашим переглядыванием. Дон Хенаро закрыл глаза, и с меня словно спала пелена какого-то наваждения.
- Какой вопрос? – недоуменно спросил я.
- С которым ты приехал, - пояснил дон Хуан.
- Но у меня нет вопросов, - растерянно возразил я.

Дон Хуан и дон Хенаро просто взвыли от хохота. Они катались по полу и колотили друг друга кулаками.
- У Карлоса нет вопросов! – сквозь смех повторял дон Хуан.
- Карлос у нас, как матросы! – вторил ему дон Хенаро.
Я не мог разделить их веселья, поэтому отошёл в угол и уселся на ящик, где ранее сидел дон Хуан, ожидая, пока они успокоятся. Успокоились они резко, и одновременно сели.
- У Карлоса нет вопросов, - ещё раз сообщил дону Хенаро дон Хуан.
- А намёки у него есть? – поинтересовался у дона Хуана дон Хенаро.

Оба они выжидающе уставились на меня.
- Что? – спросил я почти сердито.
- Задай свой вопрос! – потребовал дон Хуан.
Я хотел было снова заявить, что не имею никакого такого вопроса, на который мне нужен был бы ответ, но потом решил, что это не самый лучший выход из создавшейся ситуации и спросил, чтобы просто спросить хотя бы что-то:
- Где мы будем ловить рыбу?

Казалось, они снова были готовы покатиться от хохота, но сдержались. Некоторое время они сидели молча, а потом дон Хуан констатировал:
- У него не только нет вопросов, у него и намёков не осталось!
- Похоже, он даже и не знает, что такое намёк! - поддержал его дон Хенаро.
- Может быть, ты ему объяснишь, что такое намёк? – предложил дон Хуан.
- Ну, ты же знаешь, что на такие темы я не могу объясняться по-испански, - страдальчески сморщился дон Хенаро.
- А ты говори по-своему, я переведу, - ободрил его Дон Хуан.
Дон Хенаро сосредоточенно наморщил лоб:
- Намёк, это... - начал он. - Сейчас...

Он ещё больше сморщился и, казалось, вжался в пол. Потом поёрзал по полу и, наконец, шумно выпустил газы.
- Переводи! - толкнул он в бок дона Хуана.
- Непереводимая игра слов! - отозвался тот, растерянно разводя руки, а потом вскочил на ноги.
- Фу, Хенаро! Как ты можешь носить в себе такую вонь!

Смеясь и толкаясь, они выскочили из хижины. Я последовал за ними, хотя и не почувствовал никакого запаха.
Мы с доном Хуаном устроились на веранде, а дон Хенаро открывал и закрывал дверь, видимо, пытаясь проветрить хижину.
- Ну, хватит уже! - сказал дон Хуан. - А то ты нагонишь туда столько духов, что придётся вызывать Ла Каталину.
- Дезинфекция должна быть радикальной! - многозначительно заявил дон Хенаро, не прекращая хлопать дверью.
- И что это ты сегодня ел на завтрак? - поинтересовался Дон Хуан.
- Кстати! - дон Хенаро остановился. - А не пора ли нам уже и поужинать?
Он сунул нос в хижину и сообщил:
- Мы победили! Можно возвращаться.

Вернувшись в комнату, мы дружно разобрали пакеты, поместили всё по своим местам и приготовили роскошный ужин из привезённой мной снеди и того, что нашлось в хижине у дона Хуана.
Ужинали мы на веранде. Дон Хенаро постоянно травил какие-то рыбацкие байки, а дон Хуан был молчалив. Наконец, я осмелился и спросил, где же именно мы собираемся завтра рыбачить.
- Завтра ничего не получится, - сказал дон Хуан. - У меня есть дела в Дуранго.

Упоминание о Дуранго меня словно вздёрнуло. Я сразу вспомнил о том, зачем, собственно, торопился повидать дона Хуана. Странно, но за время всей этой кутерьмы, устроенной доном Хенаро, у меня совершенно выветрилось из головы, что я ведь собирался составить схему абстрактных ядер.
Дуранго был бы самым подходящим местом для этого разговора с доном Хуаном. Ведь именно туда вёз его, в своё время, нагваль Хулиан, спасая от чудовища. И именно в окрестностях Дуранго самого нагваля Хулиана нашёл нагваль Элиас. Поэтому я тут же сообщил, что охотно отвезу туда дона Хуана.
- Я тоже поеду с вами! - заявил дон Хенаро.
- Нет! - решительно отказал дон Хуан.
- Конечно, - обиженно согласился дон Хенаро, - Я останусь здесь, и буду сторожить ваши сапоги! Разве в наше время кто-нибудь считается с желаниями маленьких мальчиков?

Он улёгся на полу веранды, накрылся мешком и тут же притворно захрапел. Дон Хуан улыбнулся.
Мы ещё немного посидели на веранде, а потом дон Хуан растолкал действительно уснувшего дона Хенаро, и мы отправились спать в хижину…

Когда мы, наконец, отъехали, я взглянул в зеркальце заднего обзора, и увидел бегущего за нами дона Хенаро. Продолжая дурачиться, он бежал следом, словно какой-нибудь мальчишка из фильма, провожающий проехавший по городу танк. Дон Хенаро прощально махал нам шляпой. При этом на голове его красовалась вторая шляпа, которую он, чтобы не слетела, придерживал рукой. Я невольно рассмеялся.
- Что? - удивлённо покосился на меня дон Хуан.
- Дон Хенаро, - хмыкнул я, кивая назад.
Дон Хуан обернулся.
- Так какого чёрта ты не останавливаешься? - резко спросил он.
- Зачем? - удивился я.
- Я забыл свою шляпу! - сообщил дон Хуан и хлопнул себя по лбу.
Я нажал на тормоз и немного проехал задним ходом навстречу дону Хенаро.
- Хуан, береги голову... - сказал, тяжело дыша, дон Хенаро, нахлобучил на дона Хуана шляпу и добавил: - Карлитоса!
Они с доном Хуаном рассмеялись, а я помахал дону Хенаро рукой. И мы поехали…

Я вёл машину и вспоминал в подробностях свою встречу в Лос-Анджелесе. Мне хотелось вновь погрузиться в ту атмосферу, чтобы потом максимально точно передать её дону Хуану. Дон Хуан дремал.
Я вспоминал не столько слова и схемы Важехи, сколько то особое настроение, которое возникло у меня в кафе. Именно в нём был некий ключ, который каким-то образом настраивал моё восприятие, что позволяло «схватывать» простые, казалось бы, пояснения Вальдемара объёмно. То есть, воспринимались не только сами слова, но что-то большее, что стояло за ними. Наверное, именно то, что Важеха назвал, – система…
- Что-то ты сегодня не в меру разговорчив, - донёсся до меня голос дона Хуана. – Не пора ли нам помолчать о чём-нибудь?

Я повернулся к нему. Дон Хуан смотрел на меня, хитро прищурившись. Машину тряхнуло, и он, с преувеличенным страхом ухватился за переднюю панель.
- Смотри на дорогу, Карлос! – воскликнул он. – Нам ведь ещё нужно дожить до рыбалки!
Я отвернулся от него и крепче сжал руль.
- Я действительно хотел бы поговорить, дон Хуан, - сказал я после минутного молчания. – Только не знаю, как ты к этому отнесёшься…
- А ты испытай меня! – весело предложил он.

Я улыбнулся и попросил его достать мой блокнот из сумки на заднем сидении автомобиля. Он выполнил мою просьбу. Одной рукой пролистав блокнот, я открыл его в том месте, где Вальдемар нарисовал свою мандалу, и передал блокнот дону Хуану. После чего, во всех подробностях, начал пересказывать свою встречу с Важехой.
К моему удивлению, дон Хуан слушал меня очень внимательно. Он послушно водил карандашом по соответствующим Жезлам и переспрашивал, если ему было что-то непонятно. Впрочем, схватывал он всё, что называется на лету. А непонимание возникало только в силу моей неспособности объяснять всё так же живо, как это делал Важеха.
Иногда сам дон Хуан брал инициативу и выдвигал совершенно верные предположения относительно Жезлов и их взаимодействия. Например, он легко понял тот момент из объяснений Вальдемара, где говорилось, что «перелом» в зодиакальном круге происходит на стыке Рака и Льва, что собственно и даёт повод говорить о Зодиаке, как о Витке Спирали, а не об окружности. Дон Хуан даже привёл свои аналогии и примеры, чем помог и мне самому основательнее уяснить этот пункт.

Мы остановились у небольшого придорожного кафе, чтобы поесть. После обеда дон Хуан снова раскрыл мой блокнот, посмотрел на мандалу, а потом взглянул на меня.
- Ну, и? – спросил он. – Что дальше? Какой из всего этого прок?
Я признался, что в точности то же самое и сам спросил у Важехи…

- Ну, хорошо, Вальдемар. Но какая от этого всего польза? – спросил я, когда Важеха закончил свои объяснения. – И где то абстрактное, которое, по вашим словам, видели старые астрологи?
Он покачал головой.
- Мне трудно ответить на эти вопросы. Поскольку я не занимаюсь астрологией, так сказать, профессионально, то меня самого мало интересуют какие-то практические результаты. Скорее, это мой способ смотреть на этот мир. Мне нравится наблюдать игру Стихий и Жезлов вокруг. Она во всём: в людях, в явлениях природы. Во всём… Не знаю, плох этот мой способ смотреть или хорош. В конце концов, все мы видим этот мир через какие-то свои фильтры. И вероятно нет иного способа. Нам не дано постигнуть весь объём реальности. Поэтому мы обречены выделять то, что нам нравится, или приносит пользу, или является необходимым для нашего существования. Мы сами ограничиваем круг своего восприятия, чтобы не свихнуться от всей этой непостижимости. И мы постоянно ищем подтверждений правильности своего взгляда на мир. Но, по большому счёту, все мы не правы в своих убеждениях…
Вальдемар улыбнулся и продолжил:
- Впрочем, наверное, я всё-таки имею от всего этого и какую-то, как вы говорите, пользу. Но я вряд ли смогу объяснить вам, – какую. Потому что сам никогда много не раздумывал об этом… Что же касается абстрактного, то здесь я тоже в затруднении. Оно ведь не выражается конкретно, как таблица умножения. Оно скорее ощущается, не более того. Я вот показал вам некую схему, а уже от вас зависит, сумеете ли вы за всеми этими построениями разглядеть некие абстрактные принципы. Они где-то там, между слов, в самой глубине вашего понимания.

