Мои предки, как со стороны мамы, так и со стороны тяти (в нашей семье дети звали отца не папа, а тятя), по крайней мере с момента прихода на реку Лену (а это ХVII в.), были крестьянами-земледельцами. Поскольку в Сибири никогда не было крепостного права, то и мои предки были свободными землепашцами.

Сам уклад крестьянской жизни не предусматривал ведения письменных родословных, графического изображения генеалогического древа. Более того, некоторые из моих предков, например наша мама, были неграмотными, не умели ни читать, ни писать (но все умели хорошо считать деньги!). Отсутствие письменных родословных вовсе не означало, что крестьяне-сибиряки были Иванами, не помнящими родства.

В период моего детства, в 30-е, 40-е годы ХХ столетия, в первые десятилетия новой власти, сохранялась и не была до конца еще выкорчевана (в интересах воспитания так называемого «нового человека») органически связанная с повседневной жизнью семейная традиция передавать из поколения в поколение всем родившимся и подраставшим детям память об их предках.

Передача знаний о жизни предков, формирование родовой памяти у подраставших детей включали в себя несколько направлений.

Одним из важных моментов была передача на генном уровне здоровых наследственных признаков, что великолепно использовали наши предки на практике: «Анна — вылитая Екатерина Алексеевна», «Николай пошел в прадеда Семена Платоновича»

— такие и подобные им определения были постоянными спутниками подраставших детей. Это вызывало сильнейший интерес у детей к «своему генотипу». Ребенок больше начинал интересоваться характерными чертами «своего генотипа», особенностями его жизни, наконец, его биографией, невольно стремился соответствовать, подражать ему. На всю жизнь запоминались наиболее интересные, исключительные, подчас курьезные случаи, происходившие с тем или иным предком.

Память о предках хранила, как правило, положительные примеры из их жизни, оказывая положительное воспитательное воздействие на детей. Если ребенок совершал какой-либо предосудительный проступок, то мог услышать укоризненную реплику: «В кого это ты пошел? В нашем роду таких не было!» Безусловно, это помогало формированию в подростке крепкого нравственного стержня. Надо заметить, что и отрицательный жизненный опыт предков также имел положительный смысл — оберегал потомков от его повторения, но детям этот опыт передавался уже в зрелом возрасте.

В духовном плане родовая память выражалась в бережном сохранении сакральных основ культуры, отражающихся на родовых заповедях, обычаях, запретах, ограничениях, преданиях и т. п. Например, во время цветения конопли мы, дети, боялись даже близко приближаться к ней. Считалось, что если нанюхаешься цветущей конопли — после будет сильно болеть голова и можно даже умереть. Зато в созревшей конопле, высотой 1,5–2 метра, мы смело лакомились конопляным семенем. Эта культура, кстати, давала крестьянину конопляное масло и, главное, служила сырьем для изготовления веревок и холщового полотна.

Должен заметить, что на территории деревенского кладбища мы не могли съесть с кустов ни одной ягоды (черемуха, боярка и т. п.), сколь ни обильным был там урожай. С малых лет в нас было воспитано сильное табуированное чувство, запрещавшее что-либо брать на кладбище, даже растущие там ягоды. «Там лежат наши предки, и это нужно им» — так всегда говорили нам.

Не могу сейчас восстановить, какими приемами и способами прививалось нам уважение не только к родителям, но и вообще к старшим по возрасту, в том числе к родным сестрам и братьям, но эти черты характера закладывались с детства на всю жизнь.

В материальном плане родовая память была представлена разнообразными предметами труда и быта, доставшимися семье по наследству, а также приемами и способами крестьянствования, охоты, рыбалки и т. п. Хорошо помню, как мы, братья-подростки, с трепетным уважением, бережно относились к дуге (предмет конной упряжи, почему-то не попавший на колхозный конный двор), эллипсной в сечении, с нарезными вензелями, любовно сделанной еще в ХIХ веке нашим прадедом по тятиной линии, Семеном Платоновичем Бараковым. Хорошо помню охотничьи лыжи деда по маминой линии, Никифора Петровича Баракова, и его понягу, а также много других вещей, доставшихся нам от предков.

Не могу не упомянуть о рожке. Дело в том, что для подкармливания детей молоком использовалась не бутылка с соской, а рожок. Сосок в то время не было, поэтому обходились тщательно обработанным коровьим рогом минимальной кривизны, с маленьким отверстием на конце. Заливая в рожок молоко, нужно было держать его во рту ребенка, чтобы не пролить содержимое. Кстати, когда у ребенка прорезались зубы, то десны свои он массировал о рожок. По рассказам мамы, рожок достался ей по наследству, следовательно, через него выкормили не одно поколение детей.