Словно заканчивая разговор, он захлопнул мой блокнот, вернул его мне, и мы вышли из кафе. Я огляделся, отыскивая глазами его сына. За время нашего разговора он всего лишь дважды наведывался в кафе. Один раз, чтобы выпить сока, а другой раз просто постоял рядом и ушёл. Теперь он сидел на песке недалеко от кромки воды и смотрел на волны.

Вальдемар тоже оглядел пляж и двинулся по направлению к сыну. Я шёл рядом. Не доходя нескольких ярдов до ребёнка, Важеха остановился и негромко окрикнул:
- Мария!
Я вздрогнул и удивлённо посмотрел на него.
- Мария, мы уже уходим! – сказал Вальдемар.

Ребёнок поднялся на ноги и пошёл к нам. Я во все глаза смотрел на приближающуюся фигурку. Теперь я отчётливо видел, что это была девочка. Мне даже стало странно, почему я принял её за мальчика. Возможно, меня ввела в заблуждение её короткая стрижка. А может быть, виноваты были её глаза, - слишком серьёзные, слишком похожие на глаза её отца…

Пока я рассчитывался с официантом и потом, по пути к автомобилю, дон Хуан молчал, размышляя о чём-то.
Я вёл машину и внутренне готовился перейти к теме абстрактных ядер. Мне казалось, что понимание мира Важехой и его описания произвели на дона Хуана определённое впечатление. Я надеялся, что впечатление это благоприятное. Во всяком случае, если бы всё, что я рассказал, было бы, по мнению дона Хуана, чепухой, то он уже непременно разнёс бы мои восторги в пух и прах. Но он молчал. Это меня обнадёживало.
- Сдаётся мне, твой Важеха почти загнал себя в ловушку своего понимания мира, - сказал вдруг дон Хуан.
- Чёрт! – выругался я и сильнее нажал на газ.

Я был действительно раздражён. Своими словами дон Хуан просто вышвырнул меня из того благостного настроения, в которое я погрузился.
- Ты, конечно, считаешь своё знание единственно верным, да, дон Хуан? – язвительно спросил я. – Или просто назло мне начинаешь сразу же отрицать всё, что я говорю?
- Ты будешь удивлён, но я просто обязан это сказать тебе. Я ничуть не считаю своё знание единственно верным, - неожиданно серьёзно сказал он. – И никогда ничего не делаю назло тебе. Я ведь выслушал все твои объяснения, не так ли?
- Тогда ты был крайне невнимательным, - буркнул я. – Как ты можешь утверждать, что Вальдемар загнал себя в ловушку, если он сам прекрасно понимает, что у всех нас разные, как он это назвал, - фильтры, сквозь которые мы и воспринимаем мир? И если его фильтр отличается от твоего, то даёт ли это тебе право отрицать понимание Важехи? В конце концов, ты сам говорил, что любое знание, – это всего лишь способ говорить.
- Никогда я не говорил такой чуши! – возмутился дон Хуан. – Если ты хочешь говорить о знании, как о способе, то уж говори тогда о нём, как о способе действовать, а не говорить!
Дон Хуан на миг умолк, а потом продолжил спокойно:
- И вообще, ты тут навалил совершенно неприличную кучу из каких-то фильтров, пониманий и знаний. Давай-ка не путаться в терминах. Вспомни, - понимание ещё не есть знание…

Оставшуюся часть пути мы провели в спорах, пытаясь уточнить термины и понятия. При этом мне казалось, что мы говорим об одном и том же, а дон Хуан, как обычно, утверждал, что мы имеем в виду совершенно разные вещи. Спор этот меня совершенно утомил, и я уже и не думал начинать разговор об абстрактных ядрах.

В Дуранго мы въехали вечером. Дон Хуан сказал, что теперь ему уже поздно заниматься своими делами, поэтому мы сняли два номера в гостинице, чтобы переночевать.
Однако спать было рано, и мы вышли пройтись.
Вечер был тёплый. Зажглись фонари, и их оранжевый свет приятно контрастировал с сине-зелёным цветом закатного неба. Мы миновали здание местного университета, прошли ещё несколько кварталов и сели на скамейку в парке. Где-то прогудел колокол, засуетились вороны.
Парк был почти безлюдным. Я расслабился и вытянул ноги. Вокруг царило такое спокойствие, что я просто и без особых приготовлений начал наконец-то тот разговор, с которым приехал к дону Хуану.
- Как ты считаешь, дон Хуан, понимание, – это хорошо или плохо?
- Что ты имеешь в виду? – удивлённо покосился на меня он.
- Я хочу спросить, должны мы стремиться к пониманию мира или нам нужно его отбросить?
- Интересно, каким это образом у тебя получится отбросить понимание? – с любопытством посмотрел на меня дон Хуан. – Или ты собрался стать пророком новой религии, называемой идиотизм?
Мы посмеялись.
- Хорошо, я выражусь иначе, - сказал я. – Ты не станешь отрицать, что эта астрологическая мандала Важехи является всё-таки каким-то пониманием мира?
- Каким-то пониманием… - страдальчески сморщился дон Хуан. – Как-то рогато ты выразился. Но ладно. Нет, не стану я возражать. Есть в этом всём и своя система и своё, если ты так хочешь, понимание мира.
Такой ответ меня устраивал, и я продолжил:
- Поскольку в самом начале Вальдемар заметил, что, по его мнению, древние астрологи понимали мир более абстрактно, чем нынешние, то я его спросил потом, где же это абстрактное в его мандале.

Я сделал драматическую паузу. Дон Хуан никак не отреагировал на термин «абстрактное» и ждал продолжения. Я продолжил:
- Он объяснил, что мандала, - всего лишь схема. Или способ говорить, если по-твоему.
Дон Хуан усмехнулся и движением бровей подбодрил меня продолжать.
- Вальдемар сказал, что абстрактное невозможно описать прямо. Поэтому его нужно ощутить, словно между словами. А его схема является только вспомогательным средством, дающим возможность понять, почувствовать это абстрактное…
Я замолчал и выжидающе уставился на дона Хуана. А он смотрел на меня, ожидая продолжения.
- У тебя есть возражения на этот счёт? – спросил я.
- Мне кажется, ты готовишь мне какую-то омерзительную ловушку? – подозрительно спросил дон Хуан. – Но пока что мне нечего возразить, увы. Я проиграл?

Я рассмеялся, - настолько комично дон Хуан изобразил обескураженность. Мы посмеялись вместе с ним, а потом дон Хуан предложил:
- Будет проще, если ты наконец-то задашь свой вопрос.
- Какой вопрос? – удивился я.
- Да тот, с которым ты приехал ко мне, чёрт тебя побери! – улыбнулся дон Хуан. – Задай же его, наконец!
- Откуда ты знаешь? – растерялся я.
В этот миг я вдруг вспомнил, что дон Хуан ведь настаивал на наличии у меня какого-то вопроса прямо с первых минут моей встречи с ним и доном Хенаро.
- Потому, что я умею читать мысли, контролирую каждый твой шаг и являюсь последователем древней линии злобных магов и колдунов! – свирепо сверкнул глазами дон Хуан, а потом рассмеялся.
- Ну, не будь болваном, Карлос! Когда такое было, чтобы ты приезжал ко мне, не привезя вопроса? Что тебя беспокоит на этот раз?
- Абстрактные ядра, - невольно вырвалось у меня.
- Ага, так вот где пёс порылся! – удовлетворённо хмыкнул дон Хуан. – Так что же ты столько тянул? Давай уже выкладывай!
- Да собственно всё достаточно просто, - промямлил я. – Просто мне хотелось сначала рассказать тебе о Важехе, чтобы яснее было, чего же именно я хочу.
- По-моему, ты только всё запутал, - заметил дон Хуан.
- Да нет же! - не согласился я. – Ты ведь признаёшь, что мандала Важехи, являясь описанием, содержит в себе некие абстрактные принципы его системы?

Дон Хуан почесал затылок. Потом помолчал. Потом поднялся на ноги и хлопнул себя по ляжкам.
- Вот чёрт! – воскликнул он. – Так вот ты куда клонишь? Но мне придётся тебя разочаровать. Да, я могу признать, что описание твоего Важехи содержит в себе некие абстрактные принципы. Но при чём здесь абстрактные ядра магических историй? Их наверняка нет в мандале Важехи!
- А я этого вовсе и не утверждал! – подскочил и я со скамейки. – Мандалу я взял только как пример. Пример некой схемы, которая содержит в себе абстрактное. А мой вопрос к тебе такой. Нельзя ли составить нечто подобное и для абстрактных ядер? То есть, может быть, у нас получилось бы сложить какую-то схему, которая подталкивала бы к пониманию абстрактных ядер? Возможно, эта схема могла бы учесть их все, систематизировать по степени возрастания, обозначить их взаимодействия между собой. Пусть даже путём каких-то аналогий или метафор, ну подобно астрологической мандале Вальдемара… А может быть это даже могла быть какая-то диаграмма, облегчающая передачу и понимание абстрактных ядер. Ну, типа той диаграммы на пепле, которую ты мне когда-то рисовал. Понимаешь, о чём я?

Дон Хуан снова опустился на скамейку и уставился на меня снизу вверх. Какое-то время он молчал и казался растерянным. Потом заговорил.
- Карлос, ты, безусловно, гений по части составления всяких схем и списков. Я знаю, что тебе всё это очень нравится. Но беда в том, что относительно абстрактных ядер маги не составляли никаких схем…
- Но это же ещё ничего не значит! – горячо возразил я и сел с ним рядом. – Ты ведь сам говорил, что Правило уточняет каждый новый нагваль, и что вообще мир текуч и всё меняется. Так, может быть, сейчас как раз пришло время уточнить это описание? Ты же сам, в последний мой приезд, побуждал меня не избегать объяснений…
- Я десятки раз повторял тебе, что маги, несмотря на всю свою устремлённость к абстрактному, исключительно практичные люди. Но ты никак не хочешь этого понять, - вздохнул дон Хуан.
- Отчего же, - возразил я, - Я это прекрасно понимаю!
- Где уж там! - усмехнулся дон Хуан.
- Уверяю тебя! Я уже давно понял и принял эти твои слова о практичности магов.
- А я тебя уверяю, что они так и остались для тебя пустым звуком. Ты не хочешь понять моих слов. И явно не собираешься превратить их в знание.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан? - совершенно растерялся я.
- Я имею в виду свои постоянные утверждения о практичности магов, - повторил он.
- Но я понимаю это! - горячо заявил я.
- Ну, хорошо, - вздохнул Дон Хуан. - Пусть ты даже понимаешь это. Но это не стало для тебя знанием. Когда ты слышишь мои утверждения о практичности магов, тебе кажется, что ты понимаешь их. Но спустя минуту, ты снова в своей любимой тарелке. Потому что своё, так называемое понимание, ты до сих пор не способен превратить в знание.
- Да что ты имеешь в виду? - в отчаянии воскликнул я. Дон Хуан меня окончательно сбил с толку.
- Если бы ты ЗНАЛ, что, несмотря на всю свою страсть к абстрактному, маги являются исключительно практичными существами, то ты, безусловно, понимал бы и то, что нет никакого другого способа передачи абстрактных ядер, кроме магических историй! Понимаешь?
- Продолжай, - попросил я его, стараясь не упустить ту тонкую нить понимания, которая у меня появилась.

- Если бы абстрактные ядра можно было передавать посредством каких-нибудь схем, диаграмм или чего-то подобного, - продолжал дон Хуан, - то маги, как исключительно практичные существа, воспользовались бы именно этими способами передачи. И никто не стал бы морочить себе голову какими-то магическими историями. Или ты полагаешь, что магические истории являются просто способом напустить мистического тумана?
- То есть, ты хочешь сказать, что абстрактные ядра передаются ТОЛЬКО посредством магических историй? - медленно проговорил я.

Дон Хуан трагически закатил глаза:
- Не говори мне, что ты первый раз от меня это слышишь! Нет, Карлитос, тебя определённо перекормили в детстве каким-нибудь витамином, - твои шарики вращаются чрезвычайно медленно.
Дон Хуан постучал пальцами по моему лбу.

- Повторю тебе последний раз. Абстрактные ядра содержатся в магических историях. Или можно сказать так: магические истории несут в себе абстрактные ядра. И нет никакого другого способа их передачи. И быть не может! Не может быть потому, что ТОЛЬКО магические истории содержат в себе абстрактные ядра. Понимаешь? Поэтому все твои попытки составлять классификации, схемы или диаграммы абстрактных ядер будут просто очередным проявлением твоей неконтролируемой глупости. И не более того. Похоже, тот учёный, что так восхитил тебя на фиесте у дона Нагваля, в действительности, живёт в тебе самом. А как с ним обстоят дела в реальности?

Дон Хуан улыбался, глядя прямо мне в глаза.
Я был совершенно опустошён. Я осознавал всё, что хотел мне сказать дон Хуан. Пожалуй, впервые я настолько ясно видел всю тщетность и смехотворность моих потуг в классифицировании. Но какая-то упрямая часть во мне никак не хотела сдаваться. Ей казалось, что, отказавшись от схем и классификаций, я останусь ни с чем, окажусь в каком-то вакууме, в пугающей пустоте, в которой я просто не буду знать, чем заняться или в каком направлении двигаться.
Дон Хуан, казалось, понимал, какие сомнения терзают меня.
- Карлос, сказал он негромко, - Если для тебя так уж важны все эти схемы, то составляй их. Куда ж ты денешься?
Он вздохнул и продолжил:
- Но сделай себе одолжение, - не относись к ним серьёзно! Имей мужество и трезвость признать, что всё это - только попытки слабого существа обезопасить своё существование перед лицом той пустоты, той беспредельной бесцельности бытия, в которую оно погружено. Делай то, что ты хочешь, но не забывай, что всё это, - только попытки уйти от реальности, создать свой островок действительности, где ты сможешь пребывать в жидкой уверенности относительно ясности, понятности и определённости твоего мира. Делай это! И если тебе повезёт, если ты будешь достаточно трезв, честен и безупречен, то рано или поздно ты всё равно задашь себе вопрос: А зачем мне всё это?

Дон Хуан вдруг рассмеялся и дружески потрепал меня за плечо.
Мне было невесело. И отчаянно тоскливо. Вдруг возникло ощущение, что я брожу в каком-то заколдованном круге. Где-то глубоко внутри я отметил, что ведь уже не в первый раз сталкиваюсь с подобной проблемой, подхожу очень близко к какому-то смутному знанию о природе реальности. И в такие моменты мне кажется, что я начинаю понимать, знать то, к чему меня упорно подталкивает дон Хуан. Но проходит время, и ЭТО куда-то улетучивается, не оставляя даже воспоминаний. И я снова погружаюсь в колесо схем, описаний и классификаций. Пока меня, в очередной раз, не накроет…
- Но почему всё так? - тоскливо спросил я. - Почему я такой... болван?
- Не знаю, утешит ли это тебя, - улыбнулся Дон Хуан, - Но могу тебя заверить, что ты не одинок в этом. Весь мир занимается построением схем, классификаций, составлением цепочек событий или раскладыванием магических пасьянсов. Всем этим играм тоналя придумываются звучные названия, и люди ценят всё это куда больше реальности. Это ведь так приятно, - копаться в каких-то формулах, закономерностях, проводить исследования какой-нибудь Матрицы Тоналя или распределять разнообразие видов личности по категориям психотипов. Всю свою жизнь можно посвятить этим увлекательным занятиям!
- Но почему?! - воскликнул я. - Почему мы это делаем, если всё это только иллюзии?
- Но это ведь так здорово! - воскликнул дон Хуан. - Вот представь, что тебе, например, удалось составить какую-нибудь красивую схему классификации абстрактных ядер. Ну, по типу астрологической мандалы твоего нового знакомого. И, - ура! Ты уже можешь открывать новую школу, целое направление в исследованиях. Сможешь назвать это направление Новый Абстрактный Ядризм. Представляешь, как всё замечательно сходится? Твоим последователям есть, чем заняться, - они бесконечно могут уточнять схемы расположения абстрактных ядер, исследовать их взаимосвязь и взаимовлияние. Могут заниматься поисками аналогий ядрам в Таро и мифах Древней Греции. Или исследовать параллели между абстрактными ядрами и Сефиротами. Самые образованные отыщут даже параллели в научных формулах… Представляешь, сколько людей, благодаря тебе, получит достойное применение своим силам? Сколько жизней прожитых не зря!

Дон Хуан радостно рассмеялся. Но я не разделял его веселья.
- Но почему мы это делаем? - упрямо и угрюмо повторил я.
- А ты представь себе обычного человека, - предложил дон Хуан. - На службе его задвигают, жена презирает и обзывает ничтожеством, мир он видит только в экране телевизора, знакомые общаются сквозь зубы, поскольку всем ведь известно, что по жизни он, - вечный неудачник… И одно у него утешение в этой жизни, о котором никто из этих грязных тварей не догадывается, - он исследователь тайных манускриптов розенкрейцеров. Или абстрактных ядер…

Дон Хуан усмехнулся.
- Не может быть всё так нелепо, дон Хуан, - возразил я. – Ведь есть и не настолько жалкие люди. Есть те, кто искренне хочет что-то понять…
- С этой искренностью ещё разобраться бы надо. Иной раз человек и сам не подозревает, чего же он на самом деле ищет, от чего бежит. Чаще всего люди искренне делают только одну вещь, – заблуждаются. Им кажется, что создавая группу, набирая себе учеников или сами поступая в ученики к кому-либо, они движутся в сторону какого-то, как у них принято говорить, духовного совершенства. Но в действительности, они просто участвуют ещё в одной игре, которая, с виду, вроде бы отличается от игр социума, но реально построена на тех же самых принципах. Просто участие в этой игре придаёт некий высший смысл существованию таких искателей. И стараясь удержать этот смысл, они подгоняют под правила своей игры реальность, вычленяя в ней какие-то уровни, вертикали и плоскости, духовное и недуховное. Но в действительности, им не нужно знания. Они, как от огня, бегут от малейших проявлений духа, полагая эти проявления за что-то не совсем здоровое, а то и вообще злонамеренно вредное. В самом деле, - зачем им дух? Ведь у них есть духовность! Этого более чем достаточно…

Я не знал, что возразить дону Хуану. Мне было тоскливо. Хотелось хотя бы какого-то просвета в этой печальной картине. Я был уверен, или, скорее, - хотел быть уверенным, что есть всё-таки искренне ищущие люди. После небольшой паузы я спросил:
- Но почему ты считаешь, что Важеха загнал себя в ловушку своего понимания мира? Разве это окончательно? Неужели у него нет никаких шансов? Ведь, в конце концов, он не говорил ни о какой духовности и, пусть и в своих описаниях, но он тоже стремится исследовать абстрактное.
- Давай начнём с того, что те абстракции, о которых говорит Важеха, вовсе не то абстрактное, о котором тебе твержу я, - вздохнул дон Хуан. – Мне казалось, что хотя бы эту разницу ты должен был уже понимать. Что же касается его шансов, то я не берусь ничего утверждать наверняка. Просто я знаю, как заманчиво провести всю свою жизнь, находясь с восьми до пяти в конторе, потом побыть с семьёй или в баре, а оставшееся время посвятить исследованию чего-нибудь таинственного и увлекательного. И из этой привычности не так-то просто выбираться. Разве что, на твоё счастье, случится какая-нибудь очередная мировая война, - улыбнулся дон Хуан, а потом продолжил:
- Говорить «исследователь абстрактного», в моём понимании всё равно, что сказать «абстрактный исследователь». Понимаешь? Реально такой человек не изменяется. Это некий абстрактный исследователь, ни за что не отвечающий и не несущий никакой ответственности за свои поступки. Он просто копается в чём-то, находя в этом приятное времяпрепровождение, а жизнь протекает в обычном режиме. Только и всего. Но любое знание бесполезно, если оно не изменяет, прежде всего, самого человека и его жизнь. Миру нет никакой нужды меняться. Он уже есть ВСЯКИЙ. Изменяемся только мы. Разумеется, если не занимаемся абстрактными исследованиями.
- Но… - начал было я, но дон Хуан меня перебил:
- Но это так заманчиво, - предположить какую-нибудь схему и потом поисследовать её вдоволь, да?
Он засмеялся, а я обречено кивнул головой, - именно это я и хотел сказать. А ещё хотел выразить сомнение, что, может быть, это сам дух подталкивает нас к подобным исследованиям, раз так тяжело бывает от них отказаться.
Но дон Хуан не хотел больше меня слушать.
- Пойдем-ка спать, - предложил он, поднимаясь со скамейки. – Вдруг завтра выпадет тяжёлый день?..