Как рассказывала мама, я и кое-кто из моих сестер и братьев грудь сосали по году и более. Предстоящее рождение очередного ребенка требовало отлучать «сосунка» от груди. Делали это своеобразно. Вместо груди мама подставляла «сосунку» круглую колючую щетку, служащую для чесания кудели (щетку это делал еще мамин отец, мой дед Никифор Петрович Бараков). Ребенок натыкался на щетину, и у него вырабатывался рефлекс отторжения от груди. После такого отлучения ребенок полностью переходил на питание через рожок и на тюрю — сливки с накрошенным хлебным мякишем, которой его кормили с помощью ложки.

Атмосфера родовой памяти становилась для детей связующим звеном между поколениями, оказывала огромное влияние на характер и сознание детей, на их чувства, на формирование здоровых нравственных устоев. Она всегда была составной частью сознания семьи. Именно родовая память являлась той становой жилой, вокруг которой формировались социально-нравственные основы всей семьи. Каждое поколение не только хранило и использовало жизненный опыт предков, но и обогащало родовой опыт и передавало его последующим поколениям.

Еще одной важной родовой традицией было приучение детей к труду. Это носило, в конечном счете, не столько утилитарный характер (хотя и важный в крестьянских семьях), сколько воспитательный. В детстве на всю жизнь закладывались в подростке такие качества, как трудолюбие, усидчивость, умение ценить чужой труд, развивались прикладные трудовые навыки. Все это впоследствии, во взрослой жизни, очень помогало переживать различные ее невзгоды.

Трудиться нас приучали еще с дошкольного возраста. Первоначально это были обязанности няньки, хоть и не совсем полноценной. Надзиравший за малышом сам в то же время был поднадзорным со стороны более старших братьев и сестер. Семьи в то время в деревне были многодетными. Например, в семье нашей мамы, Евгении Никифоровны Бараковой, было 14 детей. Сама же она родила девять детей и прожила 93 года.

В детском возрасте приходилось также стеречь цыплят, чтобы их не утащил коршун или хорек, — при виде человека (хоть и маленького) в ограде, где паслись цыплята, хищники не решались нападать. По мере подрастания трудовые функции менялись. Нужно было пасти телят, поливать грядки, окучивать картошку и выполнять другую посильную для ребенка работу. Спрос за порученное был, как сейчас говорят, по полной программе. За нерадивость можно было получить подзатыльник, причем не от родителей, а от старших сестер и братьев.

Управляться с лошадью я научился еще до школы. Без седла или попоны садились верхом, одетые в штанишки, брали в руки поводья и могли скакать на лошади как угодно и куда угодно, каким-то непонятным образом прочно удерживаясь на лошади. Деревенские дети ягодицы свои сбивали только однажды, когда впервые проводили на лошади целый день. После, когда сбитое место заживало, уже никакая езда не причиняла травм.

Для школьников летние каникулы означали трудовой сезон с первого и до последнего дня, причем в работах совместно со взрослыми. Первоначально, по весне, возили на поля навоз. Подростки были только возчиками. Нужно было с пастбища пригнать лошадь (верхом на ней), надеть на нее сбрую: хомут, шлею, седелку, запрячь лошадь в таратайку, подъехать к скотному двору, где взрослые нагрузят ее навозом, и отвезти навоз в поле, где также кто-то из взрослых опрокидывал таратайку, выгружая навоз. Конечно, первоначально было сложно самостоятельно запрягать и распрягать коня, обихаживать его, но опыт и сноровка приходили быстро. Вывозка навоза сменялась посевной, последняя — сенокосом, за которым наступала жатва. Везде в страдное время подросткам находилась работа. Работали дети, как и все, без каких-либо выходных дней, под строгим и заботливым надзором взрослых. Насколько я помню, работа нас не изнуряла и была посильна, хотя приходилось все лето, каждый день (исключая ненастье) вставать до восхода солнца и ложиться спать после его захода. Каждое утро мама будила нас, по многу раз повторяя жалобным голосом, что пора вставать. Как бы мама нас ни жалела, а нужно было подниматься, завтракать, брать узду и в предрассветный час по полю босиком, по росистой траве, слушая разливающееся пение птиц, идти к пасущемуся своему коню, обуздывать его, поить в речке Бокалде и ехать на работу. Трудолюбие в то время считалось главным достоинством человека. Мы, подростки, постепенно втягиваясь в работу, в многотрудную жизнь семьи, навсегда приобретали трудолюбие, огромное уважение к труду и к тем, кто добросовестно трудится.