Перед закрытыми глазами плавали пятна красного, оранжевого и жёлтого цветов, иногда откуда-то сбоку вспыхивали зелёные полосы. Свет ощущался, как мягкое давление на веки. Проскочила нелепая мысль, что только с закрытыми глазами я могу безбоязненно смотреть в глаза Солнца…

После этого нахлынули блоки смыслов и ощущений, связанные с самим этим «понятием», - смотреть в глаза.
Я вспомнил, как когда-то смотрел в глаза своего кота Сигизмунда, и как из них выплывали кошачьи ответы на мои человечьи вопросы. Я вспоминал глаза дона Хенаро, глаза Марии…

Внезапно я ощутил давление на своём левом колене. Я, привыкая к свету, медленно открыл глаза. У моих ног присел на корточки мальчишка-оборванец лет семи-девяти. На моём левом колене он осторожно, но настойчиво примостил свою раскрытую ладонь. Мальчишка смотрел мне прямо в глаза, а я смотрел в глаза ему. Умом я догадался, что он просит денег, но в его глазах не читалось никакой просьбы. Он просто смотрел на меня, словно странный зверёк или какое-то нездешнее, не от мира сего существо.
Я пытался ощутить его чувства, но не мог найти им аналогии в своём жизненном опыте. Хотя, одновременно, я чувствовал то, что чувствует этот ребёнок. Это моё ощущение чем-то было похоже на то, как воспринимаются запахи. Точнее на то, что мы чувствуем или вспоминаем, воспринимая запахи. Это вдруг сковало меня и даже слегка испугало.
Чувства этого мальчишки были очень яркими, но совершенно чуждыми мне. Они не были похожи ни на что, что я когда-либо испытывал. И в то же время в них было что-то узнаваемое.
И вдруг я перенёсся в детство. Нахлынули те неясные и непонятные чувства и ощущения, что возникали в детстве. А следом за ними изменилось и моё восприятие. Я вдруг осознал, насколько иначе воспринимал тогда мир. Вспомнил свежесть, незамутнённость и открытость своего тогдашнего восприятия. Готовность приять бесконечность, перед которой я был совсем беззащитен, присутствовавшую во мне тогда. И ещё простоту, - не знаю, какое более точное слово тут подобрать.
Под взглядом этого оборванца меня вдруг стало просто распирать от накатившей непонятной энергии. Но энергия эта не требовала моментального выхода, она не являлась некой силой, стремящейся к проявлению. Это была какая-то, я бы сказал, плавная энергия, скрытая мощь…
Ушли на второй план, нет, не просто на второй план, - вообще исчезли моя жажда всё классифицировать и страсть к построению схем. Сейчас всё это было чуждым и несвойственным мне. Да и сам я, в этот момент, был несвойственным самому себе обычному. Так, где же, - я? Впрочем, даже этого вопроса не было.
Исчез тот страх пустоты, который возникал при мысли о ненужности объяснений и описаний. Я просто был здесь и сейчас и, одновременно, был везде. Я вдруг воспринял всю загадочность, фантастичность и таинственность этого мира. Но воспринял всё это не как некую мысль или абстрактную идею, а реально и плотно.
Всё это было прямо здесь: на керамических плитах веранды кафе, в пыльных цветах у входа, в обвалившейся штукатурке церкви напротив, в нелепой вывеске магазина… Таинственность мира не была где-то там, далеко, куда ещё предстояло когда-нибудь дойти. Она просто выплеснулась из глаз мальчишки и расплескалась здесь, - в этом зное и пыли улицы. И я понял, я знал, что она всегда была и есть, - здесь…

Я знал, что это состояние не навсегда, что оно, возможно, закончится, как только я отведу свой взгляд от глаз мальчишки. Но и это меня не беспокоило. Я знал, что ЭТО уже со мной. Я могу на время забыть о нём, отвлечься, погрузиться в текущие дела, покрыться пылью озабоченности, но ОНО уже всегда будет со мной. И я буду погружаться в него всякий раз, когда буду вспоминать эти глаза…

- Дай ему пару монет, - раздался рядом голос дона Хуана.
Всё ещё пребывая в своём состоянии, я автоматически залез в карман и протянул мальчишке банкноту. Он сжал её в кулак, поднялся на ноги и убежал по улице.

- Похоже, Карлос познакомился с ещё одним абстрактным ядром, - сказал дон Хуан, усаживаясь в кресло, справа от меня. – Оно называется взгляд духа. А в магической истории, содержащей его, рассказывается о человеке, который жил, словно в полумраке…

Я повернулся к нему. Дон Хуан сидел, глядя прямо перед собой. Я ощутил, что он почувствовал мой взгляд. Однако он не обернулся в мою сторону и продолжал, всё так же глядя куда-то вдаль:
- Человек этот уже почти выбрался из блеска и сияния саморефлексии, но так и не добрался до света духа. Он видел его манифестации и слышал его стук, переживал его нашествие и испытал надувательство.
Человек уже понимал, что дух, – реальность. Но это понимание ещё не стало знанием, не превратилось в убеждённость… И поэтому человек продолжал играть в привычные игры. Более того, и все проявления духа, встречающиеся на его пути, он стремился упорядочить и классифицировать, чтобы они стали такими же понятными, как прочие части его игры.
Этот человек всё ещё оставался Директором Производства и поэтому не мыслил своего существования без схем, графиков и планов. Всё в его жизни должно было быть по-взрослому, поэтому он тщательно вёл свой магический органайзер, куда заносил схемы всего происходящего с ним, чтобы лучше и удачнее всё объяснить, понять и использовать с максимальной выгодой. Ему казалось, что если он тщательно расставит все вехи и указатели поворотов на своём пути, то никак не сможет пройти мимо абстрактного.
Но странным образом то, что прекрасно работало в мире этого человека, никуда не годилось для мира магического. Пытаясь проводить свои исследования в мире магии, человек этот либо оказывался всякий раз у разбитого корыта, либо незаметно скатывался обратно в свой мир.
Оказываясь в магическом мире, человек испытывал растерянность и начинал беспокоиться, так как оставался без точки отчёта, которую в обычном мире ему давали его графики и описания. Пытаясь исправить положение, человек этот всё более усложнял и изощрял свои схемы, стремился сделать их более абстрактными. Но чем больше он старался, тем дальше отходил от того абстрактного, к которому стремился…
Однажды человек прогуливался по улице и вдруг увидел чьи-то глаза. Не имеет значения, чьи это были глаза: мужчины, женщины, ребёнка, а может быть, – птицы или ящерицы. Главное, что человек вдруг осознал, что дух постоянно, всегда смотрит в него. Каждый миг взгляд духа направлен на человека. И когда человек осознал это, он впервые понял то, что всё время пытался сказать ему дух. Он осознал, что всё происходящее всегда случается только между ним и духом. И нет никакого иного настоящего судьи или свидетеля поступков человека, кроме духа.
Этот человек понял, что если каждый миг ощущать на себе взгляд духа, то отпадёт необходимость любых схем, планов или классификаций, - он и без этого всего будет знать, что ему делать и как поступать. И ещё человек вдруг осознал, что он ведь уже давно понимал всё это, но поступки его почему-то всегда имели точкой отсчёта инерцию привычных Игр. И ни периодические манифестации духа, ни его стуки и нашествия не спасали положения, не давали энергии, необходимой, чтобы НЕ ЗАБЫВАТЬ, чтобы БЫТЬ…
А главное, человек осознал вдруг, что нет никаких двух миров. Мир, – один. И в мире этом единственная настоящая точка отсчёта, – взгляд духа…

Я был восхищён. Дон Хуан очень точно выразил то, что я ощущал. И хотя слова его, разумеется, были только своего рода скелетом, который облекался плотью моих чувств и ощущений, но это был очень верный скелет.
- Это седьмое ядро, да, дон Хуан? – благостно промямлил я.
Дон Хуан вытянул руку и постучал пальцами по моему лбу, мастерски изобразив губами звук пустого ведра.
- Алле, кто-нибудь есть дома? – поинтересовался он. – И как там тебе, в обычной тарелке? Приятно снова всё пересчитать, да? Какая, к чёрту, разница, какое по счёту ядро, если оно, - абстрактное?

Он улыбнулся. Улыбался и я. Но я улыбался потому, что дон Хуан был не прав на этот раз. Я не был в своей обычной тарелке. Да, возможно я уже успел утратить ту глубину переживания, которая была, когда я смотрел в глаза мальчишки. Но я не забыл ЭТОГО. Странным образом, оставаясь вроде бы во всём прежним собой, я изменился. Я был другой. И этот другой я, вдруг, поднялся на ноги, снял с кресла свою сумку и, похлопав по плечу дона Хуана, сказал:
- Давай-ка возвращаться!
Мы выезжали из города в молчании. На самой окраине дон Хуан поинтересовался, неужели я так и не остановлюсь у какого-нибудь магазина?
- Зачем? – спросил я.
- Мне кажется, ты обещал одному очень старому мальчику привезти из Дуранго жувачки, - улыбнулся дон Хуан.

......

Бонус:)
Астрологическая "мандала" Важехи:

Мы подъехали к хижине дона Хуана около семи вечера.
Дон Хенаро сидел на полу веранды и был чем-то занят. Он не поднялся нам навстречу и лишь, приветствуя, помахал рукой в воздухе.
Когда мы подошли ближе, я обнаружил, что дон Хенаро устроил на полу веранды целую мастерскую. Справа от него, на циновке, были сложены клещи, ножницы, два ножа, стамеска, ручная примитивная дрель, нитки, катушки с леской и сваленные в кучу блёсны, которые я привёз для рыбалки.
Прямо перед доном Хенаро лежал лист толстой фанеры, который он использовал в качестве рабочего стола. Я с удивлением обнаружил, что он отрезал от одного из привезённых мною сапог кусок голенища и в данный момент, при помощи ножа с коротким лезвием и прямой дощечки, нарезал из этого куска резины узкие полоски. Чуть поодаль, слева от дона Хенаро, на простеленной на полу мешковине, лежало несколько небольших странных фигурок, сделанных из кальки и ещё каких-то материалов. Всего этого я толком разглядеть не успел, потому что дон Хуан подтолкнул меня в сторону хижины.
- Идём, идём! – сказал он. – Не будем мешать Хенаро.
Я подал дону Хенаро пакетик жевательной резинки.
- Жууууваачкаа… - протянул он по-детски, сунул жвачку в нагрудный карман рубахи, и снова погрузился в своё занятие.

Мы вошли в хижину и прошли на кухню. Дон Хуан поставил на стол две миски и горшок с бобами и мясом, который он снял с плиты. Пищу, по всей видимости, приготовил дон Хенаро, пока мы с доном Хуаном были в Дуранго.
Мы поели в полном молчании. Я всё ещё находился под влиянием охватившего меня в Дуранго состояния. Мне даже не хотелось спрашивать у дона Хуана, чем занят дон Хенаро. Хотя в любое другое время я уже просто умирал бы от любопытства. Но сейчас я был полностью погружён в какое-то особое настроение спокойствия, самодостаточности и полноты. Казалось, что взгляд духа всё ещё не отпускал меня. И не отпустит уже никогда. И под этим взглядом мелочным представлялось моё обычное любопытство.

Дон Хуан поднялся и, собрав наши миски и ложки, унёс их мыть к колодцу. Я остался сидеть, глядя на тлеющие в очаге угли.
Вошёл дон Хенаро. Он казался сосредоточенным и одновременно рассеянным.
- Карлос, где удочки, что ты привёз? – спросил он.
Я не помнил, куда мы их дели, когда разбирали привезённые мной вещи. Вдвоём с доном Хенаро мы прошли в большую комнату и начали искать спиннинги.

Вернулся дон Хуан. Узнав, чем мы заняты, он сообщил, что это он пристроил удочки на место и вышел из хижины. Мы с доном Хенаро последовали за ним.
Место спиннингов оказалось на балках рамады. Дон Хуан просунул их в щель у самой крыши. Я про себя отметил, что это, действительно, было весьма подходящее для них место. Вытащив удочки, дон Хуан протянул их дону Хенаро. Тот взял одну, а остальные отдал мне.
- Подержи-ка! – сказал он и, с выбранной удочкой в руках, вышел на площадку перед домом.
Мы с доном Хуаном молча смотрели, как он размахивал этой удочкой в разных направлениях, и, даже, упёршись её концом в землю, сгибал так, что спиннинг принимал форму лука для стрельбы и, как мне казалось, был готов сломаться.
То же самое дон Хенаро проделал по очереди со всеми удочками. Потом, оставив себе одну, он велел дону Хуану положить оставшиеся две на место.
- Эта вообще никуда не годится, - сказал дон Хенаро, обращаясь ко мне. – Я могу разломать её?
Я пожал плечами и ответил, что он может делать с нею всё, что сочтёт нужным.
Дон Хенаро кивком головы то ли поблагодарил меня, то ли выразил согласие с таким моим решением, положил удочку на пол веранды и куда-то ушёл.

Дон Хуан сел на ящик, неподалёку от импровизированной мастерской дона Хенаро. Я устроился рядом с ним на полу.
Дон Хенаро, по всей видимости, закончил свою работу. Лист фанеры уже куда-то исчез, инструменты и материалы были аккуратно собраны на циновке, а результат его работы, то есть все те загадочные фигурки, которые я мельком заметил, когда мы с доном Хуаном приехали, были накрыты мешковиной.
- Хенаро лучший рыбак из всех, кого я знаю! – сообщил мне дон Хуан. – К его наживкам не остаётся равнодушной ни одна рыба!
Дон Хуан кивнул в сторону накрытых мешковиной поделок дона Хенаро и пристально посмотрел на меня. Я не знал, что сказать. И, просто чтобы прервать паузу, спросил:
- Но разве не ты, дон Хуан? Я думал, что это ты затеял всю эту рыбалку…
- Нет, - покачал он головой. – Я всё же скорее охотник, чем рыболов…

Мы замолчали.
Я сидел и наслаждался вечером. Меня ничто не заботило и не волновало. И я словно совсем иначе видел всё, что видел уже бесчисленное количество раз: эту веранду, хижину, прутья рамады над головой и узорчатый силуэт кустарника вдалеке.
Вернулся дон Хенаро. В руках он нёс прутик около шести футов длины.
Не глядя на нас, дон Хенаро опустился на пол у циновки с инструментами, взял один из ножей и ловко зачистил прутик от коры. Потом, другим ножом, он сделал круговой надрез на удочке у самой пробковой рукоятки, и отломал рукоятку от удилища.
На принесённом прутике дон Хенаро закрепил четыре направляющих кольца для лески, которые он снял с разломанного спиннинга и ловко подогнал с помощью клещей под диаметр прутика. После этого, орудуя ножом, стамеской и дрелью, он подогнал отверстие в рукоятке и конец своего прутика так, чтобы можно было их соединить. Потом намазал конец прутика клеем, вставил его в рукоятку и обмотал место соединения проволокой, укладывая её витки, начиная с прутика и постепенно переходя к ручке.
Дон Хенаро бережно отложил сделанную им удочку в сторону и сообщил дону Хуану:
- Всё готово. Можем хоть сейчас отправляться.
- Пойдём завтра, - ответил дон Хуан. – А сегодня Карлос расскажет тебе о своём новом знакомом.

Дон Хенаро вытянул голову по направлению ко мне. Это был уже обычный дурашливый дон Хенаро. От его сосредоточенности и рассеянности не осталось и следа.
Я неловко улыбнулся и пробормотал, что не знаю даже с чего и как начать. В действительности, я совсем не был уверен, что дону Хенаро будет интересно всё это выслушивать.
- Думаю, для начала ты должен принести свой блокнот, - предложил дон Хуан. – Без тех рисунков Хенаро наверняка ничего не поймёт.
- Нет! – заупрямился дон Хенаро. – Для начала он должен потрогать мой лоб! Иначе он никогда не поверит, что я уже сгораю от любопытства!
Он снова вытянул свою голову в мою сторону. Я улыбнулся и покорно дотронулся тыльной стороной ладони до его лба. И тут же отдёрнул руку, - голова дона Хенаро была горячей, как печка. Не в силах в это поверить, я, автоматически, коснулся его лба ещё раз. Эффект был таким же. Я даже посмотрел на свою руку, ожидая увидеть, что она покраснела от ожога.
- Вот это другое дело! – удовлетворённо заключил дон Хенаро. – Теперь, когда ты полностью мне доверяешь, можешь идти за своим блокнотом.

Я направился к автомобилю. Достав блокнот, я некоторое время простоял возле машины, пытаясь собраться с мыслями. Точнее, не с мыслями, а с чувствами.
С одной стороны я должен был уважать просьбу дона Хуана. И в любом другом случае я бы только обрадовался такому повороту событий, так как это давало мне шанс узнать ещё и мнение дона Хенаро по интересующему меня вопросу.
Но с другой стороны, в данный момент у меня ведь не было вопроса! После того, как я ощутил взгляд духа, тема поиска объяснений абстрактных ядер меня больше не интересовала. Более того, я чувствовал, что предстоящий разговор грозит развеять моё настроение и вернуть меня в прошлое состояние.
Но выбора у меня не было. Мне даже в голову не пришло, что я могу просто отказаться говорить сейчас на эту тему. Вздохнув, я пошёл обратно на веранду.

Дон Хуан и дон Хенаро ждали меня. Они установили ящик, на котором до этого сидел дон Хуан, посередине веранды в качестве стола, а сами устроились возле ящика на полу.
- Ну-ка, уступи циновку Карлосу! – сказал дон Хуан дону Хенаро, когда я подошёл к ним. – Ты и на полу посидишь, а Карлос у нас сегодня, – персона нон грата!
- Какая персона? – переспросил дон Хенаро, пересаживаясь на пол и уступая мне место на циновке, с которой уже были убраны все инструменты.
- Чрезвычайно важная персона! – объяснил дон Хуан.
Я хотел было поправить его и объяснить настоящее значение этого выражения, но потом решил, что сейчас не время для расшифровки дипломатических терминов и, поблагодарив кивком головы дона Хенаро, сел на циновку.
Положив блокнот на ящик, я, не особо охотно, скучно и коротко рассказал дону Хенаро о том, как я встретил Важеху и чем Вальдемар занимается. После этого я раскрыл блокнот в нужном месте и принялся объяснять астрологическую мандалу.

Дон Хенаро слушал внимательно и казался очень заинтересованным. В какой-то момент он, знаком руки, прервал мои объяснения и потребовал, чтобы дон Хуан принёс лампу, потому что стало уже довольно темно.
Пока дон Хуан ходил за лампой, мы сидели молча. Дон Хенаро о чём-то задумался, глядя в мой блокнот. А я, воспользовавшись паузой, пытался сообразить, как мне закончить эту свою импровизированную лекцию. Ведь вопроса об объяснении абстрактных ядер у меня больше не было. А в таком случае, всё теряло смысл, и непонятно было, - зачем все эти схемы?

Вернулся дон Хуан с двумя зажжёнными керосиновыми лампами. Он укрепил их на балках рамады над ящиком и тихо сказал, что он пока что занесёт в дом все вещи с веранды.
- Ты же знаешь, какими коварными бывают ночью лисы, - обратился он к дону Хенаро. – А тем более, когда дело касается приманки для рыбы. Непременно утащат!
Дон Хенаро не обратил на его слова никакого внимания и кивнул мне, предлагая продолжить.
Я продолжал, понемногу входя во вкус. Моя скованность исчезала, и меня уже начинало радовать и возбуждать то внимание, с которым меня слушал дон Хенаро.

Дон Хуан, стараясь не мешать нам, тихо занёс в хижину все вещи с веранды, а потом принялся осторожно подметать обрезки коры, которые дон Хенаро снял с принесённого для удочки прутика.
Однако как ни старался дон Хуан производить эту работу аккуратно и тихо, звук, издаваемый метлой, меня раздражал и сбивал с мысли. Я даже начал про себя роптать на дона Хуана, - сам ведь попросил, чтобы я поговорил с доном Хенаро, а теперь мешает! В конце концов, его уборка не была сейчас настолько уж важна и могла бы подождать до окончания моих объяснений.
Дон Хуан водил метлой по веранде, стараясь производить как можно меньше шума, но при этом он, словно нарочно, создавал какой-то специфический ритм, который захватывал моё внимание и начинал меня злить.