Замечу, что с началом учебного года мы освобождались только от работы в колхозе. Домашняя работа не оставляла нас круглый год. Копание картошки на приусадебном участке (мы ежегодно выкапывали до 200 мешков картошки для живности и для себя), заготовка орехов, переработка урожая, колка дров, уборка снега зимой, ежедневный поход со скотом на водопой на речную прорубь, весной — дроворуб и т. д.

Кому-то такое детство, какое было у нас, может показаться «украденным». Обращусь, однако, к примерам. Всемирно известный хирург, академик Федор Григорьевич Углов провел свое детство (он родился в 1904 г.) в деревне Чугуевой (ныне не существующей), находившейся всего в 15 километрах от моей деревни. Детство знаменитого конструктора ракетно-космической техники, академика Михаила Кузьмича Янгеля также прошло в глухой сибирской деревне Иркутской губернии. Оба они в своих воспоминаниях отмечали, что трудолюбие, нравственные устои привили им в раннем детстве, и они служили им ориентиром на всю последующую жизнь.

Приучение ребенка к труду вовсе не означало нещадной его эксплуатации. Были у нас и игры, и развлечения, купание летом в старицах и реке Лене, катание на лыжах и санках зимой и много других забав. Но всегда мама нам внушала: «Делу — время, потехе — час». Находясь уже в преклонном возрасте, часто вспоминаю свое светлое детство. Дружная коллективная работа «старых и малых» в первые годы колхозной жизни, когда за все летние месяцы невозможно было обнаружить не только пьяного крестьянина, но даже слегка выпившего, постепенно сошла на нет. В результате грабительской экономической политики в деревне стали распадаться большие крестьянские семьи — молодые парни после службы в армии перестали возвращаться в родные гнезда. Крепкий, работящий, плодовитый, смекалистый сибирский мужик стал исчезать, начали рваться родовые корни. Все это и привело к тому, что мы имеем сейчас.

Если подвести черту под вышеизложенным, можно сделать следующие выводы:

Во-первых, родовая память, сохранение памяти о предках являются мощным воспитательным фактором, основой социально-нравственного здоровья подрастающего поколения. (Во многом из-за отсутствия родовой памяти воспитанники детских домов зачастую с трудом находят свою дорогу в жизни.)

Во-вторых, привлечение и приучение детей с детского возраста к посильному, полезному и осмысленному труду закладывает в них на всю жизнь крепкие основы трудолюбия, прикладные трудовые навыки, трудоспособность и высокую нравственность.

Русские имена, отчества и фамилии

Имена, существовавшие на Руси до принятия христианства, образовывались несколькими способами. Имена давали, например, по внешним признакам: Белой, Долгой, Мал, Губа, Лобан, Черныш, или по особенностям поведения: Молчун, Шумило, Крик, Неулыба, Смирняк, Смеяна, Несмеяна.

Существовали также имена, данные по названиям животных: Воробей, Волк, Баран, Белка, Воробей. В древности у каждого рода был свой тотем - священное животное, которое должно было оберегать, охранять людей. И поэтому ребенку могли дать имя по названию этого животного.

К именам-оберегам относятся и такие имена: Некрас, Нехорош, Плохой. Подобное имя должно было охранять ребенка от злых сил.

Часто встречались имена - номерки, которые давали ребенку в зависимости от того, каким он родился в семье: Первой, Третьяк, Четвертак, Семуха, Девятой.

Существовали имена, данные по времени рождения ребенка: Весна, Зима, Мороз.

Некоторые древнерусские имена дошли до наших дней: Любава, Рогволд, Надежа или Надежда. Последнее имя носили и мужчины.

Многие славянские имена состояли из двух корней: Святослав, Твердислав, Ратибор, Ярополк, Святополк, Вячеслав. Это были чаще всего княжеские имена-титулы.

Иногда имена звучали весьма неблагозвучно и напоминали прозвища: например, Умойся Грязью, Собачья Рожа, Волкохищенная Собака, Дубовый Нос или Свистун Неблагословенный.