В какой-то момент моё внутреннее раздражение вырвалось из-под контроля. Я захлопнул блокнот, вскочил на ноги и, чертыхаясь, выскочил во двор. Там я остановился, пиная землю ногами, негодуя на дона Хуана и, одновременно, злясь на самого себя за несдержанность.
Внезапно где-то в задней части шеи я ощутил не то щелчок, не то хлопок, и состояние моё резко изменилось. Я вдруг осознал, что больше не ощущаю того, что дон Хуан назвал взглядом духа. И что я завис в какой-то пустоте, где не было ни тех новых переживаний и ощущений, которые пришли ко мне в Дуранго, ни прежних моих интересов и склонности искать объяснения. И ещё я каким-то образом знал, что дон Хуан нарочно попросил меня рассказать дону Хенаро о Важехе. Я понял, что с его стороны это была уловка, призванная выбить меня из того состояния, в котором я на тот момент пребывал. Единственное, чего я не мог понять, - зачем дону Хуану это понадобилось?

Я вернулся на веранду. Оба дона стояли рядом и смотрели на меня, словно провинившиеся школьники.
- Ты ровным счётом ничего не понял, да? – не столько спросил, сколько констатировал я, обращаясь к дону Хенаро.
- Ага, - ответил он виновато и опустил голову.
Я мрачно вздохнул и развёл руками.
- Не сердись, Карлитос, - всё тем же виноватым голосом попросил дон Хенаро. – Как же я мог что-нибудь понять, если я вообще тебя не слушал?

Я чуть не взбесился. А дон Хуан едва не свалился от смеха. Он заскочил в раскрытую дверь, и из хижины неслись раскаты его хохота. Я почему-то решил, что теперь он катается по полу.
Дон Хенаро, словно ребёнок, ухватил меня за рукав рубахи и потащил в дальний угол веранды. Здесь он, надавив на мои плечи, усадил меня на пол. Моя спина опиралась о стену хижины.
- Карлос, я тоже понятия не имею, почему он хохочет, - сказал он, усаживаясь справа от меня в той же позе, как и я. – Но, как видишь, моя безупречность не позволяет мне приходить в неистовство…
Он явно пародировал манеру разговаривать дона Хуана. Я невольно улыбнулся, но тут же снова рассердился и заявил:
- Но я прекрасно знаю, что его так развеселило! Ему просто доставляет удовольствие, когда я оказываюсь в дураках!
- Не преувеличивай! – раздался голос дона Хуана.

Он подошёл к нам и сел на полу напротив меня.
- А, кроме того, сейчас меня рассмешил Хенаро, а вовсе не ты. Не придавай столько значимости своей персоне!
Дон Хуан улыбнулся и вдруг спросил:
- Ты ведь рассердился потому, что считаешь будто я нарочно выбиваю тебя из твоих благостных состояний, правда?
- Да! – воскликнул я. – Именно так я и думаю!
Его выбор слов и ирония, с которой он произнёс «благостные состояния» подлили масла в огонь моего раздражения. Не то чтобы я относился к своим вновь обретённым состояниям с религиозным трепетом, но я искренне считал их определённого рода достижением. И явно пренебрежительное отношение к ним в словах дона Хуана меня разозлило.
- Что ж, - вздохнул дон Хуан. – Ты прав. Я намеренно прерывал некоторые твои состояния. Но ты никогда не задумывался, - почему? Думаешь, мне просто не хватает развлечений?
Я пожал плечами. Разумеется, я так не думал. И вдруг я понял, что меня злило не столько то, что он обрывал или осаживал мои возвышенные состояния, а то, что дон Хуан никогда не объяснял мне причин, мотивов таких своих действий. Я сказал ему об этом.
- И снова ты прав, - согласился дон Хуан. – Я намеренно никогда не объяснял тебе своих действий. Просто потому, что после объяснений уловка перестаёт работать. Но сейчас я намерен, как говорится, раскрыть все карты.
- Не хочешь ли ты этим сказать, что больше не будет никаких уловок? – всё ещё угрюмо спросил я.
- Нет, этого я сказать не хочу, - улыбнулся дон Хуан и покачал головой. – Просто завтра мы отправимся удить рыбу. А рыбалка требует безмятежности и хорошего настроения. Поэтому сегодня я должен объяснить тебе некоторые моменты.
- Ну, тогда я пошёл спать! – объявил дон Хенаро и, одним прыжком, поднялся на ноги. – Встретимся завтра!
Я уже собрался пожелать ему покойной ночи, но дон Хенаро, вдруг, снова оказался сидящим на полу. Я даже не успел заметить, как он это проделал.
- Карлитос, ты ведь веришь, что мы завтра обязательно встретимся? – почти прошептал он, наклоняясь ко мне.
- Да… наверное, - растерялся я, не зная, чего ожидать от дона Хенаро.
- И ты уверен, что завтра утром тебя разбудит именно тот же самый твой добрый знакомый Хенаро?
- Ну, если, конечно, это не будет твой дубль… - попробовал отшутиться я.
- Нет, Карлитос, - очень серьёзно сказал дон Хенаро. – Это не будет мой дубль. Эту буду я сам! Только постаревший…
Он поднёс левое запястье почти к самым глазам, делая вид, что пытается разглядеть циферблат несуществующих часов, и закончил:
- На семь часов и двадцать три минуты!

Дон Хенаро поднялся на ноги, церемонно раскланялся с нами и направился к двери, ведущей в хижину. Потом вдруг остановился и, обернувшись через плечо, сказал:
- А может быть, всё будет совсем не так… Кто знает?
Он взмахнул рукой и пошёл дальше. Потом опять остановился.
- Карлос, ведь ты можешь и не измениться, правда? Ты же можешь и не постареть, да? – не то спросил, не то констатировал он, и скрылся за дверью.

Я взглянул на дона Хуана. Он, улыбаясь, смотрел на меня. Но глаза его оставались серьёзными. И это вдруг испугало меня. Я почти запаниковал. В лице дона Хуана было что-то зловеще чуждое.
Едва не начавшуюся мою панику прервал голос дона Хенаро.
- Карлитос! Обещай мне, что завтра ты не будешь постаревшим на семь часов двадцать три минуты! – крикнул он, высунув из двери голову.
- Ты лучше пообещай, - сказал дон Хуан. – А то ведь он так и не уснёт!
- Обещаю! – машинально прокричал я.
Голова дона Хенаро скрылась.

Я вздрогнул и уставился на него, раскрыв рот. Он не просто прочитал мои мысли, - он словно закончил их. Точнее, он сделал вывод, к которому я должен был бы прийти сам в результате этих своих размышлений. Однако я не был уверен, что пришёл бы к нему. Хотя вывод и был очевиден.
- Ты до сих пор доступен миру. И мир может распоряжаться тобой так, как ему угодно, - продолжал дон Хуан. – Твоё внутреннее состояние всё ещё во многом зависит от внешнего воздействия. Воздействия кого-то или чего-то, - неважно…

Он сделал паузу, словно давая мне возможность лучше осознать его слова. Потом опять заговорил:
- К этому простому выводу ты мог бы и сам давно прийти, если бы, вместо того, чтобы раздражаться и злиться на меня, попытался понять природу своих реакций. Фактически, я провоцировал тебя, и этим давал тебе шанс осознать твою уязвимость и зависимость от внешних влияний. Но это лишь одна сторона медали…
- А в чём же вторая? – спросил я. Губы мои почему-то сделались совсем сухими.
- Не спеши! – усмехнулся дон Хуан. – Похоже, ты ещё не осознал всю важность первой…

Он поднялся и предложил мне немного пройтись. Я ожидал, что мы, по обыкновению, будем бродить, разговаривая, по пустыне неподалёку от хижины. Но дон Хуан вывел меня на дорогу.
Висела полная луна, заливающая окрестности зеленоватым фосфором. Вид уходящей вдаль дороги, которая была светлее окружающего пейзажа, почему-то навеял на меня грусть.
- По традиции, тема управления внутренними состояниями никогда не обсуждается напрямую, - заговорил дон Хуан после того, как мы какое-то время шли в полном молчании.
- Почему? – не удержался я от вопроса.
- Потому что каждый маг приходит к этому сам, в результате сталкинга самого себя.
- Получается, я совсем безнадёжен, дон Хуан? – внезапно догадался я. – Если ты решил говорить об этом?

Он остановился и внимательно посмотрел на меня. Его глаза блеснули в лунном свете. Потом он потрепал меня по плечу и пошёл дальше.
- Заниматься тобой, - большой вызов для меня, - сказал он. – В отличие от индейца, ты настолько поглощён описаниями, инструкциями и объяснениями, что порой мне трудно разобраться, где кончается твоё индульгирование и начинается твоё естество, которое не переделать никакими силами…
Я не понял этой его фразы и попросил объяснить.
- Позже! – отмахнулся он. – Сейчас я скажу только, что на самом деле ты не безнадёжен. Тебе просто трудно осознать, что мои объяснения, в принципе, ничего не объясняют. Только и всего.
- Но как же не объясняют! – возмутился я. – Очень даже объясняют! Ты, – единственный человек, который может объяснить такому тупице, как я, всё, что угодно!
Дон Хуан рассмеялся.
- Я, конечно, тронут, что ты признал себя тупицей, - сказал он. – Но в действительности мои объяснения призваны не прояснить что-либо, а лишь поставить вопросы. Однако ты упорно не хочешь этого осознать, и принимаешь всё, что я говорю за истину в последней инстанции. Но я всего лишь задаю тему для импровизации…

Я был совершенно сбит с толку и не понимал, что он хочет сказать. Дон Хуан притворно вздохнул:
- Как бы там ни было, но сейчас я должен говорить с тобой о твоих состояниях и о влиянии на них.
- Но ведь ты сказал, что эта тема, по традиции, не затрагивается напрямую! - возразил я.
- Ну, иногда полезно и отказаться от традиций, - улыбнулся он. – А кроме того, ты ведь, надеюсь, не думаешь, что нам с тобой отпущена целая вечность для прогулок по пустыне и задушевных бесед?
Он какое-то мгновение пристально смотрел на меня, словно подозревал, что я именно так и думаю, потом качнул головой, будто отгоняя какие-то мысли, и вернулся к своим объяснениям:
- Маги не любят затрагивать эту тему прямо по очень простой причине, - всё это весьма легко может превратиться в страсть, в поиски специальных техник, которые позволяют управлять своим состоянием. Маги древности именно в этом и заблудились. А сегодня, хотя и с другого конца, в этом блудят ваша психология и психиатрия. Они ведь именно этим и занимаются, - пытаются найти золотой ключик, которым открывается дверца к внутреннему состоянию человека.