После принятия христианства на Руси стали утверждаться новые, христианские, или календарные имена, которые давались по святцам - церковному календарю. Однако долгое время старые, языческие имена и новые, христианские сосуществовали. Некалендарным именем человека могли называть дома, а христианским - по документам. Так, в письменных источниках встречаются имена, которые совмещали календарное имя и прозвище человека - Федор Губа, Прокопий Горбун и др.

Не только простые люди, но и князья чаще упоминались под простыми, не христианскими именами. Так, князь, при котором Русь приняла христианство - Владимир Красное Солнышко - больше известен нам по этому имени, хотя при крещении он был назван Василием. Его бабка Ольга, крестившись, именовалась Елена, а Ярослав Мудрый - Георгий (Юрий). И, например, великих князей киевских Владимира Святославича и его сына Ярослава Владимировича Мудрого в некоторых источниках называли только христианскими именами – Василий и Георгий.

Помимо личного имени человек мог упоминаться также именем отца, т.е. по отчеству. Например, "Добрыня Никитов сын" или "Добрыня Никитич". Отчество образовывалось не только от имени отца, но и от названия его занятий, звания, местности, где он родился или названия народа, к которому он принадлежит. Такие отчества носили былинные герои: Суровен Суздалец, Алеша Попович, Илья Муромец, Микула Селянинович. Со временем такие "прозвания", как их называли на Руси, стали передаваться по наследству, т.е. оформились в фамилии. Само же слово "фамилия" вошло в обиход только в петровскую эпоху.

Процесс формирования фамилий был длительным, и завершился лишь к XVII в. Однако это относилось лишь к князьям, боярам или дворянам. Фамилии духовенства оформились к началу XIX в., а крестьянские - к началу XX в.

Многие русские фамилии происходят от простых, некалендарных имен: Воробьев, Баранов, Белов, Большаков, Третьяков, Некрасов, Молчалин.

Не менее многочисленна группа фамилий образованных и от календарных имен: Иванов, Васильев, Михайлов, Дмитриев, Сергеев.

В крестьянской же среде самыми распространенными являются фамилии, образованные от профессий: Кузнецов, Мельников, Гончаров, Бондарев, Бочкарев, Рукавишников.

Княжеские и боярские фамилии могли происходить и от названия их владений: Вяземский, Белосельский, Оболенский.

В документах человек часто упоминался не только по личным именам - календарному и простому, но и по двум именам отца. Например, Юрий Григорьевич Волк Каменский и его сын Слепой Волченок Иван Юрьевич Волков сын Каменский.

На Руси бытовало много и иностранных фамилий, которые озвучивали на русский лад. Так, венгр Калаш становился Калачевым, англичанин Гамильтон - Хомутовым, немцы Коос фон Дален и Пагенкамф - Козодавлевым и Поганкиным.

История русских родословий

Сегодня наиболее изучена генеалогия русского дворянства. Весь состав русского дворянства условно можно разделить на несколько групп:

1. Потомки Рюрика и потомки Гедимина.

2. Потомки аристократов нерусского происхождения.

3. Старомосковские роды.

Потомками Рюрика и потомками литовского князя Гедимина были княжеского рода и составляли верхушку русской аристократии. Титулы на Руси до царствования Петра I не жаловались, а передавались по наследству. Поэтому князем нельзя было стать, им можно было только родиться. Княжеский титул до XV в. означал реальное владение княжеством. Сыновья Ярослава Мудрого - потомки Рюрика - стали родоначальниками множества княжеских династий: рязанских, черниговских, смоленских, ростовских, тверских и московских. Можно назвать такие наиболее известные в истории России княжеские роды Рюриковичей: Воротынские, Одоевские, Оболенские, Вяземские, Курбские, Шаховские, Прозоровские, Шуйские, Пожарские, Ромодановские и др.

Наиболее известные потомки Гедимина - князья Трубецкие, Бельские, Голицыны, Куракины, Хованские.

Среди родов, ведущих свое начало от предков, выехавших из других земель, также есть княжеские.

На следующей после князей ступени феодальной лестницы располагаются бояре и среди них наиболее родовитые - старомосковские бояре. Когда-то их предки помогали московским князьям добиться для Москвы роли главы русских земель. Среди боярских родов можно назвать Морозовых, Салтыковых, Захарьиных, Плещеевых и др.

Объединение русских земель под властью московского князя привело к слиянию боярских и бывших княжеских удельных родов. Все это привело в свою очередь к рождению такого явления, как местничество. Под местничеством понимают систему служебных отношений, основанную на взаимном расположении родов, которое всегда должно оставаться одним и тем же. При назначении на должность учитывались не личные качества человека, а положение, которое занимали его дед и отец. Так, сына большого воеводы, командовавшего полком правой руки, нельзя было назначить вторым воеводой. Если кому-то из рода удавалось выдвинуться и занять более высокое положение, то в будущем это означало и повышение положение потомства. Спорить с представителем другого рода по поводу занимаемого положения или нового назначения называлось "местничать", а победить в таком споре - "пересидеть". В конце XVII в. местничество было официально отменено.

Дворянство составляли в основном потомки обедневших боярских родов, потомки бояр прежде независимых княжеств, бывшие княжеские и боярские холопы, получившие земли за службу.

Становились дворянами и выходцы из других сословий, принятые на службу и получавшие поместное жалованье. Таким образом, среди дворянства различались "служилые люди по отечеству", т.е. получившие дворянство по наследству, и "служилые люди по прибору", т.е. состоящие на службе и получавшие поместное жалованье. Дворянство в XVI–XVII вв. было сословием довольно пестрым и по происхождению, и по имущественному положению.

Родословные книги

Первые родословные книги, составленные по приказанию царя, "Государевы родословцы", появились в середине XVI в. и затем постоянно пополнялись. Обычно родословная роспись упоминает в установленном порядке потомков (в русских родословных - только по мужской линии) и позволяет таким образом установить степень родства. Вот фрагмент из родословной Пушкиных, приведенной в "Государеве родословце":

"1. Из Немец пришел Ратша.

2. У Ратши сын Якун.

3. У Якуна сын Алекса.

4. У Алексы сын Гаврило Алексич.

5. У Гаврилы дети: Иван Морхиня да Акинф Великий.

6. У Ивана Морхини один сын Александр.

7. У Александра Морхинина пять сыновей: Григорий Пушка, Владимир Холопище, Давид Казарин, Александр да Федор Неведомица".

Последняя по времени из родословных книг - "Бархатная книга". "Бархатной книгой" на Руси называли официальную родословную книгу, составленную в XVII в. Эта книга состояла из глав, посвященных отдельным дворянским родам. Свое название получила по бархатному переплету. Поручение составить родословную роспись было дано царем Федором Алексеевичем (1661–1682): "А которые княжеские и иные честные роды при предках государевых и при нем Великом Государе были в честях, в боярех и в окольничих и в думных людех, также и старые роды, которые хотя и не являлись в честях, а с царства прадеда его государева <...> Ивана Васильевича явились в посольствах и в полках и в городех в воеводах <...> написать ныне в особую книгу".

Несмотря на многочисленные дополнения, в "Бархатную книгу" входят далеко не все знаменитые и древнейшие русские роды. В 1787 г. "Бархатная книга" была издана Н.И. Новиковым под названием: "Родословная книга князей и дворян российских и выезжих" и является и по сей день ценнейшим документом для генеалогических исследований.

Если я чту свое родовое дерево, то моя энергия - около него. Если не чту, то "свято место пусто не бывает" - начинаются культы других, типа президентов или прочей хуйни.

... я читал, что в Китае вместе с родовыми табличками - до четвертого колена - своих родных предков вполне часто вставляют и табличку Мао Цзэ Дуна. Это в аккурат про это.

На моем родовом дереве - мой дед и прадед. Например, Сталина там нет. И магическая власть его рассыпается.

(Хотя я люблю петь "Артиллеристы, Сталин дал приказ..." - но это потому, что мой дед любил эту песню. Сталин туда попал по историческому приколу, как верба в кадр. Это мой дед был артиллеристом, который "из сотен тысяч батарей за слезы наших матерей". Его мать - моя прабабушка - была расстреляна немцами, и он не успел ее спасти, говорят, на день. И он потом стрелял, и пел эту песню.

Сталин не стрелял из пушек, как и Путин не летал на самолете. Это лепленые чучела, которые как раз стараются попасть на место старейшин рода. Их даже не надо гнать- просто ради душевной гигиены над держать там своих родных.

(с) http://skazkoterra.livejournal.com/189690.html

Свабуно -

Самые почетные это отщепенцы они приносят в мир огромную энергию и знания, но у них и задачи сложные.

Отец, вроде русский и по отцу и по матери.

Так что, какая уж тут чистота рода...

Или я в корне не догоняю до чего-то

Кто боится падать ходить не будет, увы падать все равно придется и если не выезжаешь на правой руке выезжай на левой.