Мне показалось, что я понял, о чём говорит дон Хуан. Единственное, я никак не мог взять в толк, почему он считает практику управления своим состоянием порочной? Я спросил его об этом.
- Потому, что такая практика, в итоге, приводит только к одному, - идиотической поглощённости состоянием (preocupacion idiota por su estado).
- Что ты имеешь в виду? – не понял я.
- Ваша психология, например, озабочена тем, чтобы привести человека в состояние определённого психологического комфорта, благоприятного как для самого человека, так и для общества в целом, - терпеливо пояснил он. – И задача психологии не только привести, но и удерживать человека в этом определённом состоянии максимально долго. А лучше, - всю жизнь. Это я и называю поглощённостью.
- Но почему она, - идиотическая? – спросил я. Для меня в этом слове был определённый негативный оттенок, указывающий на слабоумие.
- Потому, что такая поглощённость не позволяет проникать в другие состояния, - улыбнулся дон Хуан. – А идиот, пускающий слюни, здесь вообще-то не при чём. Если ты это имел в виду. Говоря, - идиотическая поглощённость, - маги лишь подчёркивают тотальную озабоченность и поглощённость одним единственным состоянием. Возьми любого религиозного аскета. Что, собственно, он делает, удаляясь в пещеру, изнуряя себя постом или медитируя дни и ночи напролёт? Он стремится удержать то состояние, в котором чувствует духовный экстаз, состояние, в котором его божество разговаривает с ним…

Эта новая концепция дона Хуана возбудила моё любопытство. В моей голове вихрем понеслись вопросы. Мне захотелось узнать, может ли видящий стать скользящим по реальности или ему сначала нужно пройти стадию человека знания. Так же меня интересовало, каждый ли человек знания имеет шанс стать скользящим по реальности. И ещё мне хотелось знать, как именно это скольжение по реальности соотносится со сталкингом, искусством сновидения, искусством осознания и овладением намерением.

Я, на одном дыхании, выложил дону Хуану все эти вопросы.
От хохота он согнулся пополам. Отсмеявшись, он отёр набежавшие от смеха слёзы, и сказал:
- Ты сейчас похож на щенка, которому вернули любимую игрушку. Чего ты хочешь? Чтобы я нарисовал тебе какую-то иерархическую схему превращения простого деревенского воина в изысканного аристократа, - скользящего по реальности? И дал метод, технологию, следуя которой ты благополучно миновал бы промежуточные стадии видящего и человека знания? Может тебе и мандалайку какую-нибудь изобразить?

Дон Хуан, прищурившись, посмотрел на меня.
- Но это всё, – чепуха собачья. Нет никаких схем. Не существует иерархической последовательности, ведущей снизу вверх. Поскольку нет в реальности никакого низа и верха. Я бы сказал, что быть скользящим по реальности, это не просто достижение, - это судьба. Точно так же, как судьба, - быть воином или человеком знания. И решает здесь дух…
- Ну, вот. А говоришь, что у магов нет божества! – буркнул я.
Он опять согнулся пополам от хохота. И прохрипел непонятное:
- Только не вздумай стать духовным! Иначе у тебя действительно появится божество!

На этот раз успокаивался он долго, заходясь всё новыми и новыми волнами смеха.
Меня его смех не трогал. Я погрузился в раздумья, пытаясь ухватить ту невнятную мысль, что у меня возникла. Наконец, мне показалось, что я могу её выразить.
- Но, дон Хуан, в том, что ты говоришь, есть какое-то несоответствие, - начал я, когда он успокоился. – Я могу допустить, что скользящий по реальности может не быть поглощённым ни одним из тех состояний, которые на него накатывают. Но тогда…
Я сделал паузу, стараясь точнее подобрать слова тому, что хотел сказать. Дон Хуан терпеливо ждал. Я продолжил:
- Но тогда он всё равно находится в каком-то состоянии. Пусть в своём, пусть в каком-то особом, но, - состоянии? Или как? Об одном ли и том же мы говорим? Для меня, состояние это, - всё! И я не могу представить, как может кто-то быть ВНЕ какого-либо состояния…

Дон Хуан внимательно и, как мне показалось, с одобрением, посмотрел на меня. Потом он взял меня под руку и сказал:
- Ты абсолютно прав! Всё, что существует, находится в каком-то состоянии. Собственно, в самом широком смысле, состояние это и есть то, как, каким способом происходит существование. И одно без другого просто невозможно.
- Но тогда, о чём же ты говорил? – спросил я. – После твоих слов, у меня сложилось впечатление, будто скользящие по реальности обладают некой сверх безупречностью, которая уже выходит за рамки любого состояния. Но ведь это абсурд! Тогда, в чём же здесь секрет?
- Секрет? – переспросил дон Хуан, и глаза его, на миг, лукаво блеснули. – Как легко тебя поймать на секретности!

Я уже ожидал, что он примется надо мной подтрунивать, но дон Хуан остановился, отпустил мой локоть и, глядя куда-то в небо, произнёс:
- Секрет, скорее всего, в безупречности. Ведь она сберегает и распоряжается энергией. Наверное, ещё и в контролируемой глупости. И в убеждённости… Но я не могу тебе сказать наверняка, в чём тут секрет.
Он опустил взгляд и совершенно будничным тоном закончил:
- В конце концов, я ведь не являюсь скользящим по реальности…

Я непроизвольно вздрогнул и уставился на него в полном недоумении. Я ощущал, что у меня даже отвисла челюсть, и ожидал, что дон Хуан теперь зальётся хохотом от моего выражения лица. Но он просто смотрел на меня.
- Ты? – выдавил из себя я. – Но как же…
Я не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. Для меня дон Хуан, вне всяких сомнений, являлся всеми теми, о ком он когда-либо мне рассказывал: он был охотником и воином, был видящим и человеком знания. И я никогда даже мысли не мог допустить, что он чего-то не знает, чего-то не достиг…
- Может быть, маг становится скользящим по реальности лишь после того, как сгорает огнём изнутри? – осторожно высказал я возникшее у меня предположение.
- Нет, - отрицательно мотнул головой дон Хуан. – Не обязательно…

Он снова взял меня под руку и развернул по направлению к хижине. Мы медленно двинулись в обратном направлении. Дон Хуан точно знал, что происходит у меня в душе.
- Как видишь, я тоже далеко не всемогущий, - сказал он насмешливо, но потом продолжил серьёзно:
- Будь моя воля, я бы вообще не упоминал скользящих по реальности, чтобы не вносить ещё большую сумятицу в твоё осознание. Но вышло так, как вышло. Возможно, сегодняшний разговор как-то связан с твоей будущей книгой, которая, как я уже предрекал тебе, будет, скорее всего, о реальности…

Он, улыбнувшись, взглянул на меня, а потом добавил:
- Но как бы там ни было, даже помимо моей воли, сегодня ты услышал это. Как ты любишь говорить, - случайно…
- А в твоей линии были скользящие по реальности, дон Хуан? – спросил я, всё ещё обескуражено.
- Нет. И быть не могло, - ответил он. - Все мы следуем в русле своей традиции, а она не допускает подобных отношений с реальностью.
- Но тогда, - как, откуда ты узнал о них? – удивился я.
- Для нас это только миф. Пусть не такой миф, как для тебя самого, но всё-таки, - миф.
- Что, - миф? – не понял я. Скользящие по реальности, - миф?
- Да, - утвердительно кивнул он. А потом похлопал меня по спине и весело предложил:
- Послушай, давай-ка, попробуем их на сегодня оставить в покое, а? Может, вернёмся к началу разговора?

Я не знал, что сказать.
- Разве ты не хотел узнать, что именно я имел в виду, говоря это? – спросил дон Хуан.
- Я уже сам не знаю, что я хочу узнать! – буркнул я. А потом заговорил, постепенно распаляясь. – Наверное, было бы замечательно, если хотя бы ты растолковал мне, где же, на самом деле, кончается моё индульгирование и начинается, как ты выразился, естество. Потому что сам я уже вообще ничего не понимаю и ничего не могу себе объяснить! Иногда я вижу всю ненужность и даже порочность моего стремления всё объяснять, а иногда я просто не могу представить себе, как это вообще возможно, - не искать объяснений. Порой то, что ты мне говоришь или со мной проделываешь настолько фантастично, но, одновременно, естественно для меня, что я могу только восхищаться тем, как тебе вообще такое удаётся. А бывает, да вот хоть, как и теперь, что мне кажется, будто ты играешь моей головой в пинг-понг: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
Я остановился и остервенело завертел головой вправо и влево, словно следя за скачущим по столу теннисным шариком.

Увидев эту мою пантомиму, дон Хуан просто взвыл от хохота. Его смех, казалось, сейчас разбудит всю округу. Но было спокойно. И только странное эхо смеха дона Хуана отзывалось из пустыни.
Успокоившись, дон Хуан сделал забавное движение. Сначала он поднял к небу ладони, словно испрашивая какой-то высшей милости, а потом опустил руки и плечи в жесте полного бессилия.
- Я прекрасно понимаю, как тебе сейчас нелегко, - улыбнувшись, сказал он. – Я ведь и сам прошёл через всё это. Но если моя склонность к объяснениям была только врождённой и не особо подпитывалась той средой, в которой я вырос, то твоя врождённая склонность была воспитана и укреплена миром, в котором объяснения, интерпретации и информация считаются высшим достижением и благом. Так что тебе гораздо тяжелее, чем мне…

Он посмотрел на меня, смешно изобразив сочувствие на своём лице. Мы двинулись дальше.
Я признался дону Хуану, что в этот раз его объяснения действительно ничего мне не объяснили, а только поставили вопросы. Мне, например, было непонятно отношение дона Хуана к объяснениям. То он отмечал их порочность, то, наоборот, побуждал меня, как в предыдущую нашу встречу, не отбрасывать объяснений. Кроме того, я никак не мог взять в толк, что плохого в том, чтобы контролировать своё внутреннее состояние.
- Это не совсем те вопросы, на которые я надеялся, - лукаво покосился на меня дон Хуан. – И лучше будет, если ответы на них ты найдёшь сам. Со временем. Сейчас я тебе лишь напомню то, что говорил, так или иначе, много раз. Маг всё объясняет, ничего не объясняя. И всё контролирует, не контролируя ничего …

На этот раз жест полного бессилия изобразил я. Дон Хуан улыбнулся.
- Помнишь, ты мне когда-то рассказывал об учёных, исследующих в ваших университетах растения силы? – спросил он.
Я действительно когда-то, когда пытался объяснить ему, что именно я подразумеваю под работой с растениями силы, рассказывал об исследованиях Ричарда Алперта и Тимоти Лири. Тогда дон Хуан просто высмеял меня, не объясняя толком причины своего явно негативного отношения к тому, что я рассказал. Мне даже показалось, что он несколько ревниво ко всему отнёсся, и я больше не затрагивал эту тему.
- Так вот. Эти люди исследуют что угодно, но только не растения силы! – заявил дон Хуан. – Потому что исследовать растения силы нет никакой возможности. А тем более, пытаться приспособить их для нужд общества. Поэтому ни одному магу не придёт в голову каким-то образом контролировать или управлять Мескалито, например. Маг просто безмолвно принимает то, что даётся. И даже если какой-то маг, склонный к объяснениям, пытается впоследствии как-то описать свой опыт, то внутри он смеётся над собственными объяснениями, иначе он не маг а…
Дон Хуан замолчал. Поскольку пауза затянулась, я позволил себе напомнить:
- А кто?
- Тогда он, - учёный! – воскликнул дон Хуан и залился хохотом.

Дальше мы шли молча. В отдалении уже прорисовался силуэт хижины дона Хуана, и тогда я вдруг вспомнил, что он что-то говорил о второй стороне медали.
- Вторая сторона более, если можно так выразиться, техническая, - ответил дон Хуан. – Те твои состояния всё равно неизбежно угасли бы. Поэтому я намеренно прерывал их.
- Но зачем? – удивился я. – Разве не проще было, раз уж это неизбежно, дать им угаснут самим по себе.
- Проще, - согласился он. – Но я давал тебе возможность сэкономить энергию.
Я не понял этого его утверждения, и попросил объяснить. Он задумался и даже остановился.
- Это не так просто сделать, - наконец проговорил он. – Несмотря на то, что здесь всё довольно просто. Но поскольку речь идёт об энергии, то объяснение простым не бывает…
Он развёл руками и улыбнулся.
- Мне трудно подобрать какую-то аналогию в данном случае, а говорить прямо, - нет никакой возможности. Так что давай отложим этот разговор для какого-то более подходящего случая.
Я вынужден был смириться. Оставшуюся часть пути мы прошли в молчании. И подходя к хижине, услышали мощный храп дона Хенаро…

...

… Ночью мне снился какой-то сложный и фрагментированный сон. То я пытался отыскать постояльцев в огромной и безлюдной гостинице, то искал место остановки какого-то поезда, то руководил высадкой военного десанта. В одном фрагменте я обнаружил ангела, который превратился вдруг в пухлую девицу школьного возраста в белом нижнем белье, белом переднике, и с белыми бумажными крыльями за плечами. А в самом длинном фрагменте, некий лектор нудно объяснял мне, что энергия, выделяемая при движении металла по льду, растапливает лёд и, образующаяся при этом вода, является смазкой. Лектор настойчиво утверждал, что именно поэтому можно скользить на коньках по льду, а не потому, что лёд, – скользкий…

Дон Хуан разбудил меня на рассвете. Я выпил воды из ведра и вышел из хижины.
На веранде, скрестив ноги, сидел дон Хенаро и пил кофе. Я очень удивился. До сих пор я ни разу не видел, чтобы дон Хенаро или дон Хуан пили этот напиток.
- Откуда ты взял кофе? – спросил я дона Хенаро после того, как приветствовал его.
Он не ответил ни на моё приветствие, ни на мой вопрос. Он лишь оторвался от чашки и взглянул на меня.
Внутри меня всё оборвалось. Взгляд дона Хенаро был каким-то нечеловеческим. Я, почти в панике, быстро ушёл к колодцу, - умываться.
Умывшись, я, не решаясь вернуться на веранду, топтался возле колодца, делая вид, что разминаю тело после сна. У меня возникло подозрение, что на веранде сидит не дон Хенаро, а его дубль. В этом случае, рыбалка грозила превратиться в кошмар. Мне вспомнились вчерашние непонятные слова дона Хенаро относительно моей уверенности в том, что сегодня утром я встречу «того самого знакомого Хенаро», и это ещё больше усилило мои подозрения.

- Тебе сейчас очень пошла бы штанга! – услышал я голос дона Хуана.
Он вышел из-за угла хижины и, лучезарно улыбаясь, наблюдал за моими физическими упражнениями.
Я, для вида, поболтал руками в воздухе, словно расслабляя их после нагрузок, и покорно пошёл к нему.
Против моего ожидания, мы не стали завтракать. Дон Хенаро собирал вещи, молча указывая, что каждый из нас должен нести. А я, стараясь делать это незаметно, приглядывался к нему.
С доном Хенаро явно было что-то не так. Но это не был и его дубль. Я понятия не имею, почему так решил. Это было какое-то внутреннее знание. Чтобы проверить его, я, преодолевая страх, даже украдкой коснулся руки дона Хенаро. Нет, он наверняка не был дублем.

Наконец мы вышли. Дон Хуан нёс флягу с водой и заплечную сумку. Мне досталась пара сапог (дон Хуан решил, что достаточно будет одной пары), которые дон Хенаро связал таким образом, чтобы их можно было повесить на плечо, и такая же фляга с водой, как у дона Хуана. Дон Хенаро нёс только удочки. Я видел, как он упаковывал их. Дон Хенаро сложил все удочки вместе на циновке, добавил к ним две прочные палки, потом завернул всё это в циновку и перевязал двумя кожаными ремнями. Теперь он нёс этот свёрток на плечах за шеей, а обе руки положил сверху. Мне казалось, что передвигаться таким способом должно быть весьма неудобно.
Мы направлялись в горы. У их подножия мы сделали небольшой привал, выпили воды, и дон Хуан раздал всем по кусочку вяленого мяса, жевать которое пришлось уже на ходу.

Я начал уставать. Мы поднялись в горы уже довольно высоко, и идти становилось всё труднее, а дон Хенаро и не думал сбавлять темп. Я поражался его ловкости. Он шёл впереди и каким-то образом умудрялся, с удочками, закинутыми за шею, балансировать на узкой тропе. Я поднимался за ним следом, а замыкал шествие дон Хуан.
К тому неудобству, которое мне доставляли сапоги, добавлялось какое-то уныние от того, что за всё время пути мы не произнесли ни слова. Я давно уже привык к молчанию дона Хуана во время наших походов в горах или по пустыне, но молчащий дон Хенаро, - в этом было что-то зловещее…
Наконец я не выдержал и, обернувшись к дону Хуану, спросил:
- Скоро будет это озеро?
Я почему-то был уверен, что мы направляемся именно к какому-то горному озеру, а не реке.
Дон Хенаро издал какой-то пугающий шипящий звук. А дон Хуан, сделал мне яростный знак молчать. Потом он быстро догнал меня и прошептал:
- На рыбалке полагается соблюдать тишину! Ты же всю рыбу распугаешь, идиот!
- Но мы ведь ещё не начали рыбачить! – оправдываясь, прошептал я.
- Мы на рыбалке с самого утра! – отрезал дон Хуан и движением подбородка велел мне двигаться дальше.

Вскоре исчезло даже какое-то подобие тропы, и мы карабкались вверх по почти отвесным утёсам. Дон Хенаро снял с плеч удочки, а я тащил сапоги по камням за собой, поэтому дону Хуану приходилось изрядно отставать, чтобы на него не сыпались камни. Я, знаками, предложил ему взбираться впереди меня, но он отказался.
Взобравшись на очередной уступ, я обнаружил наверху довольно обширную площадку. Дон Хенаро уже сидел там, скрестив ноги. Я облегчённо повалился на камни недалеко от него.
Вскоре на площадку влез дон Хуан. Он подошёл к дону Хенаро и протянул тому флягу с водой. Я тоже решил выпить из своей фляги.
Потом дон Хуан опять раздал нам по кусочку сушёного мяса, и, к моему облегчению, на этот раз его не пришлось есть на ходу. Мы остались отдыхать на площадке.

Мы сидели в полном молчании и жевали мясо. Я огляделся, пытаясь сориентироваться, в каком направлении мы пойдём дальше. К моему удивлению, с этой площадки не было выхода. На неё можно было взобраться с той стороны, откуда мы и пришли, но со всех оставшихся сторон площадку окружали такие отвесные скалы, что карабкаться на них меня не заставили бы даже под страхом смерти. А впереди был, по всей видимости, глубокий обрыв. Правда, в этом я не был до конца уверен. Вполне возможно, что там можно было спуститься. Чтобы проверить это, мне нужно было бы подобраться к краю площадки и заглянуть вниз, но я не решался это сделать, не желая нарушать какую-то особую атмосферу, установившуюся здесь.

Наконец дон Хенаро поднялся на ноги. Я решил, что наш привал закончен и хотел тоже встать, но он, жестом, остановил меня.
Он указал дону Хуану на небольшой валун, который был почти у края обрыва. Дон Хуан поднялся, подошёл к валуну и сел на него. Попутно он отдал дону Хенаро сумку, которую нёс.
Дон Хенаро положил сумку рядом со свёртком с удочками и, знаками, дал мне понять, что я должен сесть недалеко от дона Хуана, - справа от него и тоже на небольшом валуне. Когда я поднялся на ноги и сделал несколько шагов по направлению к валуну, у меня не осталось сомнений, что впереди, - обрыв.
Дон Хенаро снял с меня флягу и положил на камни. Потом он принялся разворачивать свёрток с удочками.
Я ничего не понимал. Ловить рыбу здесь явно было негде. Я недоумённо посмотрел на дона Хуана. Он кивнул мне, словно давая понять, что всё в порядке.